Настоятельница Джоан указала на стул против нее, и я села, снедаемая страхом.

Седоволосый оглядел меня. У него было открытое симпатичное лицо — этакий добродушный дедушка.

— Значит, это и есть та самая послушница, Джоанна Стаффорд?

— Сестра Джоанна, — поправила его настоятельница.

Тут стоявший у окна человек повернулся. Молодой, лет двадцати пяти, со светло-каштановыми волосами. В ярких лучах дневного солнца на лбу у него отчетливо проступила красноватая отметина: шрам от раны, полученной несколько месяцев назад.

Передо мной стоял Джеффри Сковилл.

29

Седоволосый, опираясь на трость, сказал:

— Сестра Джоанна, меня зовут Эдмунд Кэмпион. Я мировой судья города Рочестера. Коронер Хэнкок попросил меня ввиду особой важности и деликатности этого расследования принять в нем участие. Мы сейчас зададим вам несколько вопросов. А затем вы напишете объяснение. Мне говорили, вы грамотная. Это так?

— Да, господин Кэмпион.

Я украдкой глянула на Джеффри: не обнаружит ли тот чем-нибудь, что знает меня? Но он смотрел спокойно, с вежливым ожиданием.

Кэмпион проследил направление моего взгляда.

— Это господин Сковилл, констебль Рочестера. Поскольку цепкий ум сочетается у него с физической силой, — он постучал тростью об пол, — я попросил главного констебля предоставить его нам на время расследования.

— Да, понимаю, — сказала я.

Джеффри поклонился с бесстрастным видом.

Кэмпион продолжил:

— А теперь, сестра Джоанна, позвольте спросить, что вы увидели вчера утром в комнате для гостей. Тело лорда Честера, к сожалению, было перемещено, как и орудие убийства… — При этих словах коронер поморщился и прижал к правому виску костлявую руку. — Это в некотором роде осложняет наше следствие. Мы вынуждены воссоздать обстоятельства смерти путем проведения подробных опросов свидетелей. — Он замолчал и повернулся к настоятельнице. — В этой комнате довольно холодно. Нельзя ли развести здесь огонь?

Настоятельница Джоан подняла брови.

— Это монастырь, а не дворец. Наш теплый зимний дом, наш калефакториум, расположен к югу от зала капитула. Если хотите, мы можем развести огонь там и проводить вас туда.

Я обратила внимание, что она не упомянула про лазарет, хотя там тоже имелся камин.

Судья Кэмпион крепче ухватился за трость.

— Оставим это. — Он снова повернулся ко мне. — Продолжим. Я буду вам очень признателен, если вы как можно подробнее ответите на наши вопросы.

Я рассказала этим людям все, что смогла вспомнить: их очень интересовало, как именно располагалось тело лорда Честера на кровати, где лежали куски разбитой раки. Коронер сел на стул и принялся задавать мне вопросы, уточняя, много ли было крови и какого она была цвета. Я почувствовала, как к горлу подступает тошнота, но старалась ничего не упустить. Он записывал мои ответы на пергаментной бумаге. Кэмпион одобрительно улыбался мне каждый раз, когда я вспоминала какую-то новую деталь. «Замечательно!» — восклицал он. Джеффри слушал молча.

— А каков был темперамент его уцелевшего глаза? — спросил коронер, и я недоуменно пожала плечами. — Меланхолический, флегматический, сангвинический или холерический?

Я попыталась вспомнить выражение этого глаза. Когда я взглянула на него, у меня и в самом деле создалось какое-то впечатление, но теперь мне трудно было его выразить.

— Пожалуй, ближе всего он был к меланхолическому, — сказала я наконец.

— Но не к холерическому. Вам не показалось, что лорд Честер был рассержен или испуган? — уточнил коронер. Его густые седые брови зашевелились.

— Нет, — ответила я. — Он был… удивлен. Но не потрясен.

И тут впервые заговорил Джеффри Сковилл:

— Как если бы лорд Честер в миг смерти увидел перед собой кого-то хорошо знакомого?

А Джеффри Сковилл совсем не изменился, и голос у него тот же самый, что и прежде.

