— Пора вам услышать это, — сказал настоятель.

Наконец-то мы с братом Эдмундом узнаем тайну. Сердце мое колотилось так громко, что я боялась, как бы его стук не услышали остальные. Но все мое внимание было приковано к настоятелю Роджеру.

Тот прочел вслух:

— «Венец Христа носил Этельстан. Если ты королевской крови и душа твоя чиста, надень корону и правь этой землей. Достойного ждет победа. Самозванца — смерть».

— Это было провозглашено Этельстаном? — спросил брат Эдмунд.

Настоятель кивнул.

Мысли мои метались — я впитывала слова, написанные на пергаменте.

— Но что делает человека достаточно чистым или достаточно достойным? — спросила я.

Настоятель в ответ только покачал головой:

— Этого никто не знает.

— И если он окажется достойным и наденет корону, то станет непобедимым? Никто и ничто не в силах будет его одолеть?

В комнате повисло напряженное молчание.

— Считается, что так, — наконец сказал настоятель.

— Неужели это и в самом деле тот терновый венец, что был на Христе? — прошептал брат Эдмунд.

Настоятель перекрестился, остальные последовали его примеру.

— Корона, подаренная королю, имела дюжину шипов, вставленных в кристаллы, и утверждали, будто это шипы из того тернового венца, который был на голове Христа на Голгофе. Прежде чем надеть ее перед сражением под Брунанбургом, Этельстан отправился к архиепископу Кентерберийскому, и тот благословил корону. Перед смертью король в числе других драгоценных реликвий завещал корону монастырю. Настоятель получил соответствующие инструкции, которые потом передавались из поколения в поколение. — Он помедлил. — Но уже следующий король Англии приехал в Мальмсбери и попросил нас спрятать корону от всех. Он боялся, что эта святыня может вызвать большие потрясения и хаос в стране: дескать, любой человек, в ком течет хоть малая толика королевской крови, будет претендовать на нее, чтобы узурпировать власть. Его просьба была удовлетворена. Время от времени другие святыни демонстрировались тем, кто заслуживал доверия. Но очень скоро число таких людей свелось к минимуму. К сожалению, имели место попытки кражи.

Настоятель посмотрел на нас и с гордостью продолжил:

— И мы предприняли меры. В двенадцатом веке настоятель Мальмсберийского монастыря подарил Эксетерскому собору несколько малых святынь и важных документов. Тогда было официально заявлено, что мы отдали все имевшееся у нас. Существование же того, что вы здесь видите, стало с того времени тайной. Ни один посторонний с тех пор так и не узнал про священные реликвии Этельстана.

— А когда и почему корона была отделена от остальных святынь и отправлена во Францию? — спросила я.

— Она была удалена из Мальмсбери задолго до передачи святынь в Эксетер. После битвы при Гастингсе [Битва при Гастингсе — сражение в 1066 году между англосаксонской армией короля Гарольда Годвинсона и вторгнувшимися в Англию войсками нормандского герцога Вильгельма. Армия короля Гарольда была полностью разгромлена, сам король и два его брата были убиты. Так началось Нормандское завоевание.] было единогласно решено спрятать корону — мы не могли рисковать. Опасность захвата ее чужеземными правителями была слишком велика.

— И кто увез корону?

— Некая женщина. Ее прапрапрадед был родным братом Этельстана. — Настоятель скользнул по мне взглядом. — Мы не знаем ее имени. Как вам известно, прямых наследников у Этельстана не было. Женщина эта взяла корону и покинула Англию, сказав, что вернет ее на родину Карла Великого. Больше никаких известий от нее в монастырь не поступало.

— Вы знаете, что корону Этельстана нашли в земле на юге Франции, а потом она оказалась в руках Ричарда Львиное Сердце? — сказала я. — И вполне возможно, что король умер именно из-за того, что пытался надевать корону. То же самое случилось с Эдуардом по прозвищу Черный принц и с Артуром Тюдором. Они все умерли, потому что хотели владеть короной и пользоваться ее силой.

