Боку-тян провела в Токио 25 дней, из которых первую половину жила, как настоящий бродяга, ночуя где попало, под открытым небом. Затем она заявила, что не может больше выносить вонь своего пропахшего потом тела, и вынудила Дамер пустить ее к себе в дом. В результате их отношения окончательно испортились, так как Боку-тян вела себя как неряшливый парень и неблагодарная деревенщина. Она полдня валялась в постели, ела все, что хотела, из холодильника, устроила в комнате настоящий свинарник и без разрешения надевала одежду Дамер. Если включала душ, то забывала его выключить, не клала на место шампунь и мыло. Дамер сама убирала в доме, стирала свои вещи и вещи своей матери, а также закупала продукты для ужина, и такое поведение Боку-тян не могло не вывести ее из себя. Помимо всего этого, как мне кажется, Дамер так же, как и я, испытывала раздражение и грусть из-за смутного предчувствия, что с окончанием этих летних каникул заканчивается и наша юность.

Вот так мы и сидели, положив локти на прилавок, потягивали пиво и слушали песню «Быстрый автомобиль» в исполнении Трэйси Чапмен. Это была любимая песня хозяйки, но отнюдь не моя.

— Я же уезжаю, и это совсем не то, что я ожидала, — захныкала Боку-тян, но мы на это никак не прореагировали. В глубине души мы уже были по горло сыты ее идиотским поведением. — В следующий раз я вам даже не сообщу о своем приезде.

— Ну и хорошо, — ответила Дамер и посмотрела на часы. — Я ухожу, а то не успею на последнюю электричку.

Я с удивлением посмотрела на нее, ибо она почти всегда оставалась до утра и уезжала с первым утренним поездом. Но не сегодня. С решительным видом она достала кошелек и расплатилась. При этом ее глаза, видневшиеся сквозь упавшую на лоб челку, были грустные и какие-то повзрослевшие. Боку-тян, наблюдавшая за ней краем глаза, бросила дерзким тоном:

— Дамер, ты что, хочешь как можно скорее вновь стать порядочной школьницей? Подумаешь, великое дело…

— Да, хочу, — коротко ответила Дамер и вопросительно посмотрела на меня, как бы спрашивая: ты ведь тоже хочешь? «Да, хочу», — взглядом ответила я совершенно искренне. Если бы я могла, я хотела бы вновь стать порядочной школьницей, но я знала, что мы обе уже не сможем стать обычными серьезными ученицами, потому что мы, будучи девушками, любим других девушек.

Боку-тян продолжала сидеть молча, играя лежащей на прилавке пачкой сигарет «Салем лайт».

— Ну, Боку-тян, пока, до встречи. Было приятно.

Дамер с улыбкой помахала ей. Ее белая тонкая рука выглядела очень женственной, и я с печалью не могла оторвать от нее глаз…

— Какие вы все равнодушные, — пожаловалась Боку-тян и встала, опираясь, как старик, обеими руками на прилавок. — Пойду, где-нибудь напьюсь одна. Иначе не успокоюсь.

У меня не было желания идти с кем-либо из них, и я еще посидела, пока не ушла последняя электричка, и затем вывалилась из бара.

Я собиралась идти пешком от Синдзюку до своего дома в Сосигая, в районе Сэтагая, решив, что это будет последний раз, когда я на заре возвращаюсь домой, чтобы получить приличную взбучку от отца. В то время я еще сочувствовала отцу, только что потерявшему жену, и пыталась вести себя в соответствии с его ожиданиями. Я была рада своему знакомству с Дамер, но общение с таким ничтожным и вульгарным субъектом, как Боку-тян, видимо, явилось причиной моего глубокого разочарования в мире этого квартала. Поэтому я покидала бар с чувством, что перешагнула определенный порог в своей жизни, одновременно испытывая при этом и грусть, и подъем духа.

Когда я спустилась по лестнице и вышла на прилегающую улочку, из темноты неожиданно появилась фигура человека, внешне похожего на женщину крупного телосложения.

— Эй, ты, а ну-ка, подойди сюда! — сказал человек низким мужским голосом с кансайским акцентом.