— Мне бы не хотелось строить догадки, сэр, — вежливо сказала я.

Судья Кэмпион улыбнулся:

— Но мы как раз и просим вас строить догадки, сестра Джоанна. Мы смогли убедиться в вашей наблюдательности: к настоящему моменту вы дали нам наиболее подробное описание его светлости. — Он повернулся к настоятельнице. — Поздравляю вас с тем, что у вас в монастыре есть такая наблюдательная и умная молодая женщина. — (Настоятельница Джоан ничего не ответила.) — Я был поражен огромными размерами вашего гостевого помещения. Мне всегда казалось, что обитатели монастырей исполнены неколебимой решимости держаться вдали от мира, — размышлял вслух судья Кэмпион.

Настоятельница ответила ему:

— Назначение domus hospitum…

— Чего-чего? — перебил старик и, прищурившись, посмотрел на нее.

— Дома гостеприимства, — перевел Джеффри.

Надо же, Джеффри Сковилл знает латынь. Кто бы мог подумать.

Настоятельница объяснила, что раньше в domus hospitum останавливались вдовы, которые искали душевного отдохновения. А во времена войны местные аристократы могут попросить убежища для жен и детей — и им предоставят место в монастыре. Когда король Генрих V повел свою армию во Францию, все комнаты здесь были заняты.

Судья Кэмпион кивнул, задумался на мгновение, а потом снова обратился ко мне:

— Итак, сестра, я прошу вас высказать свои соображения. У вас, вероятно, появились какие-то мысли?

— Что вы имеете в виду, сэр?

Он прошелся по комнате, чуть ли не втыкая свою трость в пол.

— Хорошо, давайте рассуждать вместе. Лорд Честер приезжает в Дартфорд на поминальный пир. Он много ест и пьет. Пьет столько, что даже теряет сознание. И его переносят в гостевую комнату. Меня удивляет, неужели за столом гостю подали столько вина, что он совсем лишился чувств.

Желая защитить Дартфорд, я сказала:

— Лорд Честер приехал в монастырь, уже будучи нетрезвым.

— Правда? Откуда вам это известно? Никто другой об этом не упоминал.

— От него пахло вином.

Брови судьи Кэмпиона взметнулись.

— Понятно. — Он посмотрел на Джеффри. — А теперь расскажите нам о сестре Винифред. Лорд Честер напал на нее?

Я поморщилась:

— Да.

— И брат Эдмунд, который приходится ей к тому же родным братом, защитил девушку, ударив обидчика с такой силой, что тот упал на пол?

Я кивнула.

— А брат Ричард?

Я недоуменно скользнула взглядом в сторону настоятельницы.

— Что вы хотите узнать про него? — спросила та.

— Сам брат Ричард заявил, что категорически возражал против приезда лорда Честера. Он вообще считал неподобающим устраивать пир в монастыре. Так?

Настоятельница, чуть поерзав на стуле, подтвердила:

— Да, это так.

— Значит, оба эти брата, которые появились в Дартфорде всего месяц назад, питали в той или иной форме враждебность к лорду Честеру?

— Вы направляете расследование на неверный путь, — поспешно возразила настоятельница Джоан. — Это же братья — они бы никогда не пошли на такое.

— Но брат Эдмунд совершил акт насилия в отношении лорда Честера всего за несколько часов до того, как последний был убит, — сказал судья Кэмпион, и в голосе его зазвучала более жесткая нотка. — И прошлую ночь он провел в лазарете, а не в части, отведенной для братьев, то есть в отдельном здании.

Я в панике вскочила на ноги.

— Он бы никогда не совершил такого ужасного преступления, как убийство! — воскликнула я. — Это невозможно. Брат Эдмунд — очень хороший, добрый человек, настоящий праведник. Он помогает людям.

В комнате повисло напряженное молчание. Коронер кончил писать, и трое мужчин переглянулись. Судья Кэмпион кивнул Джеффри Сковиллу, и молодой человек быстрым шагом вышел из кабинета настоятельницы.

— Кто-то убил лорда Честера, и я согласен: это ужасное преступление, — сказал судья Кэмпион. Он снова принял обличье доброго дедушки, но я больше не чувствовала себя свободно в его обществе. — Я думаю, мы все можем согласиться с тем, что убийца питал к жертве лютую ненависть.

