— Послушайте, мисс…

— Не смейте называть меня “мисс”! — отрезала она, изливая свой бессильный гнев на судьбу. — Я вам не девчонка!

— Прошу прощения, мэм, — невозмутимо откликнулся бородач.

Он был уже без жилета и расстегивал сильно вылинявшую льняную рубаху. Бросив ее на скамью, он направился в тот угол единственной комнаты здания, что был отведен под умывальню. Там стоял высокий, почти в рост человека, глиняный сосуд с крышкой. Оттуда незнакомец зачерпнул кувшином води, налил в таз и начал отмачивать на лице заскорузлую кровавую грязь. Когда та немного отмякла, он достал с полки обмылок и несколько раз намылил и сполоснул лицо. Он вел себя так, словно находился в полном одиночестве.

Поскольку он стоял к Натали спиной, у нее была возможность незаметно за ним наблюдать, и потому она обнаружила, что поперек дочерна загорелой крепкой спины идут три параллельных борозды. Они отчетливо выделялись на блестящей от пота коже.

Уже в который раз Натали задалась вопросом, с кем ее свела судьба. Кто он, этот человек? Судя по акценту, это южанин. Откуда взялись ужасные шрамы у него на спине? Куда и почему его везли в наручниках? Сколько убитых у него на совести и есть ли среди них женщины?

Не отдавая себе в этом отчета, Натали нащупала револьвер.

Головорез-южанин тем временем покончил с водными процедурами и снова облачился в весьма далекую от свежести рубаху. Он не потрудился застегнуть ее, просто запихнул в брюки и надел сверху жилет. Хотя спина у него была гладкая, грудь обильно поросла волосами. В последних солнечных лучах на них блестели и переливались капельки воды.

— Полагаю, теперь, когда я стал почище, можно и представиться? Меня зовут…

— Нам совсем ни к чему знать имена друг друга, — перебила Натали из страха, что узнает слишком много. — Эта банда… она точно вернется? — Взгляды их встретились, и она чисто автоматически опустила глаза. — Я хочу сказать, Викторио ведь никогда не успокаивается, пока не оставит после себя одни трупы. — Она подождала, но незнакомец молчал, и ей пришлось снова заглянуть в бородатое лицо. — Так вернутся они на этот раз или нет?

— Думаю, это неизбежно. — Он запустил загорелые пальцы в густую гриву черных волос, поскреб там и уселся рядом, оседлав скамью так, чтобы смотреть прямо на Натали. — Лошадей у нас нет, но если выйти прямо сейчас, можно к полуночи добраться до предгорий. — Бородач снова принялся изучать ее, что было совсем некстати. — Советую вам, мэм, так и поступить. Там заночуете, а когда рассветет, держите курс на форт Гарланд. Оттуда часто высылают патруль, и при известном везении вас могут заметить. Тогда вы окажетесь в безопасности.

— Да неужто? По-вашему, я круглая дура? До форта миль двадцать, не меньше! Банда Викторио заметит меня намного раньше любого патруля. Нет уж, я лучше останусь здесь.

— Дело ваше.

— Вот именно, мое!

— Тем проще для меня, — сказал он вставая. — Между прочим, здесь полно еды. Не хотите подкрепиться?

— Я не голодна.

Не желая даже пассивно разделять его трапезу, Натали поднялась со скамьи с револьвером в руке, продолжая недоверчиво следить из-под ресниц за действиями своего странного товарища по Несчастью. А тот зажег керосиновую лампу и положил себе еды с таким видом, словно у него не было иных проблем, кроме голода. Его глаза были до того голубыми, что сияли в полумраке каждый раз, когда он обращал взгляд на нее. К приятным чертам незнакомца относились, пожалуй, прямой, без малейшей горбинки, нос и по-мужски крупные губы. Зато борода ничуть его не украшала, как и взлохмаченные длинные волосы, кольцами лежавшие на широких плечах. Он был весь в черном: рубахе, брюках, жилете и сапогах, — и вместе с обильной угольно-черной растительностью это создавало мрачный, пугающий эффект. К тому же одежда была сильно поношенной, грязной и вылинявшей. Новым был только незаконно присвоенный пояс с кобурой, но и он, словно по заказу, оказался черным.

