Ему не нужно беречься от недобросовестных читателей, жующих за очередной главой что-то жирное и сладкое, ему не нужно бояться, что в книгохранилище протечет крыша. Его существование — одно из самых удобных, какие только можно выдумать для книги. Но все же оно исчезло. И, видимо, по собственной воле.

— Она умерла во сне, — с вежливой улыбкой сообщил мне наш будущий клиент.

— Так, а где она спала?

— В странноприимном доме.

— А где находился странноприимный дом?

— В пожаре!

Я выдохнула дым. Конечно, клиент мне сказал больше, чем входило в его планы, но языковая игра, что я с ним затеяла, отлично прилипает, переводит собеседника на нужные рельсы и заставляет отвечать быстро, односложно, остроумно и, что самое неприятное для только что втянувшегося в игру механоида, — честно. Ведь большинство умов на черной и белой земле не могут врать и острить одновременно. Фантазия-одноколейка.

Очередь значительно продвинулась, и мы подошли почти к самым дверям Толстой Дрю. Я перекинула сигаретку из одного уголка рта в другой, прищурилась и поинтересовалась:

— А пожар кто устроил?

— Мы подозреваем, — с подчеркнутой вежливостью в голосе произнес мой собеседник, поспешивший вернуться к обычному тону беседы, — что виновно именно завещание. Не само, конечно, а через посредников, но, поверьте, эта книга могла справиться. Дело в том, что незадолго до смерти моей тетушки завещание направило письмо в эти края, а адресатом значился некий 83746583 Таюран 33. «33» — после имени — это же означает «в розыске»?

Я посмотрела на мужчину. Мужчина посмотрел на меня. Мы оба посмотрели на приставившую к уху слуховую трубу студентку, и я отдала знак приглашения:

— Этот механоид здесь известен как Красный Тай. Пойдемте со мной в другую дверь.

Мы пошли вокруг Толстой Дрю, чтобы войти в дом с черного хода. Там нас ждал все тот же мальчик, но я снова его отодвинула, чтобы пройти.

— А зачем мы там стояли, если просто могли пройти здесь? — поинтересовался усатый.

— Нашим студенткам нужно знать, что их никто не торопит. А как они будут в этом уверены, если никто не будет терять из-за этого время?

Мы зашли в дом. Нас встретил мрачным взглядом подметавший пол Аиттли. При виде наших сапог и пыли на дорожных накидках он повернулся, бросил пол наполовину неподметенным и ушел в другую комнату.

— Неудачно вышло, — призналась я, высыпая с полей шляпы каменную крошку за порог дома. Шляпу я убирала на специальную шляпную вешалку. — Если войти в комнату, где он убирает, то ему придется начинать с начала. Но мы не знали. Пройдемся до бюро по розыску бытовых книг.

Пока шляпная вешалка деловито жужжала, перевозя мою шляпу к основному входу, ко всем прочим головным уборам, я зашла в комнату, села за мой любимый 78-78-АР-500 и, затушив сигаретку о подошву, положила ноги на столешницу поверх стопки неразобранных неколлекционных новинок.

— Завещание, — укоризненно поднял бровь мой будущий клиент, — это не бытовая книга. Это…

— У нас есть два бюро по розыску книг, — просветила я его. — Розыск книг в розыске — для этого вам нужно предписание службы собственной безопасности предприятия, где обнаружили незаконную деятельность автора или пострадавшего предприятия. Если у вас такого нет, то вам в розыск бытовых книг. Тогда мы найдем ваше завещание сразу же, как отыщем поваренную книгу бабушки О-ой. Итак, где ваше предписание?

Мужчина передо мной вздохнул, запустил руку под лацкан строгого темно-синего пальто и достал из внутреннего кармана сложенную вчетверо бумагу с сургучной печатью.

— Вот оно.

— Что же, — легко приняла я новость, — тогда нам в бюро поиска книг в розыске.

С этими словами я, крякнув, переместила ноги на другую сторону стола и достала пачку сигарет из внутреннего кармана. На этом застыла, балансируя между острым желанием обозначить собственную независимость и нежеланием раздражать тонкий внутренний мир Аиттли, не терпевшего дым в интерьерах Дрю. Ко мне на руки вскочил призрак двухмесячного котенка Переплета. Я по привычке дала ему играться с одной своей рукой, принявшись другой чесать слипшуюся полупрозрачную шерстку, и сигаретку убрала.

— Так, значит, за завещанием охотитесь не вы один, но в тексте указано, что все имущество должно перейти к вам?

— Не буду врать: я единственный возможный наследник, — признался клиент, сложив ровно, как ученик, руки с длинными костлявыми пальцами на острых коленках. — Если завещание пропадет и если найдется — исход один и тот же, но мне важны не вещи моей дорогой тетушки. Моим отложенным подарком станут слова и мысли, обращенные ко мне, если они, конечно, содержатся там. Чем старше я становился, тем реже мы общались с… тетушкой.