— Это не подлежит сомнению, — пробормотал коронер Хэнкок.

— Это явно был не случайный вор, — продолжал судья Кэмпион. — Грабитель бы снял перстни с его пальцев: они стоят целое состояние. Но он не смог бы проделать это бесшумно. Однако леди Честер, спавшая в смежной с мужем комнате, ничего не слышала. Дверь между ними была закрыта, стены там толстые, но все же она услышала бы, если бы в соседнем помещении происходила длительная борьба.

— Но лорда Честера убили во сне, — вставила настоятельница.

— Я так не считаю. Сестра Джоанна рассказала нам, что пострадавший полусидел на кровати. В момент нападения он не пытался встать, чтобы воспрепятствовать удару. Я считаю, кто-то проник в комнату и некоторое время спокойно общался с его светлостью, а тот и вообразить не мог, что его жизни что-то угрожает. А потом ему внезапно был нанесен удар, и сделал это человек, наделенный немалой силой.

— У лорда Честера были враги при дворе, — сказала настоятельница.

Судья Кэмпион кивнул:

— Не сомневаюсь. Но насильственная смерть, случившаяся в этих стенах, бросает тень и на ваш монастырь, и на весь монашеский образ жизни в целом. На пути из Рочестера в Дартфорд я думал о том, что это мог совершить какой-нибудь фанатичный реформатор, желающий таким образом запятнать старую веру. — Он замолчал, покачивая головой. — Но для этого убийца должен был, как минимум, знать, что лорд Честер собирается остаться на ночь в гостевой комнате. Однако это решение было принято неожиданно, по окончании пира. Как посторонний мог узнать об этом? И к тому же выяснить, в какой комнате остановился лорд? Кроме того, согласитесь, ему было бы затруднительно проникнуть в запертый монастырь. Ни у кого не было доступа в гостевую спальню из клуатра или снаружи. И наконец, у нас есть рака. — Холодок пробежал у меня по коже. — Мне представляется любопытным, что лорд Честер был убит именно ракой, самой священной из ваших реликвий. Тем самым предметом, который он осквернил, желая напугать сестер во время пира. Вы согласны, что выбор орудия убийства весьма примечателен? — Кэмпион принялся расхаживать по комнате, ударяя концом трости об пол. — Но каким образом рака попала из церкви в парадную часть монастыря? Кто-то взял ее по окончании последней службы и отнес в гостевые комнаты. Ваш привратник кажется мне надежным человеком, и он поклялся, что дверь между парадной частью и частью, где обитают монахини, была заперта. У кого-нибудь, кроме него, есть ключ от этой двери?

— У меня есть собственный ключ, — сказала настоятельница.

Коронер и мировой судья мимолетно переглянулись.

— И где он был прошлой ночью? — спросил судья Кэмпион.

— У меня в комнате. Я сплю отдельно от сестер. Ключ сегодня утром был на своем месте, судья Кэмпион. И уверяю вас: никто не мог прокрасться в мою комнату и незаметно похитить его. Сон у меня чуткий.

— И вы не выходили из своей спальни между полуночной службой и лаудами? — поинтересовался он бесстрастным голосом.

— Я уже два раза сказала вам, что не выходила. — Я услышала частое щелк-щелк-щелк: настоятельница опять терзала свой шарик.

Судья Кэмпион прекратил ходить по комнате и выглянул в окно.

— У вас есть чертежи здания, сделанные еще строителями? Я должен понять, каким образом убийца мог передвигаться по монастырю. Зданию почти два столетия. Возможно, тут имеются двери и даже коридоры, не бросающиеся сразу в глаза. И злоумышленник вполне мог воспользоваться ими.

Я застыла на своем стуле. Потайная комната!

Настоятельница ответила:

— Я никогда не видела таких чертежей.

— И тем не менее они должны существовать.

Я услышала в приемной громкие голоса. Дверь распахнулась, и в кабинет настоятельницы вошел Джеффри Сковилл с коробом в руках, за ним следовал рассерженный брат Ричард.