Покончив с приготовлениями, незнакомец сел к столу и принялся за еду, не обращая больше внимания на Натали, стоявшую в напряжении и не сводившую с него глаз. Надо сказать, манеры его во время трапезы были безукоризненными и совершенно не соответствовали внешнему облику. Наевшись, бородач отодвинул тарелку, поднялся и устремил на Натали возмутительно настойчивый, взгляд. В мигающем свете лампы выражение его лица казалось угрожающим, и Натали занервничала так, что едва сумела сохранить внешнее хладнокровие.

Несколько минут продолжалась эта немая сцена. Незнакомец первым нарушил молчание:

— Лампу придется задуть. Кто их знает, этих индейцев — возьмут да и явятся под покровом ночи. Натали вздрогнула.

— Я постою на страже, а вы пока можете отдохнуть, — продолжал он, подняв “винчестер” и проверив, готов ли тот к стрельбе.

Он махнул рукой на сетчатую занавеску в другом углу помещения, за которой виднелась довольно широкая железная кровать под лоскутным одеялом. Подушек было великое множество, все в ярких чехлах с традиционным мексиканским узором, и все это сейчас выглядело весьма заманчиво.

Натали подошла осмотреть эту импровизированную спальню в надежде, что там имеется и более плотная завеса. Однако ничего подобного не нашлось: на перекладных станциях не было принято ночевать, по ночам помещение было целиком в распоряжении хозяев, а значит, не было и нужды в уединении. Таким образом, если она здесь уляжется, ничто не помешает этим пронзительным голубым глазам странствовать по ней.

Однако усталое тело требовало отдыха, и Натали со вздохом уселась на постель. Хотелось сбросить пропотевшее, запыленное платье, хорошенько умыться и по всем правилам забраться под одеяло. Разумеется, ни на что из этого она не отважилась.

Ее бородатый компаньон занял пост у двери и забрал с собой лампу. Он сел спиной к беленой стене, вытянув и широко расставив свои длинные ноги, и пристроил между ними “винчестер” так, чтобы можно было в любую минуту им воспользоваться. Затем он пошарил в нагрудном кармане, вытащил короткую тонкую сигару — так называемую “сигарилло” — и сунул в рот. Раскурив ее с помощью лампы, он удовлетворенно откинулся назад.

— Доброй ночи, мэм!

Натали сделала вид, что спит. Незнакомец задул лампу. Поскольку ночь выдалась безлунная, внутри глинобитной постройки сразу воцарилась кромешная тьма. Натали до боли напрягла зрение, но единственным, что удалось ей различить, был тлеющий кончик сигары. Время от времени он описывал во тьме дугу, путешествуя то в сторону, то снова к губам голубоглазого головореза.

Глава 2

Натали сидела на постели в каменной неподвижности. Тьма была хоть глаз выколи, но хотя в ней невозможно было различить бородатое лицо и широкие плечи незнакомца, их можно было с легкостью вообразить.

Первые несколько минут Натали надеялась привыкнуть к полному мраку и начать ориентироваться, однако надежда на это быстро рассеялась. Казалось, станция до отказа заполнена черными чернилами, в которых ей придется барахтаться, как мухе, при первой же попытке пошевелиться. Да-да, она словно муха, оказавшаяся в опасной близости от паука!

Неожиданно для себя Натали улыбнулась, найдя ситуацию столь же комичной, сколь и затруднительной: ее единственный защитник от кровожадных индейцев — из тех, чьи рисованные портреты можно увидеть в объявлениях под заголовком “Разыскивается”. К тому же он теперь не просто преступник, а преступник беглый, и хорошие манеры за столом ничего не меняют. Какая разница, как человек держит вилку, если в иное время он не моргнув глазом пускает своей жертве пулю в лоб?

Тлеющий кончик сигары исчез из проема распахнутой двери, заставив Натали вздрогнуть. Зачем он вышел? По нужде? А вдруг, вернувшись, он предъявит права на постель, да и на нее в придачу?

