— Вы присутствовали при их разговорах?

— В первый день мы все присутствовали. Екатерина Арагонская хотела всячески показать, что ей нечего скрывать от его королевского величества. Даже сэр Эдмунд был приглашен. На второй день только двое из нас находились на расстоянии, с которого можно было слышать, о чем говорят эти двое.

— И о чем же они говорили? — Епископу это было крайне интересно.

— О ее дочери, леди Марии. [Мария I Тюдор (1516–1558) — дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской, королева Англии с 1553 года. Будучи истовой католичкой, взойдя на престол, начала процесс рекатолизации страны, однако не нашла поддержки у большинства подданных.] Королева беспокоилась о том, как отец может поступить с дочерью, которая отказывается принимать развод. Посол поклялся, что сделает все возможное, чтобы защитить леди Марию, что его господин и ее племянник император Карл позаботятся о ее безопасности.

— И тем не менее леди Мария в течение многих лет подвергается унижениям, — странным голосом проговорил епископ Гардинер.

— Да, доктор де ла Са сказал мне как-то раз наедине, что посол Шапуи явно преуменьшил опасности, грозившие леди Марии. «Гнев короля означает смерть» — я не слышала более меткого выражения. Но доктор ни в чем не винил Шапуи: тот посчитал своим долгом успокоить королеву, которую на пороге смерти терзал страх за дочь. Все равно она ведь уже ничем не могла ей помочь.

— Продолжайте, сестра Джоанна.

— Посол оставался с нами четыре дня. В первые два дня казалось, что Екатерина Арагонская окрепла, но разговоры с ним, вероятно, изматывали ее, потому что на третий день Шапуи пробыл с ней совсем недолго. Эту ночь я провела с больной наедине. — Я замолчала, нервно теребя край одежды, затем снова посмотрела на епископа. Глаза его горели. Он понимал, что я вот-вот перейду к рассказу о тайне. — После того как посол простился с ней на третий день, у королевы помутился рассудок. Она вдруг вспомнила своего брата, принца Хуана, который умер много лет назад. И не просто вспомнила, но говорила о нем так, словно он, маленький, был здесь, рядом с ней, и делал уроки. Это обеспокоило меня. Я дала королеве бульона, и она на какое-то время успокоилась. Потом принялась рассказывать, как, будучи невестой принца Уэльского, приехала в Англию — ей тогда исполнилось пятнадцать.

Епископ подался ко мне:

— Ничего не пропускайте, сестра Джоанна. Перескажите мне все в точности.

Я с трудом проглотила комок в горле.

— В ту ночь доктор де ла Са заснул. Обычно с наступлением вечера мы с ним на пару ухаживали за королевой. По ночам она говорила по-испански, и, кроме нас, ее никто не понимал. В такое время она была наиболее… — Я замолчала в затруднении.

— Уязвима? — подсказал Гардинер.

И опять епископ буквально снял нужное слово у меня с языка.

— После моего приезда в Кимболтон доктор де ла Са сказал, что один из нас двоих должен постоянно находиться при королеве. И я, несмотря на усталость, сидела в ту ночь возле ее кровати. А доктор все спал и спал. Однако я никого не звала. Я боялась, что если кто-то из других дам увидит, как я вымоталась, то меня отправят отдохнуть. А этого я допустить не могла.

— А почему один из вас двоих все время должен был находиться при ней?

Я удивилась, что епископ задал этот вопрос.

— Ну как же, — ответила я. — Доктор де ла Са сказал: всей Европе известно, что Болейны пытаются отравить королеву. Они уже чуть-чуть не отравили Фишера, ее ближайшего заступника. Ни капли питья, ни крошки еды не должны были коснуться губ королевы без предварительного опробования в моем или его присутствии.

— Но почему де ла Са доверял вам больше других? Ведь там были дамы, которые служили королеве гораздо дольше?

— Из-за того, что моя мать была испанкой, — пояснила я.

Брови епископа взметнулись.

— То есть все англичане — потенциальные отравители?

— Так считал доктор, — пожала я плечами. — Кстати, и моя мать тоже говорила, что англичанам никогда нельзя доверять полностью.