Настоятель мрачно кивнул:

— Один из братьев, побывавший в Риме, пришел к таким же выводам; он сам рассказывал нам об этом. Боюсь, слухи о существовании короны смущали Святой престол в той же мере, что и Англию. Мы считаем, что, когда Черный принц снова вернул святыню на наш остров, а король, его отец, построил Дартфордский монастырь, о чудесной короне проведали и другие члены королевской семьи. Никто в точности не знает, кому и что стало известно. Но принц Артур, старший брат нашего короля, видимо, слышал какие-то рассказы и отправился в Дартфорд, чтобы самолично примерить корону.

«И привез с собой Екатерину Арагонскую», — подумала я. Та познала силу короны и боялась, что она может быть использована против ее дочери леди Марии. Вот почему покойная королева просила меня принести обет в Дартфорде — чтобы защитить принцессу от темного влияния реликвии.

— Если вы знали, что корона находится в Дартфорде, то почему не попытались предъявить права на нее? — спросил брат Эдмунд.

Настоятель отрицательно покачал головой:

— Она попала туда по воле Божьей и была там недоступна грешным человеческим амбициям. Мы не имели права вмешиваться.

— И вы не знаете, где именно она может быть спрятана в монастыре? — Мой голос дрогнул от отчаяния.

— Прошу прощения, — ответил настоятель. — Я рассказал вам все, что мне известно.

Через какое-то время Эдмунд поинтересовался:

— Что вы имели в виду, говоря, что это первое разделение?

— Мы не можем допустить, чтобы тело нашего короля попало в руки еретиков. После Пасхи мы должны сделать то, что нам предназначено.

Дрожь прошла по моему телу. Тело короля Этельстана, умершего много столетий назад, будет выкопано и захоронено в каком-то тайном месте.

У брата Эдмунда имелся еще один вопрос:

— Настоятель, почему вы сказали, что корона ни в коем случае не должна попасть в руки епископа Гардинера?

Тот вздрогнул:

— Потому что епископ, вполне вероятно, попытается сам ее надеть и править Англией.

— Но в нем нет королевской крови, — возразила я.

У нас за спиной раздался голос брата Тимоти:

— Королевская кровь может течь и в жилах внебрачных отпрысков. Между прочим, сам король Этельстан был сыном наложницы.

Брат Эдмунд недоуменно покачал головой:

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы знаете, каково происхождение епископа Гардинера? — спросил настоятель. — Да, в открытую он об этом не говорит, но я полагал, что в определенных кругах сие известно.

Я почувствовала, как на меня накатывает волна страха.

— И каково же происхождение Гардинера? — спросила я.

— Епископ ведь, кажется, из семьи торговцев, да? — сказал брат Эдмунд. — Отец его, если не ошибаюсь, продавал сукно и скопил достаточно, чтобы отправить сына учиться в Кембридж. Разве нет? По крайней мере, это все, что я знаю.

— Королевская кровь в нем течет по материнской линии, — пояснил брат Тимоти. — Ее звали Еленой — она была незаконнорожденной дочерью Джаспера Тюдора, [Джаспер Тюдор (1431–1495) — дядя короля Генриха VII, активный участник Войны Алой и Белой розы.] дядюшки Генриха Седьмого. В жилах Джаспера текла кровь королей Франции, унаследованная от матери, королевы Екатерины Валуа, вдовы Генриха Пятого.

— Выходит, епископ Гардинер приходится родней его величеству по отцовской линии, — заключил брат Эдмунд.

А я снова услышала яростный в своей фанатичности голос в камере Тауэра: «Я служу дому Тюдоров!»

Настоятель откашлялся.

— А теперь мы должны проделать одну церемонию. Эти святыни находились у нас на хранении на протяжении многих поколений, но сегодня они будут разделены и помещены в место, недоступное для еретиков Томаса Кромвеля. Брат Эдмунд и сестра Джоанна, если желаете, я дам вам свое благословение.

Мы получили благословение настоятеля Мальмсбери. Признаться, я толком не слышала, что он говорил, — так была поражена всем, что сегодня увидела и узнала.

Когда мы с братом Эдмундом вышли на просторную темную монастырскую лужайку, там гулял ветер. Перистые облака неслись по небу, закрывая звезды. У входа на улице нас ждали Джон и Лука.