Тишина стала просто оглушительной. Натали старалась дышать бесшумно, и все равно слышала звук своего дыхания. Постепенно ей стало казаться, что совсем рядом дышит кто-то еще, глубоко и редко. Она напряженно вслушивалась, сжимая влажной рукой револьвер, часто мигая в надежде различить контуры мужской фигуры, каждый миг ожидая нападения.

Минута шла за минутой. Ничего не происходило. Разболелась спина, глаза были словно засыпаны песком, во рту пересохло, губы спеклись, в висках пульсировала боль. Испарина на губе превращалась в капельки и скатывалась в углы губ, волосы липли к потной шее.

По расчетам Натали, прошел примерно час. Здравый смысл подсказывал, что незнакомец не стал бы так медлить, если бы собирался что-то предпринять. Она позволила себе расслабить напряженную спину и хватку пальцев на “кольте”. Извиваясь всем телом, Натали продвинулась по постели так, чтобы упереться в стену. Она в изнеможении прислонилась к стене, а еще немного погодя решилась прикрыть глаза.

Мысли устремились вдаль от уединенной станции, которая вполне могла оказаться ее последним пристанищем. Из темноты возникло улыбающееся, привлекательное лицо мужчины, еще так недавно бывшего ее мужем. Натали непроизвольно закусила губу. Сердце ее сжалось.

Как молоды и счастливы были они двенадцать лет назад, в тот чудесный апрельский день, когда произносили брачный обет! Было это в Огайо, в родовом гнезде Девлина Валланса, в украшенной цветами гостиной. Ей тогда было восемнадцать — возраст надежд и девических восторгов, да и жениху было только двадцать пять.

Каким коротким и прекрасным было то время, что им довелось пробыть вместе, прежде чем Девлин отправился на войну с ненавистными конфедератами. Он не вернулся. Навеки в прошлом остались дни, полные смеха, и ночи, полные любви…

Близкий крик совы безжалостно оторвал Натали от воспоминаний. “Бойся совиного крика в ночи — это злой дух явился по твою душу”. Так говорил Тахома, старый шаман. Он повторял это предостережение так часто, что волей-неволей оно запомнилось, и постепенно Натали начала верить в правдивость древнего индейского поверья. Сова закричала снова. Натали ахнула.

— Это всего лишь суеверие, — раздался в темноте глубокий, низкий голос бородача.

— Знаю, — тихо откликнулась Натали, удивляясь тому, что он разгадал ее мысли, и досадуя на его медлительный и ненавистный южный акцент.

Какая разница, суеверие или нет? Если люди упорно во что-то верят, это обретает мощь. “Злой дух явился по твою душу”. Ей всего тридцать, здоровье хоть куда, рассудок тоже, и у нее нет никакого желания умирать. Конечно, без Девлина Жизнь уже не так светла и прекрасна, тем не менее с ней совершенно не хочется расставаться. Пусть уж это случится в глубокой старости, в окружении резвящихся внуков, в кресле-качалке на крыльце с видом на ущелье. Она хочет, хочет вернуться в Клаудкасл!

Слезы, копившиеся весь последний час, все-таки пролились. Они скользили и скользили по щекам, и казалось, им не будет конца.

У двери послышалось какое-то движение. Натали поспешно сморгнула слезы и попробовала всмотреться в чернильный мрак. Звуки возобновились — судя по ним, незнакомец отставил винтовку, поднялся, расстегнул и бросил на пол ремень с кобурой.

А потом он направился в угол, где стояла кровать. Прижав ладонь к груди, Натали со страхом вслушивалась в его уверенные шаги. Они затихли совсем рядом.

Натали не видела своего опасного компаньона, но ощущала его близкое присутствие, словно оно было некой густой, насыщенной субстанцией, и знала, что он стоит прямо перед ней, что, протянув руку, она может его коснуться. Его запах постепенно пропитал неподвижный воздух комнаты. Он пах потом и кожей, он пах мужчиной. Когда он уселся на кровать, пружины жалобно застонали.

Съежившись, Натали ждала, но незнакомец не спешил. Он просто молча сидел рядом, словно намеренно давая ей возможность ощутить жар его тела, расслышать ровное дыхание. Она тоже молчала, в испуге, не смея отереть слезы, что все еще катились по щекам.

