— Пожалуйста, не переживай, — говорит он. — Просто расслабься и наслаждайся вечером.

— А ты будешь отмечать День святого Валентина? В прошлом году ты не особо участвовал в общем веселье…

Я почти шепчу, но даже не замечаю этого, так очарована Чейсом.

Его темно-зеленые глаза смотрят мне прямо в душу. Я чувствую, как щеки заливает румянец.

— Раньше у меня не было причин любить этот праздник, — отвечает он и наклоняется еще ближе.

А теперь есть? Пожалуйста, скажи, что есть!

Но тут вмешивается бармен:

— Все готово!

Ну вот, выбрал самый неудачный момент, какой только мог быть. Волшебство рушится. Чейс поднимает голову и кивает.

Нет! Чейс! Расскажи про свою причину, черт возьми!

Ну все, момент упущен.

Чейс бросает на стойку чаевые и берет наш поднос. Ужасно хочется закатить истерику, ей-богу. Он ведь уже готов был признаться или даже поцеловать меня! А я так долго ждала этого, и вот, нас прервали в самый ответственный момент. Чейс с усмешкой оглядывается на ходу и спрашивает:

— Ты идешь или как?

Я хватаю фотографию с барной стойки и тащусь за ним к столу. Он осторожно опускает поднос, а я бросаю фотографию между стаканами с напитками.

— Это оставили бармену после того, как оплатили нашу выпивку, — сообщаю я.

Пусть Чейс не видит в этом ничего особенного, но, может, кто-нибудь другой поддержит меня. Сиенна или Шарлотта… может быть.

— Это же мы! — объявляет Айзек.

— Поздравляю, Шерлок, — саркастически фыркает Чейс.

— Ну что ж, спасибо загадочной фее бухла! — Сонни салютует стаканом.

— А зачем нас сфотографировали? — спрашивает Шарлотта.

— Вот именно! — вступаю я.

— Ну, чтобы бармен знал, кому отдать бухло! — Айзек закатывает глаза. — Очевидно же.

Меня это не убеждает.

— А зачем делать из этого секрет?

— Не знаю, — пожимает плечами Айзек. — Просто пей, и все. Шоу вот-вот начнется.

Не понимаю, почему все так легкомысленно относятся к этому. Что за ерунда?

— А это что? С другой стороны? — внезапно спрашивает Сиенна.

— А что там? — спрашивает Чейс.

— Край надорван.

Она переворачивает фото черной стороной.

Что это? И правда, уголок фото оторван. Сиенна отделяет снимок от белой подложки и внезапно роняет его, словно обжегшись. На маленьком черном квадратике — записка из вырезанных букв:


3

...

Четверг

Первое февраля

Все молча смотрят на записку.

— Это не розыгрыш, — говорю я.

Сонни брезгливо вздергивает губу:

— За мной кто-то следит? Я всегда поступаю с женщинами честно и четко даю понять, что не будет ничего серьезного. Как же меня бесит, когда они об этом забывают или пытаются меня изменить.

— Чувак, у тебя есть идеи, кто это может быть? — Айзек крутит фото в руках, разглядывая его со всех сторон.

— Ни единой. Но кто бы это ни был, она меня точно плохо знает, если думает, что Сонни можно купить халявным бухлом.

— Может, уйдем? — предлагаю я, окидывая взглядом собравшихся в зале людей.

Все места заняты, за каждым столиком — минимум четыре человека. Еще несколько гостей ждут напитков в баре. В нашу сторону никто не смотрит. Если тот, кто все это сделал, здесь, почему он не наблюдает за нашей реакцией?

— Никуда мы не пойдем, — цедит Сонни. — Кем бы ни была эта сучка, клянусь, вечер она мне не испортит!

— Слушай, ты ведь так радовалась, когда мы сюда шли, — говорит Чейс, наклоняясь ко мне. — В последнее время это случалось нечасто.

Он имеет в виду, что этот день напоминает мне о смерти родителей. Я невольно сжимаю медальон в форме сердечка, который они подарили мне на шестнадцатилетние.

— Чейс, я…

Он прижимает указательный палец к моим губам.

— Нет. Лайла, я сделаю все, чтобы ты повеселилась, даже если это будет стоить мне жизни. — Он убирает палец. — Забудь об этих записках хотя бы на этот вечер. Разберемся с ними завтра. Сонни сходит в полицию или в службу безопасности студгородка. Или придумаем еще что-нибудь.

Я откидываюсь на спинку стула, закусив губу. Внутри у меня все узлом скручивается от тревоги за Сонни, но сейчас я ничего не могу сделать. Поэтому я киваю и отворачиваюсь к сцене, и в этот момент гаснут все огни. Шоу начинается.

Все выступление я ерзаю, пытаясь вникнуть в сюжет. Ребята из театрального просто великолепны, но мне все равно не удается сосредоточиться на постановке. Голова забита записками.

Почему тот, кто их послал, кем бы он ни был, не хочет, чтобы мы о нем знали? Если бы это была влюбленная в Сонни девчонка, она бы дала о себе знать. Ведь так? Иначе какой смысл все затевать? А если бы я сразу подошла к двери, то, возможно, увидела бы того, кто принес письмо. Теперь этот человек купил нам выпить и сидит в одном зале с нами. Тоже смотрит выступление. Или на нас? У меня от одной мысли об этом — мороз по коже.