— И что, вы заметили какие-нибудь признаки яда? — спросил Гардинер.

— Никаких, — честно ответила я. — Впрочем, королева и ела-то очень мало.

Он кивнул:

— Расскажите мне о той ночи, когда вы остались с ней наедине.

— Сначала она говорила о короле Генрихе Седьмом, своем свекре. — Я помолчала. — И говорила не самые приятные вещи. Тогда я впервые услышала из уст королевы критику в чей-то адрес.

— Не опускайте ничего, сестра Джоанна. Я настаиваю на этом.

— Я тогда даже не сразу поняла, что она имеет в виду старого короля Генриха. Екатерина Арагонская говорила о нищем. Она сказала: «Он был нищий, просто нищий». Затем помолчала и добавила: «Никто не думал, что Тюдор может стать королем Англии». После этого королева трижды повторила: «Нищий не может быть добрым королем». Она сказала, что с первого и до последнего дня пребывания на троне ее свекор страшился потерять свои богатства. Вот ее слова в точности: «Он отличался невероятной жестокостью и подозрительностью. Он был жесток по отношению к жене и детям. Он был весь насквозь извращенный. И сына своего испортил».

— О каком сыне она говорила?

Нам обоим было прекрасно известно, что родители Екатерины Арагонской отправили дочь в Англию для заключения династического брака — ей предстояло выйти замуж за принца Уэльского. Сначала она действительно стала женой принца Артура, но пять месяцев спустя тот умер. И тогда она обвенчалась с его младшим братом, будущим королем Генрихом VIII.

— Об Артуре. Она сказала мне: «Когда мы поженились, принц не мог возлечь со мной. Он был в ужасе, поскольку очень боялся отца. Он хотел быть мужчиной. Поэтому повез меня в Дартфордский монастырь».

Я услышала, как епископ Гардинер резко выдохнул:

— Это подлинные ее слова?

— Да.

— Что она сказала потом?

— Почти ничего. Только: «Легенда оказалась правдой. Бедный Артур!» После этого королева долго молчала, я уже думала, она спит. Но она застонала и вдруг сказала так громко, что я испугалась, как бы не проснулись дамы в соседней комнате: «Я ошибалась. Он еще хуже отца. Господь милосердный, защити мою дочь».

— На этот раз она имела в виду короля Генриха Восьмого?

— Не уверена. Сразу после этого бедняжка уснула.

Епископ Гардинер на мгновение задумался, сдвинув брови.

— А когда же она говорила о короне Этельстана?

— В ночь своей смерти. Когда посол простился с королевой, приехала наконец ее фрейлина Мария де Салинас. Эта женщина, как и моя мать, много лет назад прибыла вместе с Екатериной Арагонской в Англию из Испании и была очень близка королеве. Но именно тогда бедняжке стало намного хуже. Она словно ждала Марию. Сразу же после полуночи королева спросила, скоро ли наступит рассвет. Она знала, что умирает, и хотела в последний раз услышать мессу. Ее исповедник сказал, что можно провести мессу немедленно, но королева возразила: «Нет, мы должны дождаться рассвета». И процитировала Священное Писание, где говорится, что месса никогда не должна проводиться раньше рассвета. Королева была такой набожной. Она носила под ночной рубашкой власяницу ордена Святого Франциска. Это были самые долгие часы в моей жизни. Мы все это время молились вместе. Мы плакали, хотя и пытались скрыть слезы от умирающей. До рассвета оставалось еще несколько часов, когда она спросила у меня: «Хуана, ты благочестива?» Я ответила, что стараюсь быть благочестивой. Тогда она задала еще один вопрос: «Ты не замужем?» Узнав, что нет, королева помолчала, а потом сказала мне: «Ты должна принести обет в Дартфордском монастыре». Она так пристально посмотрела на меня, и все остальные тоже посмотрели — доктор, исповедник, Мария де Салинас. Я ответила: «Хорошо, мадам». Это, казалось, успокоило ее.

Епископ Гардинер уставился на меня:

— Значит, на этот путь вас наставила Екатерина Арагонская?

— Да, именно она, — с вызовом кивнула я.

— Но корона Этельстана? Вы так еще и не дошли до нее в своем рассказе, сестра.

