Я быстро нашла окно, о котором говорил епископ. Пошарила вдоль стены сбоку. И точно, мои пальцы нащупали широкое отверстие. Я достала письмо, которое только сегодня утром запечатала воском, подняла свободно лежащую доску, сунула послание в отверстие, вернула доску обратно. Место для тайника было выбрано идеальное, и его хорошо подготовили. Я впервые задумалась о том, кто же придет за письмом и, по известному лишь ему одному каналу, передаст его епископу Гардинеру. Скорее всего, последний хорошо заплатил кому-нибудь из местных жителей.

У меня не было желания долго оставаться в этом заброшенном месте, и я поспешила назад под арку.

Я уже прошла полпути вверх по склону, когда некая сила заставила меня повернуться и снова прочитать надпись наверху: «Орден Святого Лазаря Иерусалимского». Что-то очень важное для меня было связано с Крестовыми походами.

И тут я вспомнила! Ричард Львиное Сердце — король Англии, возглавивший Третий крестовый поход. Еще один человек из числа тех, кого упоминал епископ Гардинер в Тауэре.

Хотя Ричард и жил двумя веками ранее, о нем я знала больше, чем о Черном принце. Меня всегда интересовали Крестовые походы. И отважный Ричард Coeur de Lion, [Львиное Сердце (фр.).] который необычайно мужественно сражался с мусульманами. По пути домой из Иерусалима его взял в плен другой король, император Священной Римской империи Генрих VI. Но потом Ричард все-таки получил свободу и заявил права на трон, который пытался захватить его предатель-брат Иоанн. Я помнила, что этот король был женат, но детей не оставил и умер, дожив до средних лет, на юге Франции.

На юге Франции. Как странно, что король Ричард умер именно там, где Черный принц впоследствии подхватил загадочную болезнь, которая убила его.

Силясь собрать обрывки мыслей в единое целое, я снова остановилась под деревьями. Это в некотором роде напоминало работу над очередным гобеленом сестры Елены. Поначалу только она одна видела всю картину полностью; мы ткали так, как подсказывали нам картонные полосы, но не знали, какой мир создаем, пока те или иные предметы — мужчины, женщины, божества, животные, леса и моря — не начинали обретать форму.

Постепенно я прозревала очертания странного эскиза, набросанного епископом Гардинером. Еще немного — и я, возможно, проникну в тайну короны.

Я вышла из-под деревьев и прошла несколько футов в направлении монастыря, когда что-то вдали справа привлекло мое внимание. Я прищурилась, вглядываясь сквозь пелену дождя. По округлому, плоскому, лишенному растительности холму от меня удалялась женщина, одетая в простой хабит послушницы. Капюшон ее лежал на плечах, как и у меня. Это была сестра Кристина.

Я поспешила за ней, цепляясь за ветки там, где это было возможно. Жесткая кора царапала руки, но приходилось терпеть, чтобы не соскользнуть вниз по склону.

— Сестра Кристина! — прокричала я, выбравшись из зарослей.

Она остановилась, но не обернулась. Вероятно, мой голос относило в сторону ветром, который теперь стал еще холоднее и сильнее, хотя дождь уменьшился.

Почти догнав сестру Кристину, я снова окликнула ее. На этот раз она буквально подпрыгнула от удивления. Я увидела, что лицо ее опухло от слез, как, вероятно, и мое.

— Что случилось, сестра? — спросила я. — Могу я вам чем-то помочь?

Она в ответ лишь молча покачала головой. Я не настаивала, поскольку понимала и разделяла ее скорбь: слишком неясным было будущее Дартфордского монастыря. Широкий лоб сестры Кристины бороздили морщины, как у старухи. Нос покраснел — от холода, а может, от слез. Синевато-серые глаза смотрели устало.

Она неожиданно схватила меня за руку и крепко сжала:

— Ах, сестра Джоанна, извините, что осуждала вас.

— Я сама во всем виновата и заслуживаю осуждения, — сказала я. — Но все равно спасибо, сестра Кристина. Мне так не хватало вашей дружбы.