Когда незнакомец наконец коснулся Натали, она буквально подпрыгнула, но его пальцы всего лишь погладили ее щеку.

— Я не могу выносить женских слез, — сказал этот странный человек. — Пожалуйста, не плачьте.

Разумеется, это было глупо, но Натали обрадовалась этим словам, и южный акцент потерял свое зловещее значение. Когда гладящее движение повторилось, она потянулась к нему и, ощутив его ладони на щеках, прикрыла глаза, позволяя стереть слезы с ресниц.

— …и к тому же есть шанс, что нам вовремя придут на помощь, — сказал незнакомец, словно возвращаясь к прерванному разговору.

Разумеется, Натали этому не поверила, но было приятно, что он взял на себя труд сказать эту маленькую утешительную ложь. Единственное, чего ей недоставало в этот миг, это лучика света — чтобы проник в крохотное окошко и дал возможность не только слышать, но и видеть. Чтобы можно было заглянуть в эти яркие голубые глаза и, быть может, прочесть в них искреннее сочувствие. Напряжение быстро спадало, его место заняла приятная истома. Натали зевнула, с удивлением сознавая, что ей хочется не столько забыться сном, чтобы убежать от ужасной действительности, сколько просто сладко задремать.

— У меня есть просьба… — прошептала она, смежив отяжелевшие веки. — Обещай, что выполнишь…

— Какая?

— Обещай, что я не попаду в руки бандитов, если не останется никакой надежды… обещай, что раньше застрелишь меня…

Натали высказала это таким тоном, каким просят о небольшой услуге. Голос был тихим, мягким, без нажима, без страха.

— Понимаешь, мне не по силам застрелиться самой.

Она потерлась щекой о ладонь мужчины, не зная, что на его заросших скулах заиграли желваки: банда Викторио прославилась из ряда вон выходящей жестокостью.

Случалось, бандиты закапывали пленника в землю так, чтобы торчала одна голова, потом набрасывали на шею лассо, пускали лошадь в галоп и улюлюкали, когда голова слетала с плеч. Или вешали его над тлеющим стволом дерева и оставляли медленно пропекаться. Или отсекали веки. Или мазали медом в паху и голого привязывали у муравейника. Ну а если им случалось добраться до хорошенькой женщины…

— Обещаю, — сказал он твердо. — Обещаю, что раньше застрелю тебя.

Натали кивнула в знак благодарности. В душной темноте глинобитной постройки она подвинулась ближе к своему странному товарищу по несчастью. Борода пощекотала ей щеки, когда он склонился, чтобы по очереди коснуться губами ее влажных век.

— Если верить расписанию, завтра в девять утра здесь будет дилижанс из Юмы.

Губы, поразительно нежные и осторожные, спустились к щеке, прошлись по ней сверху вниз цепочкой легких, как дыхание, поцелуев, и, впервые с тех пор, как револьвер оказался в ее распоряжении, пальцы Натали разжались на стальной рукоятке. Она столкнула тяжелый “кольт” с колен и протянула руку, собираясь мягко оттолкнуть незнакомца, дать ему понять, что утешения больше не нужны, но ладонь так удобно легла на теплое плечо, что рука задержалась на грубой ткани рубахи, а потом и вовсе забрала ее в горсть, привлекая ближе.

Губы продолжали свое медлительное движение, но дыхание мужчины стало неглубоким и частым. Руки обвились вокруг талии, и Натали оказалась прижатой к груди, в которой сильно стучало сердце.

Губы зарылись в волосы, щекотно шевельнулись у самого ее уха.

— Я хочу тебя.

И больше ничего, только три самых простых, самых откровенных слова. Мужчина замер в ожидании ответа. Он по-прежнему держал Натали в объятиях, но было ясно, что он готов разжать их, если она захочет высвободиться. Это был по-своему напряженный момент, но напряжение было особого рода, и хотя сердце ее неистово билось, а разум сопротивлялся, Натали поняла, что не сможет оттолкнуть этого чужого ей мужчину.