— Брат Эдмунд, — сказала я, — должна спросить у вас, кого вы имели в виду, обещая настоятелю никогда не давать корону тому, кто может воспользоваться ею во вред?

Брат Эдмунд посмотрел на меня:

— Думаю, вы прекрасно понимаете, кого я имел в виду, сестра Джоанна. И вы наверняка согласны со мной.

Я сцепила руки.

— Вы прекрасно знаете: меня отправили в Дартфорд, чтобы обнаружить местонахождение короны и сообщить об этом Гардинеру. Я не испытываю никакой любви к епископу, но он обещал мне, что корона будет использована для спасения монастырей, а не для их уничтожения.

Голос брата Эдмунда прозвучал очень тихо:

— И каким образом он собирается сделать это?

— Не знаю! — воскликнула я. — В Тауэре он мне этого объяснять не стал. Возможно, если в его руках окажется корона, он с ее помощью докажет всему христианскому миру, что святыни — это не суеверие. Мы знаем, что корона наделена сверхъестественной силой. Вспомните, что случилось с теми, кто пытался ею завладеть. Епископ Гардинер может угрожать королю короной и таким образом вынудить его приостановить уничтожение монастырей. — (Мой собеседник отрицательно покачал головой.) — Брат, но какой смысл епископу Гардинеру отправлять меня в монастырь с этой тайной миссией, если в его намерения входит лишь приблизить нашу судьбу? — настаивала я. — И к тому же он оставил в Тауэре в качестве заложника моего отца.

— Но вы слышали, что говорил настоятель, — сказал брат Эдмунд. — Как мы можем судить об истинных намерениях Гардинера? Прежде мы не знали тайну происхождения епископа. Этельстан утверждал, что корону может носить только тот, кто «чист». Боюсь, что священник, в жилах которого течет королевская кровь, то есть незаконнорожденный вроде Гардинера, вполне подпадает под это определение. Теперь, когда нам это известно, мы не можем допустить, чтобы корона попала в его руки. На совести Гардинера множество предательств. Риск слишком велик.

Мне нечего было ему на это возразить. Мы шли к выходу из монастыря, и я ощущала смертельный холод. Но не от ледяного вечернего ветра, который трепал мои волосы и заставлял дрожать колени. Холодно было мне оттого, что я понимала: мои цели и цели брата Эдмунда с этого момента больше не совпадают.

43

На обратном пути в Дартфорд состояние брата Эдмунда улучшилось. По утрам он уже не выглядел изможденным. Я не видела у него на лбу капелек пота, прекратились его вспышки раздражительности. Казалось, какой-то новый источник силы укрепил его. Мне бы радоваться этому, но в том, что с ним происходило, я видела нечто зловещее. Мы оба были изысканно вежливы друг с другом в дороге, в гостинице, за обедом. Разумеется, я хотела знать, что намерен делать брат Эдмунд после нашего возвращения в Дартфорд, но одновременно и опасалась этого знания. За все время я ни словом не обмолвилась о поисках короны.

Но не проходило ни минуты, чтобы я не думала об этом. Я преисполнилась убеждения, что в Дартфорде тоже есть подземные помещения — «темный дом» — и именно там и спрятана корона. Если вспомнить историю о посещении монастыря принцем Артуром, то вход в «темный дом» должен был находиться где-то в передней части здания, а не там, где обитали монахини. Уполномоченные уже обыскали покои настоятельницы и ничего там не нашли. Но оставались еще другие комнаты и коридоры.

Я спрашивала себя, не обнаружатся ли на втором гобелене Говардов, сотканном в Дартфорде (на том, что висел в доме Норфолка в Ламбете), недостающие сведения, необходимые мне, чтобы найти корону? Хорошо бы взглянуть на него, но, с другой стороны, не слишком ли велик будет риск? Ламбет находился на южном берегу Темзы, по другую сторону от Лондона, довольно близко от Дартфорда. Герцогу Норфолку, граф-маршалу королевства, принадлежало столько домов, что его частенько вообще не бывало в Лондоне. Родовое гнездо герцога и вовсе находилось в Восточной Англии. Вероятность того, что он окажется в своем ламбетском доме, была невелика.