— Вы не имеете права… не имеете права это делать! — прокричал брат.

— Что такое? — спросил судья Кэмпион.

Джеффри ухмыльнулся:

— Он так разнервничался, потому что я во время обыска кое-что нашел у него под тюфяком. — Он вытащил из короба тонкую книжицу и помахал ею.

Я сразу же узнала ее: «От Каратака до Этельстана».

Брат Ричард потянулся к книге, но высоченный Джеффри, смеясь, поднял ее повыше над головой. Судья Кэмпион улыбнулся, и коронер тоже, ухмыляясь, оторвался от своих бумаг. Джеффри с легкостью перебросил книгу мировому судье. Тот принялся листать ее.

— Кажется, вполне безобидное сочинение.

Настоятельница Джоан вздохнула:

— Выносить книги из библиотеки Дартфорда запрещено. И брату Ричарду это прекрасно известно.

Бедняга покраснел как рак. Он, казалось, избегал моего взгляда, хотя, возможно, просто вообще сильно смутился.

— Кроме этого, — объявил Джеффри, — я нашел у него перо, чернильницу и бумагу. Но никаких писем. А еще шахматы и симпатичный сундук с религиозными книгами. Что касается другого брата — Эдмунда, — у того я совсем ничего не обнаружил. Похоже, у него нет вообще никаких личных вещей.

Судья Кэмпион протянул книгу настоятельнице, а потом повернулся к брату Ричарду:

— Раз уж вы все равно опять присоединились к нам, брат, то, может, примете участие в обсуждении проблемы? Мы пытались разобраться, каким образом рака попала из церкви в гостевую комнату, если двери были закрыты.

— Понятия не имею, — сказал брат Ричард. — Этот монастырь строго подчиняется всем правилам затвора. Я знаю, что сестры не могут выйти отсюда без письменного разрешения.

— Вы абсолютно в этом уверены? — спросил Джеффри.

Я уставилась в пол.

Настоятельница Джоан ледяным голосом проговорила:

— Этой весной был случай, когда одна из послушниц покинула его без разрешения через кухонное окно, чтобы… э-э-э… повидаться с родственниками. Но это дело прошлое. И оно никак не связано с визитом лорда Честера.

— Повидаться с родственниками? — переспросил судья Кэмпион.

— Да. И окно, о котором идет речь, больше не открывается, — добавила она. — Его как следует заделали.

Судья Кэмпион не стал больше об этом спрашивать. Он вернулся к вчерашнему пиру, тщательно обдумывая каждую деталь, какую мы могли вспомнить, каждую мельчайшую подробность. Настоятельница Джоан и брат Ричард отвечали на его вопросы. Я сидела, опустив глаза в пол, пока мое бешено колотившееся сердце не успокоилось.

И только тогда подняла я глаза на Джеффри и заметила, что он тоже смотрит на меня, но отнюдь не с недавним выражением безучастной вежливости. Я наткнулась на расстроенный, обиженный взгляд — тот самый, что видела и в Тауэре, когда оскорбила его в присутствии герцога Норфолка. Мне так хотелось все объяснить ему, но это было невозможно.

Кэмпион снова спрашивал про гобелен:

— Значит, лорд Честер, посмотрев на гобелен, который был соткан сестрами в прошлом году, спросил у вас, у всех, кто был в комнате: «Откуда вы могли знать?»

— Верно, — подтвердил брат Ричард.

— И что он имел в виду?

Брат Ричард и настоятельница переглянулись и одновременно пожали плечами.

— Боюсь, он был слишком пьян, — сказала настоятельница.

— Это были его последние слова перед тем, как упасть?

— Нет, — ответила я. — Он сказал и еще кое-что.

Все повернулись ко мне. Кэмпион, мировой судья, так и просиял:

— Ну-ну, наша самая внимательная послушница, и каковы же были последние слова лорда Честера?

— Он сказал: «Откуда вы могли знать? Ну откуда вы узнали про нее?»

— Про сестру Винифред? — уточнил Джеффри.

— Нет, лорд Честер смотрел на гобелен, когда говорил это. — Тут я поняла и еще кое-что. — Он смотрел на изображение девушки в центре гобелена.