Должно быть, страшный день помутил ее рассудок. Волею судеб она оказалась на пустынной станции, среди кромешной тьмы и полной тишины, в объятиях человека, чьего имени не знала, но который желал ее и которого — о Боже! — она желала тоже.

Да-да, думала Натали в смятении, она желает бородатого головореза, которого при других обстоятельствах могла бы разве что ненавидеть и бояться. Он опасен, беспощаден и, без сомнения, вероломен, как каждое загнанное животное, и если бы она знала историю его преступлений, то не исключено, что кровь застыла бы у нее в жилах. Ко всему прочему это южанин и уже поэтому враг. Кто знает, не он ли убил на поле сражения ее обожаемого мужа?

Но он сказал, что хочет ее, и, словно эти три слова были волшебным заклинанием, Натали не находила в себе сил ответить отказом. Утром банда вернется, утром все начнется снова, и может статься, что эта душная темная ночь — последняя ночь в жизни каждого из них.

Последняя ночь. Она никогда уже не услышит, как шумят под ветром сосны за окном ее спальни. Не согреется у камина в метельную ночь. Не отведает вкусной еды, не попробует дорогого вина.

Не испытает близости с мужчиной.

Внезапная вспышка желания заставила ее содрогнуться всем телом и сильнее вцепиться в широкие плечи.

Да, это дурно, нелепо и безрассудно, но она хочет отдаться этому случайному мужчине, сдаться на милость темных страстей, разбуженных его простыми словами. Если утром ей суждено погибнуть, эту последнюю ночь она проживет полной жизнью, за все те годы, которых уже не будет!

— Только не причиняй мне боли, — прошептала она.

Рассеивая страхи, губы коснулись губ нежно и осторожно, словно она была в объятиях того, кто любит и любим, кто явился, чтобы принести ей в дар все сокровища своего сердца, всю глубину своих чувств. Натали сомкнула руки на шее мужчины — на пыльных кольцах его волос, на влажной от пота коже. Она почувствовала, что прикосновение губ стало другим — пощипывающим, дразнящим, так что ей захотелось тихонько засмеяться от удовольствия. Борода щекотала лицо, еще больше усиливая ее волнение.

По мере того как поцелуй продолжался, в комнате становилось жарче и жарче. В полной темноте зрение было бесполезным, можно было только слышать, вкушать и осязать. Натали слышала шорох одежды, когда они прижимались друг к другу” потрескивание старой кровати и далекий крик совы. Она ощущала вкус табака на мужских губах, соль на разгоряченной коже — все иное, незнакомое, прежде неизведанное, ни с чем не сравнимое и, быть может, как раз поэтому очень возбуждающее.

Мало-помалу поцелуй из нежного стал требовательным. Это случилось как раз тогда, когда Натали уже готова была сделать следующий шаг, и потому она не противилась, когда мужчина усадил ее к себе на колени. Так, в полной темноте, они целовались и целовались и не могли насытиться. Прическа растрепалась, волосы упали на мужское плечо. Он откинулся назад, чтобы дать им соскользнуть, и как-то незаметно они оба оказались лежащими на постели, все еще полностью одетые, распаленные страстью.

Незнакомец склонился над Натали, целуя ее, перебирая ее волосы. Она попыталась прижаться к нему теснее, но мешали юбки, и тогда он повернулся так, чтобы она могла склониться над ним. Он не убрал рук, и скоро ее ладони заскользили вверх и вниз, повторяя контуры ее тела, в поисках обнаженной кожи.

Чтобы не путаться в юбках, Натали подняла их повыше, привстав на колени. Мужчина воспользовался этим, чтобы усадить ее себе на бедра. Когда она наклонилась для поцелуя, волосы шелковой шалью накрыли их лица.

Она отстранилась только для того, чтобы дать мужчине возможность расстегнуть ей корсет. Горячий рот нашел грудь, и Натали с готовностью подвинулась, чтобы облегчить ему доступ. Звук, раздавшийся в полной темноте — влажный, сосущий звук, — был неописуемо чувственным. То был интимнейший из языков — язык физической любви, которая не нуждается в словах.