Мы обнялись и невольно заулыбались: мы обе были такие мокрые и дрожали от холода.

Потом она задумчиво посмотрела на меня:

— Вы были готовы пожертвовать всем — местом послушницы и даже жизнью, — чтобы отдать последний долг кузине, которая умерла, потому что восстала против ереси. Теперь я считаю ваш поступок очень мужественным.

Мне неловко было выслушивать ее похвалы сейчас, ведь и нескольких минут не прошло с того момента, как я положила в тайник свое шпионское донесение.

— Нет-нет-нет, — сказала я, качая головой. — Я не должна была этого делать.

Сестра Кристина развернулась на холме и, обведя окрестности рукой, поинтересовалась:

— Вы знаете, что это за место?

Я отрицательно покачала головой.

Тогда она показала вниз — чуть в стороне от ее правой ноги был врыт глубоко в землю серый камень.

— Здесь, на холме, несколько веков назад стоял женский монастырь, — пояснила сестра Кристина. — Это его фундамент. Если как следует поискать, можно обнаружить его целиком — он образует гигантский квадрат. Пожалуйста, давайте пройдем по нему вместе.

Я последовала за сестрой Кристиной, не сводя глаз с мокрой земли. Под травой здесь и там были различимы камни, лежащие так строго по прямой, что можно было не сомневаться: перед нами творение рук человеческих.

— Говорят, король Эдуард выбрал эту землю для Дартфорда как раз потому, что здесь и прежде существовал монастырь, — сказала моя спутница. — Но вряд ли он знал, что случилось с этим монастырем.

— А что с ним случилось?

Стоя ко мне спиной, она ответила:

— Сестры были членами секты Святой Юлианы. Вы слышали об этой секте?

— Я знаю, что Юлиана была мученицей.

— Она была римлянкой, но приняла христианство и желала прожить всю жизнь девственницей. Однако отец ее, бывший язычником, приказал дочери выйти замуж. Говорят, что Юлиане якобы являлся даже сам дьявол — пытался переубедить ее, но все напрасно. Девушка не пожелала отказаться от своей веры и была за это убита. Римляне обезглавили ее.

Дрожь пробирала меня до костей. Я чувствовала себя такой уязвимой, стоя здесь, на пронизывающем ветру, вместе с сестрой Кристиной. Нас, возможно, было видно из монастыря внизу. Окна настоятельницы выходили на холм. Гулять по территории монастыря не запрещалось, но прогулка в такой день могла вызывать подозрения.

Однако уйти было невозможно: сестра Кристина упорно продолжала рассказывать мне историю этого исчезнувшего монастыря, которая, честно говоря, заинтересовала меня.

— А когда он был построен, этот монастырь? — спросила я.

— Я не знаю, когда его построили, а вот уничтожили в восьмом веке.

«За сто лет до короля Этельстана», — подумала я. Вслух же сказала:

— А кто его уничтожил и почему?

Моя спутница повернулась ко мне, на ее лице появилось ожесточенное выражение.

— Норманны, сестра Джоанна. Они к тому времени достигли вершины своего могущества. Норманны высаживались повсюду, они убивали христиан. Они похищали наше добро и сжигали наши фермы. Но любимым их занятием было вершить насилие над монахинями.

Меня передернуло.

— Сестра Кристина, это ужасно. Не говорите об этом.

Она продолжила, будто и не слышала меня:

— Сестры, вероятно, полагали, что их монастырь находится достаточно далеко от побережья и близко к Лондону, а потому им ничего не угрожает. Но они ошибались. Отряд норманнов нашел монастырь. Он был очень невелик — вроде бы всего восемь женщин. Норманны хотели ворваться внутрь и надругаться над сестрами.

Я закрыла глаза руками, словно пытаясь защититься от ужаса: мне вдруг показалось, что это происходит здесь и сейчас.

— Монахини заранее узнали, что норманны идут к их монастырю. Они заперли все двери. Но это была слабая защита — у захватчиков имелись топоры. И знаете, что тогда сделали монахини?