Он был одет в черный пиджак и узкую, облегающую тело белую юбку, сквозь которую просвечивали трусы. На ногах — серебряного цвета босоножки с неимоверно высокими каблуками, из-за чего тело было наклонено вперед, подчеркивая толстый квадратный зад. На голове красовался парик из длинных черных волос. Только маникюр на его ногтях был наложен красивым узором. В общем, это был жалкий нищий трансвестит. Я запомнила все эти детали, потому что этот тип схватил меня за рукав футболки и не отпускал.

— Что вы хотите? — спросила я.

— Ах ты, нахалка! — закричал он и неожиданно врезал мне кулаком по голове, так что мое левое ухо перестало слышать. Я чуть не повалилась на землю, но трансвестит крепко держал меня за футболку, не давая упасть, и продолжал избивать, приговаривая:

— Зачем ты сюда, к нам, приперлась да еще выдаешь себя за мужика? Такие, как ты, марают нашу честь! Если есть жаждущие бабы, то уж мы сами с этим справимся, а не такие, как ты, дура недоделанная. Нужен мужик, чтобы тебя утрахать, не так ли?

Трансвестит грубо схватил меня за грудь. Ни один парень никогда не касался моей груди, и это стало для меня настоящим шоком.

— Вот, нацепила такие и еще, идиотка, выдаешь себя за парня! Может, еще жалеешь, что у тебя между ног не болтаются яйца? Ты хуже наших испражнений, иди, попробуй полизать их. — И он толкнул меня в кучу свежего навоза. Наверное, из-за того, что у меня из носа шла кровь, я не почувствовала запаха.

Услышав шум, прибежала хозяйка «Беттины» и оказала мне помощь. Хотя я была вся в крови, но серьезных повреждений у меня не было, поэтому она просто усадила меня в такси. В сознании, но покрытая грязью и кровью, я ввалилась в свой дом. Увидев меня в таком виде, отец был потрясен: он решил, что меня изнасиловали. Он долго допытывался, что же со мной все-таки произошло. А я, лежа в своей комнате, только усмехалась, слушая его беспокойные шаги по дому: «С твоей дочерью произошло нечто худшее, чем изнасилование. Ты и представить себе не можешь…»

Из-за распухшего лица я целую неделю не ходила в школу после начала второго семестра. Я никому не говорила о том, что со мной произошло, ни Тоси и Кирарин, ни Тэраути. Не сказала ни слова даже Боку-тян и Дамер. Сама не знаю почему. Моя нога больше никогда не ступала во 2-й квартал Синдзюку — не потому, что я боялась этого места, я боялась обитавших там тварей, которые выдавали себя за людей. И я стала бояться саму себя из-за того, что вызываю такую ненависть в других. Я знала, что люблю девочек, и уже перестала понимать, кто я есть на самом деле, но этот трансвестит, схватив меня за грудь, заставил меня осознать, что я женщина. Тем летом я полностью потеряла уверенность в себе. Может быть, поэтому для меня не стало слишком сильным ударом неожиданное исчезновение Дамер.

Домой я добралась ровно в 11 часов. Отец стоял перед домом с недовольным выражением лица и курил. На нем была свободная футболка, короткие шорты, на ногах — сандалии фирмы «Найк». Мой отец был свободным фотографом. Когда была жива мама, он редко торчал, будучи занятым, как он говорил, «на натурных съемках». После смерти матери он стал в основном снимать в студии в Токио, но при этом стал меньше зарабатывать, из-за чего сильно переживал. Он реже стал выпивать с друзьями и возвращался домой самое позднее до 11 часов. Для меня же жизнь дома была в тягость, так как я хотела, чтобы меня весь мир оставил в покое, особенно после того, как меня избили. Как раз тогда отец, кажется, потерял разницу между понятиями «контролировать» и «охранять».

— А где твой велосипед?

— Я отдала его Тоси.

— Почему?

— У нее украли. Это только на лето, чтобы она могла ездить на свои летние курсы.

Я проскользнула мимо него и вошла в дом. Навстречу мне выскочил наш мальтиец Тедди и стал передними лапами прыгать на меня. Тедди — мамина собачонка, и после ее смерти он стал сокровищем нашего дома. Дед и бабушка не вышли мне навстречу, видимо, спали или, затаив дыхание, прислушивались к моему разговору с отцом. Они были родителями матери, поэтому их не особенно волновал отец, все свое внимание и заботы они направляли на меня. А мне это было в тягость и утомительно. Каждый вечер я молилась, чтобы они скорее умерли.

Конец ознакомительного фрагмента