— Это случилось приблизительно час спустя. Королева уже едва могла двигаться. Она чуть повернула голову и посмотрела на меня. Я наклонилась к ней, и она прошептала: «Артур. Мария. Дартфорд. Корона Этельстана. Защити мою дочь. Обещай мне, Хуана. Защити тайну короны ради блага Марии. И никому не говори. Если любишь меня, никому не скажешь». — Я уставилась в пол, испытывая душевные мучения.

Епископ Гардинер повторил за мной:

— «Артур. Мария. Дартфорд. Корона Этельстана. Защити мою дочь». — Он прикусил губу, задумался. — И никто другой не слышал королеву?

— Не знаю, может быть, кто-то и слышал. Но она говорила по-испански. Доктора в этот момент рядом не было. Как и Марии.

Епископ глубоко вздохнул:

— Значит, в Дартфордский монастырь вас отправила Екатерина Арагонская?

— Ничего подобного, — возразила я охрипшим голосом. — Она просто предложила мне принести там обет. Вернувшись в Стаффордский замок, я начала серьезно размышлять об этом. Каждый ведь должен найти в жизни свою цель. Я провела несколько недель в молитвах и тогда поняла, что именно в этом и состоит мое предназначение.

— Вы когда-нибудь говорили своей настоятельнице о короне Этельстана?

— Разумеется, нет.

Епископ буквально забрасывал меня вопросами:

— Вы никогда не спрашивали себя, почему она хотела, чтобы именно вы принесли монашеский обет в Дартфорде?

— Я знала, что королева Элеонора Кастильская была первой, кто способствовал появлению этого монастыря. Мать Екатерины Арагонской родом из Кастилии. Для меня все было яснее ясного: Доминиканский орден появился в Испании, и королева Екатерина была испанкой. Дартфорд — единственный женский доминиканский монастырь в Англии.

— А что сказала настоятельница, узнав, что вы пришли в Дартфорд по желанию королевы?

— Я ей об этом не говорила, — ответила я.

— Но почему?

Я задумалась в поисках нужных слов.

— Передать настоятельнице наш разговор с королевой, несчастной умирающей женщиной… Это выглядело бы так, словно я хочу привлечь к себе внимание, выставить себя в определенном свете. Я хотела, чтобы меня приняли в монастырь за мои собственные достоинства.

Епископ Гардинер изумленно уставился на меня:

— А вы незаурядный человек, сестра Джоанна.

Мне нечего было сказать на это.

Усталость возвращалась, веки мои отяжелели. Я слышала его слова как сквозь туман.

— Этот момент стоит того, чтобы увековечить его для потомства: наконец-то я получил ответ на такой вопрос!

— Ответ на вопрос? — тупо переспросила я.

— Да. Я теперь знаю, что корона Этельстана действительно существует. И находится она в Дартфордском монастыре.

Я отчаянно боролась с усталостью.

— Но королева умирала, и мысли у нее, возможно, путались. Никакой короны там нет. Я даже не знаю, что она собой представляет. Я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь там хоть раз произнес слова «корона Этельстана». А ведь я провела в Дартфорде семь месяцев.

— Екатерина Арагонская была женщиной коварной и опасной. Полагаю, таковой она оставалась даже в час своей смерти. Корона Этельстана существует, сестра Джоанна. Ее тщательно спрятали несколько столетий тому назад. Однако ей недолго осталось находиться в тайнике.

— Почему вы так говорите? — спросила я, чувствуя, как меня охватывает ледяной ужас. — Вы собираетесь в Дартфордский монастырь?

Ответом мне был мрачный смех епископа Гардинера.

— Стал бы я это делать, когда повсюду шпионы Кромвеля, которые ни на минуту не спускают с меня глаз? Разве я настолько глуп? — Его глаза остановились на мне. — Нет, сестра Джоанна. На поиски короны Этельстана отправлюсь не я, а вы.

15

Опрометчиво смеяться в глаза мужчине. И уж вдвойне опасно смеяться в глаза Стефану Гардинеру, епископу Винчестерскому, который всего час назад дал ясно понять мне: в случае необходимости он не остановится и перед пыткой. Но его слова показались мне такими нелепыми, что я ничего не могла с собой поделать.