— Сестра Кристина, я не в силах слышать подобное. Умоляю вас. Любой рассказ о насилии над женщиной — я не могу…

Она ухватила меня за плечи и закричала:

— Сестры подожгли свой дом и сгорели заживо! Когда пожар стих и норманны разбили двери, они нашли внутри только обгоревшие тела. И так разозлились, что уничтожили монастырь, разнесли его по кирпичикам.

Темно-серое небо качнулось надо мной, ноги у меня подогнулись, и я упала на колени, чувствуя, как тошнота подступает к горлу.

Изменившимся голосом сестра Кристина сказала:

— Ах, сестра Джоанна, я не хотела. Простите. — Она присела, принялась гладить мою судорожно дергающуюся спину. — Я не думала, что это так огорчит вас. Вас ведь держали в тюрьме — в лондонском Тауэре. Вас допрашивали. Я думала, что могу рассказать вам эту страшную историю. Жителям Дартфорда она хорошо известна, здесь передают ее из поколения в поколение на протяжении веков. Я, например, узнала ее еще до приезда в монастырь.

Сестра Кристина помогла мне подняться на ноги. Я глубоко вздохнула:

— Я просто не выношу такие истории. Но вы, разумеется, не могли этого знать, сестра.

— Извините, — сказала она. — Я вижу, вы восприняли смерть этих монахинь иначе, чем я.

— Я скорблю по ним. Разве можно воспринимать это по-другому?

— Они своей смертью разделили страдания Христа особенным, самым священным образом, — пояснила сестра Кристина. — Это пламя было очистительным, своего рода разновидностью… — Она замолчала, подыскивая верное слово. — Разновидностью божественного экстаза. Неужели вы не понимаете?

— Не совсем, — призналась я.

Тут наш разговор оборвался, поскольку мы заметили у входа в монастырь какое-то движение. Настоятельница, сестра Элеонора и сестра Рейчел вышли на холодный, мокрый двор без своих черных плащей с корзинками в руках.

— Смотрите! — Сестра Кристина показала на выходящую из леса монастырскую тропинку, по которой приближалась цепочка людей. Дважды в месяц местные жители, из числа самых бедных, приходили получать дары от монастыря. Эта традиция была учреждена много поколений назад. Настоятельница раздавала еду и монетки по другую сторону монастырских ворот.

Мы с сестрой Кристиной незамеченными подошли к монастырю. Созерцание величественного входа в Дартфорд после удручающего зрелища разваливающихся стен лепрозория и остатков древнего монастыря было для моего бедного сердца таким утешением.

Я столько раз проходила мимо каменных статуй королей по обе стороны от входной двери, но теперь задержалась, чтобы разглядеть их повнимательнее. Когда я впервые появилась в Дартфорде, кто-то сказал мне, что обе эти статуи изображают короля Эдуарда III: одна в молодости, а другая — в старости. На статуе справа король был изображен с бородой и в длинном одеянии. Фигура слева — в кольчуге и доспехах; в руке — меч, лицо гладко выбрито.

Я присмотрелась к воину справа. И сказала:

— Постойте, сестра Кристина. Прежде чем мы войдем, я хотела спросить… Вам известна история этих статуй?

— Старик — это король Эдуард Третий, а молодой — его сын, Черный принц. Принц умер еще до того, как открылись двери нашего монастыря.

Я была поражена.

— Как хорошо вы знакомы с той эпохой!

Она пожала плечами:

— Не забывайте, что я выросла в Дартфорде. И еще ребенком приезжала сюда брать уроки. Я знаю об этом монастыре все. — Моя собеседница показала на барельеф, высеченный над входом: — Вообще-то, истории королей я предпочитаю историю Девы Марии.

Я внимательно посмотрела на фигуру Христа, который простер руки над Матерью, склонившей пред Ним голову. Над Ней, глубоко высеченная в каменной стене, виднелась корона. Странно, что я не замечала ее прежде. Она располагалась точно над центром стрельчатой арки при входе в Дартфордский монастырь.

Сестра Кристина проследила направление моего взгляда, и лицо ее просияло.