— Небось потерял рассудок от выпитого, — проговорил коронер.

— Весьма вероятно, — не стал спорить судья Кэмпион. — Но мы должны увидеть гобелен. Это возможно, настоятельница?

— Его еще не сняли со стены в зале капитула, — ответила она.

— Джеффри, займитесь гобеленом, — велел Кэмпион. — Кто-нибудь может проводить его в зал?

— Я могу, — быстро сказала я. — Если вы не возражаете.

Судья, прищурившись, посмотрел на меня:

— Да, пожалуй, с вами я закончил, сестра Джоанна. На сегодня вы свободны.

Я повернулась к Джеффри:

— Господин Сковилл, прошу за мной.

Он поклонился, и в глазах его вспыхнул лукавый огонек:

— Буду очень признателен вам за помощь, сестра.

30

Мы успели сделать всего несколько шагов по коридору, когда меня окликнула сестра Элеонора:

— Стойте, сестра Джоанна. — Она ускорила шаг, догоняя нас. — Настоятельница попросила меня сопроводить вас.

Она оглядела Джеффри, почти не скрывая неприязни. Тот, пряча улыбку, поклонился ей.

Теперь шествие в зал капитула возглавляла сестра Элеонора. Я следовала за ней на почтительном расстоянии, Джеффри шел последним. Я чувствовала его дыхание у себя на затылке. Шаги его громко отдавались на каменном полу.

Когда мы добрались до открытого коридора, идущего вдоль сада клуатра, звук шагов прекратился. Я повернулась, чтобы узнать, в чем дело. Джеффри стоял рядом с колонной и смотрел на наш сад. Солнечный свет играл на изящных листиках айвовых деревьев и на ухоженных целебных растениях, расцветших к осени.

— Как красиво, — сказал он. — Никогда не видел ничего подобного.

— Господин Сковилл, прошу вас, — раздраженно проговорила сестра Элеонора. — Мы все в монастыре очень заняты.

Я осторожно вошла в зал, побаиваясь возвращаться сюда. Но все, что могло напоминать о пиршестве, было убрано, кроме гобелена. Ни столов, ни свечей, ни скатертей, ни серебра — ничего не осталось. Запахи пира рассеялись. Джеффри вошел так же неторопливо, как и я, глаза его обшарили зал дюйм за дюймом, словно он пытался воссоздать события вчерашнего вечера.

Сестра Элеонора, не думая о том, что ему нужно сосредоточиться, поинтересовалась:

— Господин Сковилл, сколько еще вы и ваши коллеги собираетесь пробыть в монастыре?

Теперь Джеффри внимательно разглядывал гобелен. Не отрываясь от этого занятия, он ответил:

— По закону коронер должен закончить расследование в течение трех суток с момента прибытия на место предполагаемого преступления. Жюри из двенадцати местных жителей должно выслушать свидетельские показания и решить, было ли совершено убийство. Далее коронер может предъявить обвинение подозреваемому, и, если жюри согласится, его будут судить.

Из этого подробного объяснения я поняла, что у них осталось всего два дня.

— Этот сюжет основан на чем-то? — спросил Джеффри.

— Это древнегреческий миф, — пояснила сестра Элеонора. — В нем рассказывается о нимфе по имени Дафна. Ее отец, речной бог, превратил девушку в дерево.

— Превратил дочку в дерево? Но зачем? — изумился молодой констебль.

Сестра Элеонора презрительно ухмыльнулась:

— Не думаю, что нечто подобное происходило в действительности, господин Сковилл. Миф — это что-то вроде сказки.

— Я это понимаю, сестра, — сказал он все тем же терпеливым тоном. — Но возможно, тут имеет место какая-то аллегория? — Джеффри показал на фигуру Дафны. — Девушка выглядит очень испуганной. — Он перешел к трем охотникам слева от Дафны. — Это, вероятно, они ее напугали?

— Понятия не имею, — пожала плечами сестра Элеонора.

— Два дня назад мы как раз говорили про гобелен с одним человеком, — сказала я. — И мне показалось, что он хорошо знает эту историю.