— Приятно познакомиться, мисс Месхол, — сказал доктор Ватсон. Он уже снял шляпу, но перчатки предусмотрительно оставил, чтобы пожать мне руку [По правилам этикета джентльмен не мог пожать обнаженную (без перчатки) руку дамы своей столь же обнаженной рукой. Это было бы недопустимой интимностью. (Прим. ред.)]. Затем он передал их Джодди вместе с тростью.

— Прошу, садитесь ближе к огню. — Я показала на кресло. — Сегодня ужасно холодно, не так ли?

— Погода отвратительная. Никогда раньше не видел такого толстого слоя льда на Темзе — хоть на коньках катайся.

Он потер ладони и вытянул руки перед камином. Несмотря на мои старания, в кабинете было не жарко, и я завидовала доктору Ватсону, который занял уютное гостевое кресло. Раньше холод и влажность меня не беспокоили, но в Лондоне я изменила свое отношение, особенно когда мне повстречался вмерзший в тротуар бродяга… или его останки.

Я опустилась на свой неудобный стул, поправила шаль на плечах, тоже потерла руки (я ходила в вязаных митенках, и пальцы у меня окоченели) и взяла с письменного стола блокнот с карандашом:

— Мне так жаль, что вы не застали доктора Рагостина, доктор Ватсон. Не сомневаюсь, что он был бы счастлив с вами встретиться. Ведь вы тот самый доктор Ватсон, знакомый мистера Шерлока Холмса?

— Да, — ответил он вежливо и скромно, повернувшись ко мне лицом. — Именно из-за него я здесь.

Сердце у меня в груди застучало, и я испугалась, как бы Ватсон не услышал его тревожное биение. Я больше не могла убеждать себя в том, что он появился в моем бюро всего лишь по счастливому — или же несчастливому — совпадению.

Он пришел на консультацию к единственному в мире научному искателю потерянных вещей и пропавших людей.

Я старалась вести себя воспитанно, не забывая выдерживать акцент среднего класса и говорить любезно, но в то же время по-деловому сухо.

— Вот как? — Я занесла карандаш над бумагой. — В чем же заключается просьба мистера Холмса?

— Уверен, вы понимаете, мисс Месхол, что я предпочел бы дождаться доктора Рагостина и поговорить с ним лично.

Я улыбнулась:

— А я уверена, вы понимаете, доктор Ватсон, что мне поручено заниматься предварительными переговорами, чтобы не тратить зря драгоценное время доктора Рагостина. Я его доверенное лицо… Разумеется, непосредственно поисками не занимаюсь, — добавила я, чтобы усмирить его естественное недоверие к женскому полу, — только служу его глазами и ушами. Как вы для мистера Шерлока Холмса. — Я старалась его умаслить — так, чтобы он этого не заметил.

А про себя молилась: «Пожалуйста, пожалуйста, лишь бы моя догадка оказалась верна!»

— Что ж… Да, — неуверенно согласился доктор Ватсон, — я вас понимаю. — Все-таки глаза у него были очень добрые, несмотря на затаившееся в них беспокойство. — Только… Вопрос деликатный… Видите ли, Холмс не знает, что я здесь.

Но… То есть он пришел не по поручению моего брата?

Мое сердце стало биться спокойнее, но в то же время болезненно екнуло.

Я сухо произнесла:

— Можете рассчитывать на мое молчание.

— Конечно. Разумеется, — кивнул Ватсон, подавшись вперед и вцепившись в ручки кресла.

Моя показная незаинтересованность в вопросе развязала ему язык, и эта терзающаяся душа вылила на меня свои тревоги.

— Полагаю, вам известно, что в течение первых нескольких лет расцвета карьеры мистера Шерлока Холмса я снимал комнаты вместе с ним, однако теперь я женат и занят врачебной практикой, и мы с моим другом видимся все реже. Впрочем, от меня не ускользнул тот факт, что в последние месяцы его что-то гложет, он впадает в отчаяние, недоедает, плохо спит, и состояние его тревожит меня не только как друга, но и как терапевта. Мистер Холмс похудел, цвет лица у него нездоровый, он легко раздражается и подвержен меланхолии.

Я прилежно все записывала «для доктора Ра-гостина», склонившись над письменным столом, поэтому доктор Ватсон не видел моего лица. И хорошо, поскольку глаза у меня блестели от слез. Мой брат, воплощение хладнокровия и логики, впал в отчаяние? Лишился аппетита и страдает бессонницей? Кто бы мог подумать, что он способен на столь бурное проявление чувств! Тем более из-за меня.

— Несмотря на мои расспросы, он отказывается признаваться, что его так волнует. А вчера, когда я особенно настаивал, Холмс потерял терпение и вышел из себя — что ему, человеку с железным самоконтролем, отнюдь не свойственно. Тогда я понял, что не имею права сидеть сложа руки и обязан ему помочь, хочет он того или нет, и обратился к его брату, мистеру Майкрофту Холмсу…

Я подумала, что Лиана Месхол не должна ничего знать о родственниках Шерлока Холмса, и перебила доктора Ватсона:

— Прошу прощения, как пишется его имя?

