Рокот уложил дочку, снял с нее туфли и укутал до самого носа. Согреваясь, Лилу моргала все реже и соскальзывала в дремоту.

— Искупай ее в теплой воде и останься тут, пока она не уснет. Убаюкай, как в детстве.

Маленькая Амала испуганно застыла в дверях, только поблескивали в полумраке мышиные глаза-бусинки.

— Заходи, побудь с сестрой, не бойся, — Рокот подтолкнул дочь в спину и помог забраться на высокую кровать.

— Что… это было? — мертвенным голосом прохрипела Мирта.

Он медленно вдохнул, еще медленнее выдохнул и произнес тихо, но четко:

— Я не знаю.

И он действительно не знал. В степях, во времена войны, случалось подобное. Рыцари между собой прозвали это «белой лихорадкой». Неведомое заклятие иссушало человека до последней капли тепла, и оставалась лишь пустая оболочка, которая потом медленно умирала. Так ушел Грет, самый верный друг и в то же время самый заклятый соперник Рокота. Некоторые выживали, если удавалось их отогреть. Рокот не был целителем, но знал, что Лилу выкарабкается: простое человеческое участие, нежность Амалы, голос Мирты, треск очага наполнят ее жизнью не хуже, чем справилась бы магия.

— Она будет жить, — сказал он вслух. — Я видел такое. К утру с ней все будет в порядке.

Понять бы еще, что именно отобрало у нее тепло.

Мирта не мигая смотрела ему в глаза, он почти слышал невысказанные вопросы. Но она лишь медленно кивнула, присела на край кровати и положила ладонь на холодный лоб дочери. Они обязательно вернутся к этому, но не сейчас.

Трижды ударили в дверной колокол.

— Это ко мне, — бросил Рокот и поспешил вниз.

Старая Нама уже ковыляла с кухни.

— Я сам открою, иди в детскую, там нужна помощь.

Рокот сбежал с лестницы и замер на миг, придавая лицу бесстрастное выражение: расслабить лоб, губы, глубоко вдохнуть, выдохнуть — и открыть дверь.

По гравию дорожки шуршал дождь, тянуло сыростью, талым снегом. Никого нет?

— Мир и покой этому дому.

Из темноты возник храмовник. Под необъятным капюшоном не разглядеть лица — только бледнеет длинный нос да на груди сплетаются паучьи пальцы.

— Мир и покой, — без улыбки поприветствовал Рокот. — Будь желанным гостем этого дома.

— Всенепременно, — шелестящий голос слился с шорохом одежд.

Рокот закрыл дверь на засов и принял у храмовника мокрый плащ. Расправив бесчисленные складки нижнего балахона, Слассен сдвинул капюшон на затылок, обнажив бритую голову, тряхнул длинными рукавами и наконец поднял на хозяина водянистые глаза.

— Проходи, мы как раз собирались ужинать, — Рокот поспешно толкнул дверь в комнату.

— Спасибо, но откажусь. — Храмовник прошуршал по залу и присел на край скамьи. — Я тороплюсь: дома меня ждет прощальный ужин.

— Прощальный?

— Я возглавляю служителей в походе. Завтра весь день сборы, переночуем с учениками в казармах и выступим на рассвете с вами.

Рокот присвистнул и опустился в высокое кресло напротив.

— Неужели больше некого отправить в лес?

— Далеко не все служители готовы принять то чудо, что стараниями Ериха Великого и брата его Мерга каждый верноподданный во время службы сможет дотянуться до Сарима и отдать животные страсти в обмен на священный покой. Для подготовки людей требуется время, а поход откладывать нельзя. Потому мне и приходится участвовать лично.

— Отдать животные страсти в обмен на священный покой… — Рокот задумчиво потер подбородок. — Но разве не это делают прихожане на каждой службе?

— Именно, но теперь… теперь у нас есть истинный ключ к сердцу Сарима. — Глаза Слассена лихорадочно заблестели, и он вкрадчиво добавил: — У тебя есть ключ.

— Ключ? — едко переспросил Рокот.

И вдруг горло прошило холодом.

Священный покой. Животные страсти. Жизнь. Тепло. Ключ к сердцу Сарима. Иней на ресницах Лилу.

— Так это из-за них?! — Рокот бросил холстину с серебряными раструбами на стол и сдавил рык так, что голос прозвенел не гневом, а презрением.

— Ты вынул ключи из шелка?! — Слассен округлил глаза и прикрыл рот узкой ладонью.

Рокот сладко улыбнулся:

— Зачем оборачивать шелком «ключи к сердцу Сарима»? Они же не запятнаны магией?

— Пути Сарима неисповедимы, — Слассен благоговейно сложил ладони лодочкой передо лбом, затем поднял их над головой и раскрыл, выливая священный покой. — Такова воля божия.

— Такова воля Ериха. — Рокоту хотелось кричать: «Что это было? Что оно сделало с Лилу?! Как оно это сделало?», но в разговоре с настоятелем дворцового храма каждое неосторожное слово может слишком дорого стоить. — И как же действует это… чудо?

Слассен только передернул острыми плечами под тонким балахоном.

— На то оно и чудо. Мы не должны понимать. Мы должны верить, доставить их в лес и закрепить в шпиль каждого нового храма.

— Но почему мы не делимся этим «чудом» с жителями славного Ерихема? — наклонился вперед Рокот.

— Такова воля божия, — невозмутимо повторил Слассен.

Рокоту осточертели эти танцы и интриги, когда он чуть не потерял Лилу!

— Сегодня, во время вечерней молитвы, моей дочери стало плохо. Ключи не были в шелке. Это из-за них?

Слассен трижды моргнул, пристально глядя ему в глаза:

— Из-за ключей? Чушь. Должно быть, женское недомогание. В ее возрасте моя сестра порой жутко страдала.

Рокот молчал и, кажется, слышал скрип собственных зубов. Любое слово, которое он мог сейчас выплюнуть в лицо храмовнику, стало бы последним его словом в роли главнокомандующего и защитника святой веры.

Нельзя. Времена безрассудства давно прошли.

Слассен поднялся и набросил капюшон балахона.

— Никто не должен знать о ключах — только ты. Ты проводник божьей воли в этом походе.

— Я проводник воли Ериха, — прошипел Рокот.

Веришь ли ты делам своим больше, чем священным книгам?

— Ерих Великий верит тебе как самому себе.

Готов ли перед богом ответить за приказы монарха?

— Раз уж сам Ерих верит, — Рокот смиренно склонил голову.

Храмовник торжествующе улыбнулся и поспешил к выходу. Рокот последовал за ним, помог накинуть плащ.

— Почему ты не объяснил все в казармах? — не удержался Рокот.

Храмовник высвободил руку из бесчисленных складок, поправил капюшон и безмятежно улыбнулся.

— У каждой стены есть уши. Твоя семья много лет надежно хранит твои тайны. Не так ли? Ерих доверяет Мирте куда больше, чем обитателям казарм. Разве за всеми уследишь? К тому же, зная, что рискуешь ты семьей, Ерих верит тебе даже больше, чем самому себе.

Не мигая, Рокот продолжал смотреть на Слассена. Жар поднимался из груди и волнами расходился по телу. Все эти годы Ерих знал его тайну о магии? Знал и хранил, чтобы использовать с выгодой. Теперь всего лишь представился случай.

— Мир и покой, — дружелюбно поклонился храмовник и скрылся в промозглой темноте.

Рокот плотно закрыл дверь и прижался лбом к холодному дереву. Захотелось исчезнуть.

Позади зашуршала юбка.

— Ты все слышала? Да, я снова ухожу в поход, — Рокот резко обернулся и стремительно подошел к Мирте.

— Снова на десять лет?

— Нет, я вернусь к осени. Четыре ключа — это всего лишь четыре храма.

— Всего лишь четыре храма для тех, кому и вовсе они не нужны?

Он крепко прижал ее к себе, вдохнул теплый запах дома и прошептал:

— Я вернусь к осени. Никому не говори о том, что сегодня случилось, и о том, что ты услышала. Ничего не бойся. Мы несем свет Сарима в лес. Мы строим храмы. Только и всего.

Он резко отстранился и отошел к окну. По слюдяным кругляшкам все так же стекала вода. Фонари погасли.

— Ты веришь в это дело? — тихо спросила Мирта.

Рокот долго молчал, провожая взглядом капли дождя.

— Как Лилу? — вместо ответа спросил он.

— Лучше. Согрелась и крепко уснула, — без дрожи в голосе ответила Мирта.

— Я обязательно вернусь.

Мирта крепко прижалась к его спине и обняла доверчиво, как только что обнимала Лилу.

— Ничего никому не говори, — по слогам повторил Рокот.