— Сестра Джоанна, вам тоже нравится эта сцена? Собственный Сын венчает Деву Марию на царство как королеву Небес.

24

Языческий Хеллоуин отмечают 31 октября, День всех усопших верных католики празднуют 2 ноября, а на 1 ноября приходится День всех святых. В детстве я всегда с нетерпением ждала этого праздника. На мессе, которую мы вместе с Маргарет слушали в нашей маленькой семейной часовне, священник рассказывал во всех подробностях о гибели мучеников. Помню, как нас поочередно охватывал то страх, то волнение. Больше прочих мы любили святую Агнессу, девочку-христианку, которую в возрасте двенадцати лет скормили львам под рев толпы в римском Колизее. Мученичество было для нас страшной игрой.

Теперь в Дартфордском монастыре, будучи уже взрослой, я в День всех святых вспоминала мужчин, женщин и детей, которые шли на мучения и преждевременную смерть за истинную веру. Кромвель и его приспешники-еретики люто ненавидели наших святых. Я не могла этого понять.

— В этот день, как ни в один другой, мы вспоминаем мучеников, — речитативом проговорил брат Филипп из апсиды церкви. — И мы почитаем их священные тела, которые стали нашими священными мощами, хранимыми в монастырях и церквях по всему христианскому миру. Как можем мы, низкие и жалкие, понять жертвы тех, кто пролил кровь за Господа нашего Иисуса Христа и Деву Марию? Я взываю сегодня к святому Иерониму — отвори нам глаза. Потому что именно он сказал: «Мы чтим мощи святых, чтобы еще сильнее боготворить Того, Чьими мучениками они стали».

При этих его словах мне захотелось прикоснуться к камням, которые я видела накануне на холме, — камням в фундаменте монастыря Святой Юлианы. Я дрожала, молясь за этих женщин, которые много лет назад выбрали страшную смерть. Рядом со мной сестра Кристина, постанывая от религиозного экстаза, раскачивалась на скамье. Мы не уступали друг другу в силе благочестивого рвения.

После вечерни все разошлись кто куда, чтобы готовиться к завтрашнему празднику. Я встретилась с братом Эдмундом и сестрой Винифред: надо было в последний раз порепетировать в зале капитула. Но мои пальцы дрожали на струнах виуэлы, и я все время фальшивила. А потому с облегчением увидела, что в зал, неся свернутый гобелен, входят Грегори и двое слуг. Мы прекратили играть и смотрели, как они вешают гобелен на стену за головным столом.

Это была одна из самых последних наших работ, законченная накануне Великого поста. Гобелен, иллюстрирующий античный миф о Дафне, взяли на время у владельцев — семьи местного судостроителя. Они не возражали: каждый в Дартфорде был готов услужить лорду Честеру, самому почитаемому жителю города.

— Просто великолепно, — сказал брат Эдмунд, когда пятифутовый гобелен развернули.

Мы с сестрой Винифред переглянулись, довольные его похвалой.

Сюжет гобелена был основан на древнегреческом мифе: речной бог превращает в дерево свою красавицу-дочь Дафну. Сестра Елена всегда сама вносила последние штрихи в изображения человеческих фигур, и на сей раз она превзошла саму себя: красивая светловолосая девушка, за которой наблюдали несколько человек, замерла в прыжке; из ее белых рук прорезались ветки и листья. Сестра Елена для одного лишь леса использовала более двадцати оттенков зеленого. Я знала, что она работает не только с шелками из Брюсселя, но собственноручно красит часть нитей. На берегах реки распускались прекрасные цветы: нарциссы, розы и фиалки. В нижнем правом углу за зарослями водяных лилий и водорослей виднелась голова отца Дафны.

— Осторожнее, идиоты! — закричал Грегори на слуг, которые пытались приладить гобелен на стене. — Вы разве не видите, что вешаете криво?

— Ну что, брат? Полагаю, уже хватит репетировать? — сказала сестра Винифред.

Я тоже отложила виуэлу. Брат Эдмунд не ответил. Он не мог оторвать глаз от гобелена.

