Ее квартира — сто пятьдесят квадратных метров в здании старого стиля, с лепным потолком и паркетным полом, в аристократическом Вест-энде Франкфурта — была яркой и болезненной для него демонстрацией того, что он потерял из-за конфликта с семьей Кальтензее. Он поклялся себе вернуть все, что они у него отняли, и даже больше.

Это было полгода назад.

Риттер планировал свою месть с дальновидностью и большим терпением, и сейчас посевы дали всходы. Он повернулся на спину и лениво потянулся. В находящейся рядом ванной комнате третий раз подряд зашумела спускаемая в унитазе вода. Марлен часто тошнило по утрам, но в течение дня она чувствовала себя вполне прилично, так что ее беременность пока никто не замечал.

— С тобой все в порядке, дорогая? — крикнул он, подавляя довольную ухмылку.

Для женщины с острым умом Марлен на удивление легко дала себя обвести вокруг пальца. Она понятия не имела, что сразу после первой ночи любви он заменил ее противозачаточные таблетки на простое плацебо [Плацебо — вещество без явных лечебных свойств, используемое в качестве лекарственного средства, лечебный эффект которого связан с верой самого пациента в действенность препарата.]. Когда однажды вечером месяца три назад Томас пришел домой, она сидела в кухне, зареванная и страшная, а перед ней на столе лежал положительный тест на беременность. Это было как «шестерка» в лото с дополнительным числом. Только одно представление о том, как она будет неистовствовать, если выяснится, что именно он поспособствовал беременности своей возлюбленной принцессы, было для Риттера чистейшим афродизиаком. Он подхватил Марлен на руки, сначала несколько смутив ее, а затем приведя в полный восторг, и, наконец, овладел ею на кухонном столе.

Марлен вернулась из ванной, бледная, но с улыбкой на лице. Она пробралась под одеяло и прижалась к нему. И хотя в нос ему ударил запах рвотных масс, он крепче прижал ее к себе.

— Ты уверена, что хочешь этого?

— Конечно, — ответила она серьезно. — Если ты, конечно, не против жениться на одной из семейства Кальтензее.

Вероятно, она в самом деле не говорила ни с кем из своих домочадцев ни о нем, ни о своем положении. Какая порядочная девушка! Послезавтра, в понедельник, без четверти десять они должны быть в отделе ЗАГС в Рёмере, и самое позднее в десять Томас официально станет членом семьи, которую ненавидел всем сердцем. О, как он рад тому, что теперь будет иметь дело с ними как законный супруг Марлен! Под действием его излюбленных фантазий Риттер почувствовал невольный наплыв полового возбуждения. Марлен это заметила и захихикала.

— Нам надо поторопиться, — прошептала она. — Не позднее чем через час я должна быть у бабушки, и с ней…

Томас прервал ее фразу поцелуем. К черту бабушку! Скоро, скоро, скоро это произойдет, день мести совсем близок! Но они объявят об этом официально только тогда, когда у Марлен действительно будет большой живот.

— Я люблю тебя, — прошептал он без малейшего зазрения совести. — Ты сводишь меня с ума.

Доктор Вера Кальтензее сидела в окружении своих сыновей Эларда и Зигберта на почетном месте в центре роскошно накрытого стола в большом зале замка Боденштайн и мечтала только о том, чтобы этот день рождения поскорее завершился. Само собой разумеется, ее приглашение приняли без исключения все члены семьи, но для нее это не имело особого значения, так как именно тех двоих мужчин, в обществе которых она с радостью бы отметила этот день, не было среди гостей. И Вера сама была в этом виновата. С одним из них она только вчера поссорилась из-за пустяка, и он повел себя как мальчишка, который затаил обиду, и не пришел сегодня на торжество. Другого она вычеркнула из своей жизни год тому назад. Разочарование коварным поведением Томаса Риттера после восемнадцати лет доверительного сотрудничества все еще причиняло ей боль, как открытая рана. Вера не хотела признаваться в этом себе самой, но в моменты самопознания понимала, что эта боль носила характер настоящих любовных страданий. Такое было неприлично в ее возрасте, но, однако, это было. Томас в течение восемнадцати лет был самым близким ей человеком, ее секретарем, ее советчиком, ее другом, но, к сожалению, он никогда не был ее любовником. Едва ли ей так недоставало кого-либо из мужчин, случившихся в ее жизни, как этого маленького предателя. Иначе, в конечном счете, его нельзя было назвать. За свою долгую жизнь Вера убедилась, что утверждение «незаменимых нет» ошибочно. Любого заменить не так просто, а Томаса — невозможно. Лишь изредка Вера позволяла себе мыслями возвращаться в прошлое. Сегодня, в свой восемьдесят пятый день рождения, она решила, что имеет полное право хотя бы коротко вспомнить всех тех, кто в течение этого времени оставлял ее. С некоторыми спутниками жизни она расставалась с легким сердцем, с другими было тяжелее. Вера глубоко вздохнула.

