— К черту, значит, — наконец произносит Билли Френд, зарываясь подбородком в шарф и надвигая на лоб шерстяную шапку. — Прости, Джо. Видимо, над нами решили посмеяться, а я поверил. Или старая клюшка просто спятила. Не удивлюсь, если она захочет расплатиться домашними кексами и пыльцой фей. Напрасно я тебя дернул. Впрочем, ты еще можешь позвонить юной Тесс и угостить ее кружечкой пива. Чтоб не совсем уж зря ехали, а? — Он еще раз качает головой и, махнув рукой, уходит. — К черту!

Джо провожает его взглядом и поворачивается к морю. На воде белеют барашки — плотные шапки пены, оседлавшие голубовато-серые волны. Слышно, как Билли садится в машину.

Этот день — отражение его жизни. Всю жизнь он куда-то опаздывает. Опоздал стать часовщиком — расцвет ремесла пришелся на другую пору, — опоздал познакомиться с бабушкой. Опоздал зарекомендовать себя в тайных кругах, опоздал стать джентльменом-грабителем, опоздал насладиться любовью матери, прежде чем та сгинула в религиозном мороке. И опоздал сюда, где его ждало неизвестно какое открытие. Напрасно он позволил себе поверить, что на свете все же может быть чудо, предназначенное для него одного. Какой вздор!

Джо размышляет о прожитых годах. Ему уже за тридцать пять, а он до сих пор не стал человеком, которым стремился стать, — если он вообще когда-нибудь знал, что это за человек.

Характерное свойство Джо Спорка — нерешительность, однажды сказала ему подруга на прощанье. Он боится, что она ошибалась. Что у него вообще нет никаких характерных свойств, нет сути, нет стержня. Лишь десяток противоборствующих порывов, которые в сумме дают ноль. Быть гангстером. Быть честным человеком. Быть Дэниелом, быть Мэтью, быть Джо. Чего-то добиться в жизни, но не слишком высовываться. Найти девушку, но не ошибиться с выбором. Ремонтировать часы, продолжать семейное дело. Все продать и уехать из Лондона — туда, где тепло. Быть кем-то. Быть никем. Быть собой. Быть счастливым — но как?

Он понятия не имеет.

Он застрял где-то между.

Внизу, в пещерах под утесами, вода прибывает и уходит. Посреди затона, образованного нагромождением скал, виднеется странное кольцо из воды и пены. Небо затянули равнодушные тучи, начинает моросить дождь. Еще нет четырех, но день уже будто клонится к вечеру. Джо замечает на своих щеках слезы. Далеко не факт, что это от ветра.

— Черт, — произносит он немного жалобно, а потом — все злее и яростнее: — Черт, черт, черт!

Морской ветер подхватывает и уносит слова, так что даже в его собственной голове голос звучит глухо и слабо.

Будем честны: именно так он всегда и звучит.

Джо оборачивается и, обнаружив прямо напротив, буквально в нескольких дюймах от собственного носа, чье-то свирепое лицо, с криком отшатывается.

— Ты кто такой, а? — У незнакомца белая щетина и глаза опиумного наркомана, пылающие в тени широких полей засаленной зюйдвестки. — Что тут забыл? Это мои земли! Частная собственность, а не завлекаловка для туристов! Это могила! — В глубине его речи слышится северный акцент, однако сами слова отмечены десятилетиями одинокой жизни: звуки приобрели причудливую округлость.

— Могила?

Незнакомец грубо его толкает: тонкие пальцы вонзаются в плечи, но силы в его ударе нет, потому что Джо Спорк — рослый и крепкий парень, а незнакомец, хоть и высок, совсем не тяжел.

— На дне морском, ага, хладна и мрачна, в камне точена, мертва как зимой поля, мертва как тишина, — каково, а? Земля — это кости, а небо — кожа, все вокруг прах и тлен, и мы с тобою не исключение. Ладно, проваливай. Напрасно ты сюда пришел. Постыдился бы!

— Мне действительно неловко. Я не знал. Не хотел вторгаться в чужие владения. У меня посылка для тех, кто тут раньше жил, указан этот адрес. Я не знал, что дома больше нет.

— Старый дом давно ухнул в море. Земля под ним обвалилась, он и утоп. Летом порой приходят зевалы, глаза пялят, хотят нервишки пощекотать. Время убивать. Мертвые опустились на дно, во тьму морскую, но ведь так оно и должно быть? Призраки как скворцы, цок-цок-цок по крыше моей теплицы. Призраки в плюще и в дроке. Душат теплицу, душат надежду, давят шею зелеными пальцами. Плющ как вода, тащит на дно… — И вдруг по-свойски, доброжелательно: — Доводилось когда-нибудь резать плющ?

— Нет, — осторожно отвечает Джо. — Не доводилось.

— Плющ — медленная смерть, занимает годы. Дрок побыстрее будет, дрок не так жесток. Порой я его жгу, но плющ не спалишь — все потеряешь. Плющ — метафора. Прах ты и в прах возвратишься, и вместе с тобою возвратится в прах дом твой, возвратится в плющ. Знавал я однажды девицу по имени Айви [Плющ (англ.).], Бог знает, что с ней случилось, тоже, небось, лежит на дне морском. Задушена, не удивлюсь, листья и лапы и пальцы знай себе лезут в окно. Хотя я на Бога больше не в обиде. К черту его! Карты подтасовал — и был таков. А нам тут гнить, согласны?