— Я нарушила обет, когда отправилась на Смитфилд. Я нахожусь в заключении здесь, в Тауэре, с мая. Я навсегда обесчестила себя. Неужели вы думаете, что я могу спокойно прийти в Дартфордский монастырь и начать там открывать ящики и заглядывать в темные углы? — сказала я и тут же ужаснулась собственной дерзости.

Но епископ не оскорбился.

— И вы не хотите вернуться… снова стать послушницей? — тихо спросил он.

— Даже если бы и хотела, это невозможно.

— Сестра Джоанна, вы упорствуете в своем желании недооценивать меня. Я — епископ Винчестерский. Мне достаточно будет только написать вашей настоятельнице, и вас, безусловно, примут обратно.

Я отрицательно покачала головой:

— Доминиканский орден не подчиняется англиканскому священнику.

Теперь наступила его очередь смеяться.

— Все вы, включая и вашу настоятельницу, под присягой признали Акт о супрематии и поклялись подчиняться королю Генриху Восьмому как главе английской Церкви. Я — полномочный представитель короля. Настоятельница Дартфорда не сможет меня ослушаться.

При мысли о возвращении к прежней жизни в Дартфорде радость охватила меня. «Одно сердце и одна душа, ищущие Бога» — так говорил Блаженный Августин много веков назад, основывая первый монастырь. Настоятельница Элизабет повторила мне эти слова в день моего приезда, когда я, нервничая, сидела в ее кабинете. Как же просто и верно сказано! Я слышала пение сестер, чувствовала запах ладана, ощущала пальцами шелк, из которого мы ткали гобелены. Трудно было бороться с желанием вернуть все это. Но…

— Я никогда не сделаю ничего такого, что могло бы причинить ущерб моему ордену, — пробормотала я.

Епископ Гардинер хлопнул ладонью по столешнице:

— Вы все еще не верите мне?

— Какое может быть доверие, — ответила я. — По вашему приказу пытали моего отца.

— Я никому не желаю зла, — сказал он. — И во всех своих несчастьях, сестра Джоанна, вам следует винить только себя. А я несу ответственность за тысячи душ. И делаю все, что в моих силах, чтобы спасти монастыри от уничтожения.

— Но ведь им уже ничего не грозит, король больше не предпринимает никаких шагов, — недоуменно возразила я. — Он уничтожил только маленькие монастыри или те, которые участвовали в смуте. Однако более крупные, как сказала наша настоятельница, никогда не будут закрыты. Это просто невозможно.

Епископ Гардинер горько усмехнулся:

— Неужели вы считаете, сестра Джоанна, что, получив доход с продажи этих небольших зданий, которые стоят по две сотни футов или даже меньше, и пополнив таким образом королевскую казну, господин Кромвель остановится? Что он не станет стремиться к разрушению больших монастырей? Что во времена, когда королевская казна почти пуста, он откажется от богатств, которые накапливались веками?

Я сглотнула. Такое страшное зло я и представить себе не могла.

— Но если мы найдем корону Этельстана, разве это поможет остановить Кромвеля и короля? Я даже не знаю, что это за корона такая и как она выглядит!

— Никто из Тюдоров никогда не надевал ее. И никто из Плантагенетов тоже, если уж на то пошло.

— Это какая-то священная реликвия?

Епископ Гардинер криво усмехнулся:

— У вас живой ум, сестра Джоанна. — Он встал и направился в другой конец комнаты. Солнце, проникавшее сквозь разделенное переплетом окно, освещало его лицо. — Это больше, чем священная реликвия, — тихо сказал епископ.

— Больше? — Я не понимала, что мой собеседник имеет в виду.

— Кромвель и его приспешник, генеральный солиситор Ричард Рич, а с ними и другие еретики — все они сидят в своих палатах и смеются над священными реликвиями, святынями и днями ангела. Они называют это предрассудками, денно и нощно стремясь уничтожить Католическую церковь. Но корона Этельстана не может быть уничтожена. Она существует, и на этот факт нельзя закрыть глаза. Если она попадет в мои руки, то я смогу оказывать давление на Кромвеля и остановлю разрушение монастырей.