— Оно довольно необычное, верно? — Ватсон продиктовал мне имя и лондонский адрес Майкрофта. — Мне удалось, хоть и не сразу, выведать у Майкрофта Холмса причину меланхолии моего друга. К несчастью, пропала их мать, и у мистера Шерлока Холмса нет ни единой зацепки. Мало того — исчезла и младшая сестра. Этим летом они лишились единственных членов семьи, которые у них остались. Мать и сестра испарились бесследно.

— Это ужасно, — пробормотала я, не поднимая глаз. Теперь меня подмывало не плакать, а смеяться, и очень хотелось показать язык напыщенному Майкрофту, который надеялся превратить меня в жеманную юную леди. Я с трудом придала своему лицу озабоченное выражение, старательно играя роль мисс Месхол, которая ничего не знала о произошедшем. — Их похитили?

Доктор Ватсон покачал головой:

— Ни одного требования о выкупе не пришло. Нет, они сбежали.

— Чудовищно. — Я в очередной раз напомнила себе, что не должна ничего знать и надо уточнять все детали. — Они сбежали вместе?

— Нет! Не вместе. Мать пропала прошедшим летом, а через полтора месяца сбежала девочка, ровно в тот день, когда ее отправили в пансион. Она была одна. Догадываюсь, именно поэтому Холмс так за нее беспокоится. Если бы его сестра сбежала вместе с матерью, он бы по крайней мере знал, что они обе в безопасности, хотя и не одобрил бы их поступка. Но девочка, еще совсем ребенок, в одиночку поехала в Лондон!

— Вы сказали — ребенок?

— Ей всего четырнадцать. По словам Майкрофта Холмса, они с Шерлоком имеют основание полагать, что девочка располагает немалыми средствами…

Душа у меня ушла в пятки. Как они догадались?!

— …и опасаются, что их дорогая сестра переоделась юным бездельником, любителем развлечений…

У меня отлегло от сердца. В этом они сильно ошибались. Я не собиралась опускаться до этого театрального клише и притворяться юношей. Хотя одной Лианой Месхол, конечно, не ограничивалась.

— …и рискует подвергнуться дурному влиянию, — продолжал доктор Ватсон, — а также обзавестись сомнительной репутацией.

Сомнительной репутацией? Я перестала понимать, о чем он говорит, но записала все до последнего словечка.

— Мистер Майкрофт Холмс и мистер Шерлок Холмс имеют основания для подобных выводов? — поинтересовалась я.

— Да. Как это ни печально, их мать была — или есть до сих пор — убежденной суфражисткой и воспитала дочь, лишенную благородных женских качеств.

— Вот как. Очень жаль. — Я взмахнула накладными ресницами и растянула скромно накрашенные губы в сочувственной улыбке. Мои глаза отчасти прикрывала пышная челка — само собой, тоже накладная. Кожу я покрыла румянами — хоть это и порицалось обществом, — чтобы скрыть аристократическую бледность и придать лицу здоровый розовый оттенок. — Вы можете снабдить доктора Рагостина фотографией девочки?

— Нет. Как и фотографией матери. Судя по всему, они предпочитали не фотографироваться.

— Почему же?

Ватсон вздохнул, и лицо его ожесточилось:

— Вероятно, они во всем стремились воспротивиться женской натуре.

— Назовите их имена, пожалуйста, и опишите их, — попросила я.

Он продиктовал мне оба имени: леди Евдория Берне Холмс и мисс Энола Холмс. (Мама назвала меня Энолой не случайно, ведь это имя означает «одинокая».)

— Со слов Майкрофта я понял, что у девочки внешность более выразительная, — продолжил Ватсон. — Она высокая, худая…

Я старалась набрать вес, но у меня не получалось — отчасти потому, что экономная хозяйка кормила жильцов супом из рыбьих голов и рагу из овечьих.

— Лицо вытянутое, выразительное, с… Как сказать… С цицероновским носом и подбородком…

Как витиевато он намекнул на то, что внешне я удивительно похожа на своего брата Шерлока! Пополнеть мне не удавалось, поэтому я держала за щеками резиновые подушечки, которые изначально предназначались для подчеркивания совсем иной части тела. Ноздри я расширила похожим образом, и за счет этих ухищрений форма лица мисс Месхол разительно отличалась от моей.

— …фигура угловатая, женского очарования она лишена напрочь, — продолжал доктор Ватсон. — Наряжается в мужскую одежду, ведет себя как сорванец, шаг у нее широкий как у джентльмена. Боюсь, если девочку не найти, она будет навсегда потеряна для приличного общества.

Я еле сдержала порыв хохота и поспешила перевести разговор в иное русло:

— А мать?

— Ей шестьдесят четыре, но выглядит она значительно моложе. Внешность непримечательная, однако у Евдории Берне горячий темперамент и железная сила воли. Она была талантливой художницей, но, к сожалению, бросила все свои силы на борьбу за так называемые женские права.