— С тобой все в порядке, мама? — сразу озабоченно спросил Зигберт, ее второй по старшинству сын, который сидел слева от нее. — Ты почти ничего не ешь!

— Все хорошо, — Вера кивнула и изобразила на лице принужденную успокаивающую улыбку. — Не беспокойся, мой мальчик.

Зигберт всегда беспокоился о том, чтобы она была всем довольна и признательна ему, и это иногда вызывало в ней почти что жалость к нему. Вера повернула голову и взглянула на своего старшего сына. У Эларда был отсутствующий взгляд, как это часто бывало в последнее время. Казалось, он не следил за беседой, которая велась за столом. Прошлой ночью он опять не ночевал дома. До Веры дошли слухи, что у него любовный роман с талантливой японской художницей, которую в настоящее время поддерживает какой-то фонд. Девушке было чуть больше двадцати, то есть она была почти на сорок лет моложе Эларда. Но в отличие от полного, веселого Зигберта, у которого уже в двадцать пять лет не было на голове волос, возраст был милостив к нему, и сейчас, в свои шестьдесят три года, он выглядел, пожалуй, лучше, чем раньше. Неудивительно, что женщины любого возраста все еще сходили от него с ума! Он вел себя всегда как джентльмен старой школы — отличался красноречием, изысканными манерами и приятной сдержанностью. Было немыслимо представить себе Эларда в плавках на пляже! Даже в самое жаркое лето он предпочитал одежду черного цвета, и это притягивающее сочетание непринужденности и меланхолии вот уже десятки лет делало его объектом страстных желаний всех особ женского пола в его окружении. Герта, его жена, с этим рано смирилась и вплоть до своей смерти несколько лет назад безропотно это принимала, понимая, что такого мужчину, как Элард, она всегда будет с кем-то делить. Однако Вера знала, что за красивой внешностью, которую ее старший сын являл миру, крылось нечто совсем иное. А с некоторых пор считала, что он изменился; в частности, она отметила в нем какое-то беспокойство, которого раньше никогда не замечала.

Погруженная в свои мысли, Вера перебирала жемчужное ожерелье, украшавшее ее шею, и блуждала взглядом по сторонам. Слева от Эларда сидела Ютта, ее дочь. Она была на пятнадцать лет моложе Зигберта — последыш, рождение которого, собственно, не планировалось. Тщеславная и целеустремленная, Ютта напоминала Вере самое себя. После изучения банковского дела она обучалась по специальностям «народное хозяйство» и «юриспруденция», а двенадцать лет тому назад ушла в политику. Вот уже восемь лет она имеет мандат в Ландтаге, за это время побывала председателем фракции и, судя по прогнозам, в следующем году примет участие в выборах в Ландтаг в качестве основного кандидата от своей партии. Ее долгосрочной целью была федеральная политика, в которую она хотела пробиться через пост премьер-министра Гессена. Вера не сомневалась в том, что ей это удастся. Имя Кальтензее должно сыграть в этом свою существенную роль.

Да, собственно говоря, Вера могла чувствовать себя абсолютно счастливым человеком, судя по всей ее удачно сложившейся жизни, благополучной семье и троим достаточно преуспевшим детям. Если бы не эта история с Томасом. С тех пор, как Вера Кальтензее научилась думать, она поступала обдуманно, искусно лавируя. Она всегда контролировала свои эмоции и всегда с холодной головой принимала важные решения. Всегда. Но не в этот раз. Она не подумала о последствиях, и из-за ярости, оскорбленной гордости и паники поступила совершенно опрометчиво. Вера взяла бокал и сделала глоток воды. Чувство угрозы преследовало ее с того дня, когда она решилась на окончательный разрыв с Томасом Риттером. Это чувство довлело над ней, как тень, которая никогда не исчезает.

Ей всегда удавалось прозорливо и мужественно обходить в жизни опасные подводные камни. Она беспрепятственно преодолевала кризисы, решала проблемы и успешно отражала всяческие нападки, но сейчас вдруг почувствовала себя уязвимой, ранимой и одинокой. Внезапно Вера ощутила огромную ответственность за дело всей своей жизни, за фирму и за семью — не как радость, но как бремя, которое мешало ей свободно дышать. Был ли причиной только ее возраст, который все больше ей докучал? Сколько лет ей еще осталось до того, когда ее полностью оставят силы и неминуемо исчезнет способность контролировать все вокруг?