Но оставалась еще одна проблема. Я не хотела, чтобы брат Эдмунд сопровождал меня.

В последнее утро нашего путешествия, когда мы поили лошадей у гостиницы, в которой переночевали, я сказала:

— Как вы думаете, брат, к полудню мы доберемся до Лондона?

Он кивнул, проверяя седло своей лошади.

— Да. А в Дартфорд успеем еще до темноты.

Стараясь говорить как можно спокойнее, я сказала:

— Я бы хотела ненадолго остановиться в Ламбете. Может быть, Джон проводит меня, а вы поедете в Дартфорд?

— Вы хотите взглянуть на второй гобелен?

— Да, я постараюсь в точности запомнить все, что увижу, и потом обязательно сообщу вам, брат. — Я тоже проверяла свое седло, радуясь, что нашла предлог не встречаться с ним взглядом. Я ждала его ответа, но он молчал.

Я села в седло и наконец взглянула на брата Эдмунда: он стоял рядом со своим скакуном, и глаза его смотрели с такой печалью, что я исполнилась раскаяния.

— Сестра Джоанна, я бы хотел сопровождать вас и быть вам полезным, — очень тихо проговорил он.

Я сделала вид, что распутываю уздечку.

— Как вам угодно, — проговорила я.

Приблизительно час спустя после того, как мы отправились в путь, небеса разверзлись ледяным дождем, и мы были вынуждены искать укрытия. Когда, дрожа от холода, я стояла рядом с братом Эдмундом, который держал поводья наших лошадей, мне вдруг захотелось поговорить с ним откровенно, как прежде. Однако вовсе не про корону: тут наши планы не совпадали самым кардинальным образом. У меня из головы не шло его признание у входа в монастырь Мальмсбери. Я тоже хотела бы сказать ему кое-что, если бы Джон не стоял рядом. Но тот не отходил от нас ни на шаг, и когда дождь прекратился, мы снова двинулись к Лондону.

На сей раз мы ехали другим путем — прямо через центр города, — ведь мы собирались заехать в Ламбет. Мы двигались по Чипсайду, и вокруг нас толпились лондонцы, такие крикливые и шумные, абсолютно не похожие на сельских жителей. Это напомнило мне мрачный майский день, грохочущую по дороге телегу, наполненную пустыми бочками для эля, маленький рынок, где продавали пряности, и испуганную девчушку, бегущую по улице. Путешествие в Смитфилд и ужас сожжения Маргарет все время были со мной, но стоило мне оказаться на Чипсайде, как эти воспоминания буквально обожгли меня, разбередив старую рану.

Когда мы пересекли Темзу и свернули к Ламбету, стало тише. Здесь было несколько верфей, но в остальном — болота, уходящие в холодные, голые поля, за которыми вдалеке виднелись поросшие лесом холмы. Среди деревьев возвышалось несколько величественных особняков. Джон спросил у прохожего, где находится дом Норфолка.

— Говорят, что нужно ехать на Парадайз-стрит, — сказал он, вернувшись к нам. Брат Эдмунд посмотрел на меня долгим взглядом: Парадайз-стрит, райская улица.

Отыскать место с таким необычным названием оказалось нетрудно: следовало всего лишь присоединиться к всеобщему потоку. Почти непрерывная цепочка людей — все молодые и хорошо одетые — направлялась к одному и тому же особняку на этой улице. Кто верхом, кто в роскошных повозках, а некоторые даже в носилках: все они смеялись и перекрикивались, спеша по Парадайз-стрит. С их губ то и дело срывалось имя Говард. Мы двигались по широкой, хорошо ухоженной дороге, и я уже видела особняк Норфолка — большой дом, выделявшийся среди других, он стоял в окружении деревьев с торчащими голыми ветвями.

— Это может сыграть нам на руку, — сказала я брату Эдмунду. — Если у Говардов сегодня большой прием, то нам удастся войти и выйти незамеченными.

— Но разве это не означает, что и сам герцог сегодня дома? — обеспокоился мой спутник.