Епископ постучал друг о друга своими длинными пальцами. Я торопливо ждала. Было ясно: он взвешивает, сколько мне можно сказать. Рядом стоял шкаф с недавно переплетенными книгами. Я рассматривала надписи на корешках. На новенькой, малинового цвета обложке было вытеснено: «Принц».

— Корона Этельстана — это нечто большее, чем священная и историческая реликвия, — произнес наконец Гардинер. — Вспомните слова Екатерины Арагонской.

— «Легенда оказалась правдой», — прошептала я. — Значит, с короной связана какая-то легенда?

Лицо епископа побледнело.

— Да. Существует пророчество. Оно обещает огромное воздаяние, правда сопряженное с великой опасностью. Корона — это одновременно благодать и проклятие. Она наделена чудесной силой, которая никогда не проявлялась, а если бы это вдруг случилось, то жизнь абсолютно всех людей — как в Англии, так и за ее пределами — коренным образом изменилась бы.

Мне стало не по себе, и я поинтересовалась:

— Именно поэтому ее и прячут?

Тут мы оба вздрогнули от резкого стука в дверь. Епископ издал смешок и положил руку мне на плечо, словно успокаивая. От его прикосновения дрожь прошла по всему моему телу, но он этого не заметил.

В дверях стоял молодой лейтенант.

— Епископ Гардинер, там пришел ваш секретарь с двумя братьями.

— Ах да! — Он повернулся ко мне. — Сегодня нам нужно многое успеть. Подождите здесь.

С этими словами епископ вышел и закрыл за собой дверь.

Много месяцев я не видела ни одного брата, [Братьями в католической традиции называют членов нищенствующего религиозного ордена, они целиком зависят от благотворительности и подаяний. Братья, в отличие от монахов, принимая обет бедности, безбрачия и смирения, живут во благо общества, а не в замкнутом, аскетическом пространстве монастырей.] монаха или монахини. Любопытство подняло меня на ноги, и я подошла к окну. Епископ Гардинер разговаривал на лужайке с тремя мужчинами. Один из них, молодой священник, держал в руках какие-то бумаги. Я решила, что это и есть секретарь. На двух других были подпоясанные хитоны, а поверх — черные мантии; сложенные капюшоны лежали на плечах согласно традиции Доминиканского ордена. Один брат был высокий худощавый блондин, а второй — темноволосый, пониже ростом и покрепче. На вид обоим было лег по тридцать — гораздо меньше, чем дряхлым братьям, которых я привыкла видеть в Дартфордском монастыре. Епископ Гардинер энергично говорил что-то, его белоснежные зубы поблескивали на солнце, а братья и секретарь слушали, сложив руки и почтительно наклонив головы.

Спустя какое-то время епископ вернулся в сопровождении братьев и представил меня:

— Это сестра Джоанна Стаффорд, послушница Дартфордского монастыря. — Он сопроводил свои слова торжественным жестом, словно я была новой картиной, которую он приобрел.

Оба с недоумением воззрились на меня: одета я была не как послушница.

— Позвольте представить вам брата Эдмунда, — продолжал епископ. Светловолосый изящно поклонился. — И брата Ричарда. — Темноволосый чуть наклонил голову. Глаза его смотрели холодно, задумчиво.

— Вы убываете через час, — сказал им епископ Гардинер. — Сейчас вам принесут еду — вы должны подкрепиться перед дорогой. — Епископ повернулся ко мне. — Дартфорду повезло: он будет пользоваться услугами этих братьев.

— Дартфорду? — удивилась я.

— Они были ценными членами Доминиканского сообщества в Кембридже, но Кромвель приказал его уничтожить. — При слове «уничтожить» брат Ричард поморщился. Бледное лицо брата Эдмунда осталось бесстрастным. Гардинер продолжил: — Подготовка их к переводу в Дартфорд длилась несколько месяцев. До недавнего времени в вашем монастыре находилось несколько братьев из монастыря Кингс-Лэнгли, они отправляли мессу, занимались финансовыми вопросами и исполняли другие административные обязанности. Но один из братьев заболел водянкой, верно?