Как только выступление подходит к концу и зажигается свет, я сразу же поднимаюсь.

— Все, идем? — спрашиваю я.

— Э-э, ты куда-то спешишь, Лайла? — смеется Чейс. — А как же афтепати?

Черт. После всего, что случилось, я совсем забыла про вечеринку.

— Я устала. Хочу домой.

— Ну, как знаешь. А я вот хочу любви, поэтому откланиваюсь, ребята. Дела и все такое, — говорит Сонни.

Сиенна хватает его за руку:

— Погоди, Сонни. Может, тебе не стоит ходить в одиночку? А вдруг там маньяк?

Не знаю, был ли это сарказм, но Сонни смеется:

— Смешно, Си. В общем, не ждите меня.

И уходит. Наверняка на свидание. Я провожаю его взглядом, пока он не исчезает в толпе.

— Как вы думаете, ему ничего не угрожает?

— С ним все будет в порядке, — заверяет меня Шарлотта, пробираясь к выходу вместе со мной. — Спасибо, что уговорила прийти. Мне и правда понравилось.

— Ну и хорошо, — отзываюсь я.

Хоть кому-то было хорошо. О себе я такого сказать не могу.

— Ты не против, если мы пойдем домой вместе? — спрашивает Шарлотта.

— И я с вами, — вставляет Сиенна. — Натан не пришел, но на неделе будут еще другие вечеринки. А сегодня, думаю, пора закругляться и баиньки.

Чейс и Айзек немного разочарованы, но все равно упорно желают нас проводить.

— Как пришли вместе, так и уйдем, — заявляет Чейс. — Ну, без Сонни, разве что.

Я улыбаюсь ему, одновременно вглядываясь в людей, покидающих зал. Заметив темную толстовку, закусываю губу. Как же мне хочется поскорее выбраться из битком набитого зала. Ну же, ну! Не хочу находиться в одном помещении с человеком, который, вместо того чтобы подойти и предложить выпить, исподтишка сфотографировал нас. Чейс не отходит от меня ни на шаг, я спиной ощущаю его тепло. По-моему, он чувствует, что у меня натянуты нервы. По обе стороны от двери стоят вышибалы со скрещенными на груди руками. Их задача — проследить за тем, чтобы пьяные студенты покинули зал без инцидентов. Но парни такие огромные, что едва не заслоняют проход, и в дверях от этого давка.

Снаружи похолодало еще сильнее, асфальт затянуло блестящей ледяной пленкой. Ветер пробирает даже сквозь пальто. Я обхватываю себя руками и крепче прижимаюсь к Чейсу. Если спросит, что со мной, скажу, что замерзла.

Неожиданно его тяжелая рука обнимает меня за плечи и притягивает к себе еще ближе.

— Замерзла?

— Да. Ненавижу зиму.

— Тогда ты не в той стране родилась.

Это уж точно.

— О господи, — вскрикивает Сиенна таким высоким тонким голосом, что меня передергивает.

— Боже, Си, на твой ультразвук слетятся летучие мыши со всего городка! — ворчит Айзек.

Я же, проследив за ее взглядом, вижу на стене библиотеки гигантское стилизованное граффити. Буквы алые, потекшие, словно их написали кровью:

...

«ТВОЕ СЕРДЦЕ БУДЕТ МОИМ».

Автор надписи оттенил каждую букву серым и черным, чтобы слова выглядели объемными. Жутковато. Но круто.

— Талантливый чувак, — говорит Айзек.

— С чего ты взял, что это парень? — спрашиваю я.

— Чувиха. — Он поднимает руки, будто сдается.

— Спасибо, — улыбаюсь я.

— Твоя работа? — шутит Айзек.

— Конечно! Мы же все знаем, как Лайла красиво рисует. Людей, например… таких, с ручками-палочками и головами-кружочками, — поддразнивает Чейс, еще крепче прижимая меня к себе.

Можно было бы, конечно, съязвить в ответ, но я и правда ужасно рисую.

До дома еще минут пять. Мимо пробегает парочка студентов, изображающих купидонов. Из одежды на них — только куски простыней, прикрывающие задницы. Надеюсь, они схватят обморожение. Придурки.

— Все с ума сошли, — смеюсь я.

Мы сворачиваем за угол, проходим кофейню, горячо любимую всеми студентами, и выходим за границы студгородка. Здесь еще темнее. Плотное переплетение голых ветвей не пропускает свет. Мне всегда страшно ходить здесь в одиночку поздно вечером, хотя, как правило, тут все тихо и мирно. За все время в университете случилось всего лишь одно ограбление, и даже оно не в счет, потому что грабитель нахлестался виски и пытался украсть кошелек у своей же девушки.

Сиенна идет впереди, покачивая худенькими бедрами. Айзек — справа, чуть позади, смеется над ее шуткой.

И тут я замечаю на противоположной стороне улицы парня в толстовке. Идет из клуба? Я снова закусываю нижнюю губу. Я всегда так делаю, когда нервничаю. После смерти родителей я чуть не отгрызла ее к чертям собачьим.