— Тэн…

Голос Трины все еще дрожал, как и руки, которыми она обнимала его, прижимаясь к груди и слушая биение сердца. Она была рядом, теплая, живая, искренне радующаяся его возвращению, но… чужая.

Мортен прикрыл глаза, чтобы прильнувшая к нему девушка не могла заглянуть в них и увидеть… усталость. Его тяготило ее присутствие, голос, неуверенные объятия, переросшие в настоящую хватку, стоило ему не проскользнуть туманом сквозь ее пальцы. Поцелуй… Он не почувствовал ничего, кроме брезгливости. Почувствовала ли она? Возможно, но она готова была ждать. Лишний год, когда миновало уже столько лет, не страшил Трину. Она искренне верила: раз он смог к ней вернуться, сможет и вновь полюбить. А если и нет — она в силах ему помочь.

От необходимости врать Мортена избавил сквозняк, ознаменовавший, что у кого-то наконец кончилось терпение и он решил присоединиться, нарушая уединение пары. Мужчина незаметно перевел дыхание, наблюдая, как в кабинет заходят знакомые ему светлые и с ними… Нет, он не знал этого человека, пусть на мгновение ему и показалось иное. Не знала его и Трина, в недоумении воззрившаяся на Маленвера. Хотя, судя по виду менталиста, его вины в прерванном свидании не было.

— Леди, — магистр Октавир взял самую неприятную часть на себя. Впрочем, в его годы и с его положением он мог позволить себе даже императора выставить из монаршего кабинета, не говоря уже о благородной леди. — Внимания вашего…

— Жениха, — подсказала Трина с охотой.

— …жениха, — повторил за ней магистр, — требуют дела храма.

— Но ведь?.. — леди попыталась возразить, но ее остановил третий, не знакомый Мортену мужчина.

— Не нам оспаривать Его волю, дитя, — заметил маг. Как по волшебству, в его руках оказались четки. — Светлейший пожелал, чтобы я навестил этого человека, и никто не вправе оспаривать его решение.

Мортен усмехнулся, про себя подумав, что утверждение… алера не совсем соответствует истине, но, чтобы избавиться от объяснения с Триной, он готов был потерпеть и служителя Светлейшего, хотя тот и не должен был претендовать на его душу и посмертие.

— Как благонравное чадо Его, подчинись воле Светлейшего. Оставь нас наедине с заблудшей душой, что получила шанс обратиться к Свету.

И погруженную в настоящий транс Трину, аккуратно придерживая за плечи, вывел в коридор Маленвер. Вывел и плотно притворил за собой дверь, оставаясь за пределами кабинета и нового разговора.

— Едва ли я заслужил Свет, — усмехнулся Мортен, смерив внимательным взглядом чересчур религиозного собеседника. — Никогда не замечал за собой ни добронравия, ни любви к ближнему.

Блондин тонко усмехнулся и заметил:

— А разве вы помните все?

— Все, что было до того, как эксперимент вышел из-под контроля.

— То есть до Лабиринтов Аскольда? — уточнил собеседник.

— Какое это имеет значение? — нахмурился Мортен и отметил, что неофициальный глава всех светлых академии, магистр Октавир, отошел к ректорскому окну, всем видом показывая, что его участие в разговоре не требуется.

— Самое прямое.

Улыбка собеседника стала до того насмешливой, что бывший темный почувствовал, как внутри поднимается злость. Поднимается и тут же прячется, подавленная его волей. Мортен удовлетворенно кивнул, отмечая, что контроль над эмоциями не ослаб за годы его отсутствия.

— И откуда вам, светлому магу, может быть известно подобное? — Мортен вернул насмешку собеседнику. — Мне всегда казалось, что Лабиринты и его порождения — вотчина темных, но, кажется, за годы моего отсутствия светлые решили изменить своему богу.

Он говорил тихо, но четко, давая понять обоим светлым, что не боится ни их покровителя, ни их самих. Магистр Октавир шумно выдохнул, но резких слов себе не позволил, еще раз подтверждая догадку Мортена о главенстве в посетившей его паре.

Смех разорвал повисшее в комнате напряжение. Незнакомец, откинувшись на спинку ректорского кресла, смеялся звонко, словно давно не слышал таких удачных шуток, и два недоумевающих взгляда следили за его весельем.

— Вы стали смелее, мой друг. Намного смелее, — отсмеявшись, заметил светлый, и черты его лица поплыли, словно воск, забытый на полуденном солнце. И вместе с тем, как менялось лицо посетителя, комнату заполняла сила. Чудовищная, пронизывающая все и вся, обжигающая сила светлого божества, еще не карающего, но решившего обозначить границы дозволенного.

Магистр Октавир покачнулся от хлынувшей к нему благодати, но поток шел, и бывший жрец опустился на одно колено. Так выносить присутствие покровителя стало легче. А Мортен сидел. Спокойно, будто божественная сила не доставляла ему никакого дискомфорта. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Интересно, — усмехнулся его собеседник и, по одному загибая пальцы, ослабил воздействие на мир. — Жаль, повторить не удастся.