— Красиво, правда? — спросила я.

— Да, безусловно, — медленно проговорил он. — Но почему именно история о Дафне? Выбор сюжета представляется мне весьма необычным для монастыря. И уж вдвойне странно, что этот гобелен решили вывесить к поминальному пиру.

Я кивнула:

— Понимаю, у меня мифы раньше вызывали точно такое же чувство. Но настоятельница Элизабет заверила нас, что воспроизведение классических сюжетов в искусстве никоим образом не является богохульством.

Брат Эдмунд открыл было рот, словно собираясь возразить, но потом посмотрел на свою сестру, на меня — и решил промолчать. Лицо его приняло обычное бесстрастное выражение. Тут в дверях появился брат Ричард и срочно позвал его в лазарет.

Брат Эдмунд передал свою лютню сестре и поспешил прочь. Я тоже вышла из зала, чтобы заняться другими делами. В коридоре появилась сестра Элеонора, которая выглядела очень серьезно и сосредоточенно. Я тут же поняла почему. За ней шли шесть монахинь, которые несли сокровища нашей церкви: потиры, блюда и самое драгоценное — раку. Ее выносили на мессу в День всех святых, а теперь хотели выставить в зале капитула, чтобы увидели наши почетные гости. Нашему монастырю было чем гордиться.

Я прижалась к стене, чтобы пропустить процессию. Сестра Рейчел несла раку осторожно, словно новорожденного младенца. Рака представляла собой светлую, высеченную из камня женскую руку в натуральную величину; рука словно росла из позолоченного цилиндрического основания, инкрустированного алмазами и маленькими рубинами. Раке этой было более двух столетий. Эдуард III подарил ее монастырю к его основанию. Мне довелось подержать реликвию в руках — она казалась хрупкой, но при этом была довольно увесистой. Раки обычно содержат какую-нибудь святыню: локон волос, ноготь, мощи святых, но эта была подарена нам пустой. Что ж, из-за этого мы не меньше чтили ее за красоту и святость. Сердце мое забилось чаще, когда сестра Рейчел проносила раку мимо меня. Стыдно признаться, но иногда мне почему-то казалось, что два пальца, выставленные вперед, сейчас ухватят меня.

Сестра Элеонора окликнула монахиню, шедшую последней:

— Сестра Агата, не забудьте взять в библиотеке «Житие святой Матильды».

Я быстро выступила вперед:

— Сестра Агата, позвольте помочь вам.

Начальница послушниц обрадовалась:

— Да, сестра Джоанна, пожалуйста, откройте библиотеку и ждите меня там. Я скоро приду. — Она засунула руку в карман и сняла ключ с колечка.

Я изо всех сил сдерживалась, чтобы не припустить бегом. Мои руки дрожали, когда я отпирала замок. Я снова направилась к тому месту, где когда-то нашла книгу про Этельстана. Увы, на ее месте по-прежнему зияла пустота. Книгу так и не поставили обратно.

И тут мои глаза наткнулись на «Историю Плантагенетов». Может быть, я найду там что-нибудь про Ричарда Львиное Сердце? Моя рука потянулась к обложке, но как раз в этот момент в библиотеку энергичным шагом вошла сестра Агата. Я отпрянула от книги, резко повернулась к монахине, но она ничего не заметила.

— Спасибо, сестра Джоанна. Страницы этой рукописи такие хрупкие, с ними следует обращаться осторожно.

Мы нашли «Житие святой Матильды» — одну из пяти иллюминированных рукописей настоятельницы. На каждый цветной рисунок, открывавший страницу с текстом, у монахов уходило, наверное, по нескольку недель.

Отсоединяя зажимы, удерживавшие книгу на месте, сестра Агата сказала:

— Разумеется, моего мнения никто не спрашивает, но лорд Честер не производит впечатления человека, который интересуется книгами.

— Вы видели прежде лорда Честера? — удивилась я.

— А вы нет?

Я задумалась на мгновение, потом отрицательно покачала головой.

Сестра Агата сложила губы трубочкой.