— Никогда об этом не задумывался.

— Она сюда приходила.

— Бог?

— Она приходила сюда каждый день и смотрела на море. Там волна стоячая. — Незнакомец показывает пальцем на водяное кольцо.

— Как так получается? Дело в скалах?

— Посложнее. Это волна, которой нет конца. Она не сдвигается с места, не стихает. Просто меняется. Вода бьет в скалы, несется назад, встречается с другой водой… Вот и получается вечная волна, всегда в форме кольца. Она поднимается, опускается, меняется, но не исчезает полностью. Не просто волна. Душа океана. Весьма любопытное явление с точки зрения физики.

Джо вновь смотрит на незнакомца. Сейчас, успокоившись, он похож на… учителя. Книжное сердце под шкурой бродяги.

Старик один раз кивает сам себе — резко. И спрашивает:

— Так кто вы такой?

— Джо Спорк. — Джо в замешательстве улыбается и видит (или воображает?) проблеск узнавания во взгляде из-под полей зюйдвестки.

— А я — Тед Шольт.

— Здравствуйте, мистер Шольт.

— О, зовите меня просто Тедом. Или Хранителем… Лучше Тедом, Хранителем меня уже давненько не называли.

— Здравствуйте, Тед.

— Джо Спорк. Джо Спорк. Спорк, Джо. Для хиппи сезон не тот, а застройщики одеваются побогаче. Турист-походник? Контрабандист? Самоубийца, решивший покончить с собой на почве несчастной любви? Поэт? Полицейский? — По его тону не вполне ясно, кого он держит в наименьшем почете.

— Часовщик.

— А! Тик-Так Спорк! Ну, конечно! Тик-Так Спорк и Фрэнки на дереве. Разумеется, их давно нет. Часовщик Тик-Так Спорк!.. Жди, велела она мне. День настанет, ты только жди. Машина изменит все. Книга хранит тайны, все тайны в ряд. Смерть хранит тайны, сказала она. Смерть бьет в барабан, неостановима ее колесница.

Джо потрясенно глядит на него.

— Как вы сказали?

— Тик-так? — Остекленевший взгляд старика блуждает по лицу Джо, словно что-то ищет и не находит.

— Нет, потом. «День настанет, только жди»?

— Буруны в котле, океан в ларце. Пчелы ангелов творят, перемены в книге спят, — с благодушной улыбкой произносит Шольт. — Тебе все это известно, не так ли, Тик-Так Спорк?

— Нет, — осторожно отзывается Джо.

— Еще как известно! Время — плющ, смерть — дрок, свободу дарит поворот. Морем тонем, отменим море! А ты помолодел, Тик-Так Спорк. Раньше ты выглядел старше.

— Тед?

— Да?

— На что оно похоже?

— Свеча, книга и колокольчик. Чтобы изгонять призраков. Рая нет, суда нет. Лишь Книга — и страницы для музыкальной шкатулки.

Джо Спорк ошарашенно замирает. Да. Вот оно. Старый хрыч — и есть наш клиент. Развязка. Все-таки не опоздал. Просто малость заплутал.

Господи, я уже и думаю, как он.

— Тед, я вам посылку привез.

— Я не получаю посылок. Живу в теплице с пчелами, вырубаю дрок, вырезаю плющ, починяю крышу и так далее. В наши дни «крыша протекает» значит «спятил». Жестоко, я считаю.

— В самом деле. Смотрите, здесь указан ваш адрес, видите? Я его записал.

Затуманенный взгляд Теда Шольта резко проясняется, а с ним ненадолго и разум.

— «Судьба» есть состояние абсолютной механической предопределенности, при котором все является следствием всего. Если выбор — это иллюзия, что есть жизнь? Сознание без воли. В таком случае мы — лишь пассажиры или… хуже того, заводные поезда. — Он пожимает плечами, и взгляд его вновь туманится. — Враг записан, не воскрешен. Его части теперь раскиданы всюду, подобно неразорвавшейся бомбе. Не давайся Хану! Никогда! — Шольт явно порывается бежать, потом вдруг успокаивается. — Да что я, он давно умер. Опасности нет. Пирог, говоришь, привез?

— Нет. Книгу.

Тед Шольт всплескивает руками.

— Обожаю пироги. Особенно шоколадные с кремовой глазурью. Золотистый сироп. Долго застывает, конечно, надо иметь терпение, но мне однажды сказали, что время — это фикция.

— Тед? Книга у меня. Книга и все остальное.

Шольт рассеянно почесывает живот. Под непромокаемым плащом у него, похоже, какая-то юбка из мешковины.

— Что ж, славно… — его взгляд вновь проясняется, да так внезапно и стремительно, что Джо становится не по себе; Шольт быстро хватает Джо за руку. — Вы ее привезли? Она здесь? Сколько у нас есть времени? Живо, живо, за нами идут!

— Кто?

Впрочем, Джо Спорк уже бежит, повинуясь былым инстинктам: когда кто-то говорит «за нами идут», ты делаешь ноги, а подробности выясняешь потом.