— Повторить что? — вздернул бровь Мортен. Он не мог не заметить, как рухнул на колено Октавир, откликаясь на изменения во внешности гостя, но более ничего не изменилось для него. Свет будто прошел сквозь него, не обжигая, но и не наполняя источник.

— Вас, мой друг, — задумчиво отозвался светлый. Новое лицо — мужчины лет сорока, с первой наметившейся сединой на висках — подходило собеседнику куда больше.

— Вы называете меня другом, но я не знаю ни вашего имени, ни вашего лица.

— Имя — вы знаете, но не стану злоупотреблять вашим терпением и самоконтролем. Вы никогда не возносили мне хвалу, и едва ли что-то изменится теперь. Но, — мужчина усмехнулся, — Мое Светлейшество это переживет.

Мортен бросил быстрый взгляд на магистра Октавира, но старый жрец не стал оспаривать слова смутьяна, возомнившего о себе слишком многое. А значит…

— Мы были друзьями? — осведомился маг, прямо глядя на собеседника.

— В чем-то соратниками, — усмехнулся Далис, довольный отсутствием пиетета у давнего знакомца. Как и все Тени Ани-Арли, Морьен никогда ему не кланялся, и отчего-то Светлейший не хотел изменять эту традицию даже теперь, когда за спиной собеседника не стояла их общая головная боль.

— И в чем же?

— В сохранении мира и спокойствия. Но, мой юный друг, вы были слишком хороши в своем служении. Увы.

— Никогда прежде меня не упрекали в том, что я слишком хорош.

— Все бывает впервые. Признаться, и я не ожидал, что когда-нибудь буду вести беседы с темным магом.

— Я потерял дар.

— Отчасти, — согласился Кардалис. — Вы утратили свой дар как мага, но сохранили часть способностей слуги.

— И кому же я успел послужить?

Мортен прищурился. Несмотря на иронию, без которой не обошлась ни одна из реплик, ответ на последний вопрос его действительно интересовал. Как откровение, как подтверждение его собственных невероятных догадок.

— Вашей темной госпоже.

Мортен рассмеялся.

— Если я был так хорош, зачем Ее Темнейшеству возвращать меня обратно?

— Чтобы подарить вам жизнь, полагаю, — усмехнулся Светлейший. — Вам удалось невозможное, и я рассчитываю, что вы доведете свое дело до конца.

— До чьего конца?

От такой постановки вопроса магистра Октавира передернуло, но Светлейший лишь тонко улыбнулся.

Руины храма Неназываемого не успели сильно преобразиться, разве что потолки теперь подпирали деревянные балки, а груды камней лежали упорядоченнее. Точнее так, чтобы можно было протиснуться к любому из выходов гробницы.

Ани не требовалось ни сгибаться, ни обходить бесполезные ныне камни: силы в них больше не было, как и смысла. А потому она закончила то, что не успел сделать Неназываемый: обратила бесполезный мусор в прах, толстый слой которого тут же скрыл не утратившие блеска мраморные плиты.

— Кто здесь? — знакомый голос вырвал Ани из раздумий. Она моргнула, выходя с границы в реальный мир, и кивнула такому же одинокому подопечному. Разве что выглядела девушка лучше потомка Светлейшего: ни недосып, ни волнение, ни голод не могли отразиться на ее лице, а вот на простом человеке…

— Ты так стремишься попасть в Лабиринты? — тихо спросила Ани, присаживаясь на пол. Пыль под ее взглядом пришла в движение, расступаясь перед повелительницей мрака. Девушка довольно хмыкнула: форму академии чистить не придется.

— Порой мне кажется, что я уже стою на пороге, — признался ее постаревший от скорби собеседник. Если бы Ани не знала его истинного возраста, решила бы, что встретила старика.

— Тебя я бы встретила лично, — призналась девушка, пожимая плечами и испытывая странное желание прикоснуться к убитому горем подопечному. Хотела утешить? Или чтобы утешили ее саму?

— Значит, этот момент настал? — Он не стал подниматься, не стал угрожать или просить. Даже головы в ее сторону не повернул, отдавая все свое внимание запорошенному прахом полу. И Ани не нужно было вспоминать, чтобы понять: именно там стояла талиари, когда пламя пожирало ее воплощение.

— Еще нет. — Ани плавно поднялась и обошла подопечного неполным кругом, остановившись напротив него. — Ты не выполнил свое обещание. И я не заберу тебя, пока оно довлеет над тобой.

— И я смогу жить вечно?

Губы принца дрогнули в какой-то безумной усмешке.

— Едва ли это можно назвать жизнью. — Ани вернула собеседнику его усмешку. — Скорее муками вечного одиночества.