— Но при ее жизни вы же ее называли не «тетушкой»? — вяло поинтересовалась я, справляясь с тем, что неудачно сломала печать и теперь не знала, как бы поддеть бумагу, чтобы не порвать.

— Верно. При… раньше я звал ее иначе, но вам сейчас важно знать только то, что звали ее 54184646 Риуйланнайрра 106, она владела собственным археологическим предприятием и никто не знал, столько составляет ее состояние. Постлитеральный код 106 означает…

— То-ли.

Он вздрогнул. Я улыбнулась. Он звал ее в детстве То-ли. Потому что дети часто ленятся говорить целыми словами и упрощают все до первых слогов. Потому что «ё» при частом употреблении переходит в «о», а еще потому, что больше двух третей малышей не выговаривают «р». А еще он искал не завещание.

— Так вы, значит, выросший ребенок?

— Простите?

— Ну, мальчик, такой розовощекий толстоногий бутуз со счастливым взглядом и открытой миру улыбкой, что засыпает на одной кровати со своей тетушкой-путешественницей, когда она забирает его на недельку-другую из работного дома, и кому снятся ее истории. Но вы выросли, вас съела рутина, и вы стали кем-то не тем, кем хотели. Вы ищете не завещание. Вы ищете поворот, где разминулись с нормальным будущим.

— Так, знаете что… — оборвал он меня, выдавая с головой то, насколько я оказалась права, — я обращусь к кому-нибудь…

— Не обратитесь, — прервала его я, враз посерьезнев, так как открыла наконец печать и уставилась в ордер. — Я знаю, где это завещание.

Он застыл и побледнел. Я посмотрела на него, тоже побледнела из вежливости и призналась:

— Я только что его застрелила. Да. А до этого оно себя сожгло.

Тайну хранят

Наш небольшой коллектив собрался вокруг АКТ-46-53/94 с увеличенной столешницей и внимательно смотрел на выложенные на его отполированную поверхность останки завещания 54184646 Риуйланнайрры 106 — путешественницы, археологини и тетушки. Для нас — сперва, конечно, тетушки, а потом уже все остальное.

Чувствуя себя клерком Центра на похоронах, я развернула ордер и продекламировала:

— Именем службы собственной безопасности… ну, тут долго, короче… Ага, вот… выдать немедленно и без всякого сопротивления предъявителю сего книгу за Единым Номером союза Апатитовых Библиотек, это как раз наш союз, поэтому можно не обращаться в Головное Бюро… так… Апатитовых Библиотек 87368726875628-ЭР200. Дай, покажи заказчику номер.

Дайри сперва продемонстрировала свои безупречно белые перчатки Аиттли, чтобы тот проверил, безупречна ли их безупречность; затем, получив от него благословение, склонилась над бренными остатками пойманной мною этим утром книги и потерла этими белыми-белыми перчатками черный-пречерный корешок. Проступил латунный несгораемый номер.

Следуя протоколу, выдуманному нами на случай, если бытовые книги удавалось добыть только в таком плачевном состоянии, Дайри деликатно предложила нашему теперь уже официальному клиенту лупу, чтобы тот убедился, что мы нашли именно то, что нужно, и даже быстрее, чем он сам нашел нас. И в данном случае — очень удачно, что заказчик не успел попросить добыть книгу в сохранности.

Все присутствующие торжественно и скорбно уставились на клиента. Он взял лупу, склонился над книгой и тоненько извлек:

— Да… я… полагаю, что все так. Это оно.

— Итак, книга найдена, ура. На этом, выходит, наша работа закончена, — подытожила я все таким же официальным голосом, — расплачивайтесь.

— Но вы… — Мужчина, чье имя я так и не удосужилась узнать, распрямился и посмотрел на меня, будто это я в чем-то виновата. — Вы… оно уничтожено во всей своей полноте! Ничего решительно невозможно прочитать!

— Это не совсем так, — вздохнула Дайри, медленно снимая перчатки. — На самом деле, есть способы реставрации. Современные методы позволят восстановить определенную часть текста.

У меня сначала стрельнуло, а затем засвербело в ухе. Обычно это к деньгам. Вообще, наша Дайри — чудо одно, а не реставраторша. Да, пока ее лаборатория со всеми этими реагентами, ванночками, инструментами и прочим еле-еле выходит на самоокупаемость, но, если честно, мне этого более чем достаточно. Она берет такие вот частные заказы тех, кто потерял условную тетушку, и на выручку от них работает над действительно важными книгами, чтобы их не потеряли мы все и будущие поколения.