— Он не из тех, кто любит большие собрания, ибо считает всех в мире недостойными себя, — пояснила я. — К тому же ему перевалило за шестьдесят. Нет, скорее прием устраивает кто-то из младших членов семьи, а она у них очень большая.

Брат Эдмунд взглянул на меня с сомнением, но стегнул лошадь и двинулся за мной по дорожке, ведущей к дому Норфолка.

Мы оставили лошадей на Джона и, стараясь не привлекать к себе внимания, последовали к парадному входу за группой молодых людей. Как я и рассчитывала, холл был набит людьми, и все они, казалось, знали друг друга.

— Вы должны улыбаться, — прошептала я брату Эдмунду. — Для приема у вас слишком мрачный вид.

Брат Эдмунд иронично ответил:

— От меня много чего требовалось, после того как мы покинули Дартфорд, но чтобы радоваться в доме герцога Норфолка? Такую просьбу я никак не могу удовлетворить.

Я услышала взрыв смеха и почувствовала, как кто-то дергает меня за рукав.

Пухленькая, хорошенькая девушка с каштановыми волосами, невысокая и совсем юная — лет четырнадцати, не больше, — сказала:

— Добро пожаловать в Норфолк-Хаус. И кем вы будете сегодня? Монахиней или леди?

Челюсть у меня буквально отвисла от изумления.

— Не смотрите так испуганно, — захихикала девушка. — Вы что, не знаете, зачем вы здесь?

— Мы прибыли на прием, — сказал брат Эдмунд.

— Но кем вы хотите быть на маскараде? — спросила она. — Мой кузен Суррей ясно сказал: вы можете остаться самими собой — леди и джентльменом, — она с сомнением оглядела наши простые, измявшиеся за долгую дорогу одеяния, — или можете нарядиться монахом и монахиней. У нас их тут много. — Она повернулась к брату Эдмунду и улыбнулась, ямочка на ее правой щеке стала глубже. — Костюм монаха вам бы идеально подошел, сэр!

Мы изумленно смотрели на девушку. И тут брат Эдмунд рассмеялся. Плечи его затряслись. Я думала, он разрыдается от смеха, и уже начала волноваться, когда несколько голов повернулись в нашу сторону: узнать, кто это так шумит.

Щеки девушки порозовели.

— Вы смеетесь надо мной? — Голос ее обиженно задрожал.

— Нет-нет, что вы, — заверил ее брат Эдмунд. — Ни в коем случае. — Он глубоко вздохнул и взял себя в руки. — Я с большим удовольствием буду монахом, госпожа… простите, как вас зовут?

Она сделала реверанс:

— Катрин Говард, сэр. Я здесь живу.

Брат Эдмунд поклонился:

— Для меня большая честь познакомиться с членом семьи Говардов.

Девушка снова захихикала:

— Не такая уж и большая. Я далеко не самый важный член семьи. — Она показала на дверь по другую сторону зала. — Там вы найдете костюмы. Сначала будут танцы, а потом представление: мой кузен Суррей написал пьесу для театра масок. И еще будет много вина для всех.

Вежливо помахав нам на прощание, она перешла к следующим гостям.

— Что может быть лучше? — прошептала я брату Эдмунду. — Наденем маскарадные костюмы и найдем гобелен. Долго здесь не задержимся.

Мы разошлись, направляясь в разные комнаты для переодевания. Я сняла зимний плащ, надела поверх юбки и корсажа черный монашеский хабит и замерла. У меня было такое ощущение, что я преступаю через наши святыни, нарушаю традиции. Служанка предложила мне маску, закрывающую верхнюю часть лица, и я повязала ее на свои черные волосы, потом накинула сверху маскарадную вуаль.

Затем я вышла в другое помещение, где выстраивались гости. Из большого зала доносилась веселая музыка. Более половины гостей надели монашеские одеяния. Я увидела трех епископов и даже кардинала в алой мантии.

У входа стоял слуга в герцогской ливрее Говардов, на которой красовался герб: длиннохвостый лев на золотом фоне. В руке слуга держал свиток. Выслушав, что сказал ему один из гостей, он пробежал список глазами, повернулся и выкрикнул в зал: