Ага, очень надеюсь. Да, видно, напрасно — раз ты здесь.

Рескианец молча и как бы в задумчивости обходит комнату. Джо делает растерянно-вежливое лицо хозяина антикварной лавки и прикидывается, что ему нет дела до гостя: перебирает какие-то бумажки, внимательно прислушиваясь к его перемещениям. Шкряб-шкряб. Это он чешет подбородок? Отирает лоб? Скребет стол железным крюком, который заменяет ему правую кисть?

Когда человек заговаривает вновь, его глухой голос превращается в шепот, причем раздается этот шепот пугающе близко.

Джо оглядывается и видит покрытое черной материей лицо меньше чем в метре от себя. Он слегка подпрыгивает на месте, и голова отплывает подальше.

— Простите, не хотел вас пугать. Если у вас больше ничего для меня нет, я пойду.

— Возьмите, пожалуйста, визитку и звоните, если возникнут какие-либо вопросы. Или если вас заинтересуют другие мои товары.

— Я обдумаю услышанное и вернусь.

Джо успевает обуздать свое подсознание, прежде чем то вынуждает его произнести: «С того света?» Это было бы ужасно грубо. Рескианец змеей выскальзывает за дверь и исчезает в глубине улицы.

Ох, Билли. Теперь ты вляпался по уши.

Прежде чем отправиться на поиски Билли Френда и наорать на него лично, Джо берет в руки телефон.

«Гартикль» — или, если точнее, Фонд содействия развитию ремесел и науки имени Бойда Гартикля — представляет собой бесконечный чулан, построенный более ста пятидесяти лет тому назад. Это беспорядочный клубок коридоров и выставочных витрин, перемежаемых читальными залами и экспозициями, черте-как оформленными и чудовищно пыльными; незадачливый посетитель архивного зала рискует потом неделю страдать жутким кашлем. Здание под завязку набито всяким барахлом, приобретенным и бережно хранимым на полках в ожидании того дня, когда оно может понадобиться кому-то в научных или развлекательных целях. Здесь есть фрагменты незаконченных вычислительных машин Чарльза Бэббиджа и паровых двигателей Брюнеля. Разработанные Робертом Гуком инструменты лежат бок-о-бок с деревянными моделями, созданными по эскизам да Винчи. У всякой вещи есть история, и обычно не одна. Безобразное краснокирпичное здание фонда с его невообразимыми башенками на крыше и неоготическими арочными окнами — прибежище всех списанных в утиль детищ людской тяги к познанию и освоению окружающего мира.

Трубку берут со второго гудка.

— В этом доме ценят искусство, — заявляет женский голос, низкий и могучий.

— Сесилия? Это Джо.

— Джо… Джо? Джо? Какой Джо? Не знаю никаких Джо. Природный феномен под названием «Джо» — иллюзия, подсовываемая мозгом моему сознанию, чтобы логически объяснить разницу между количеством купленных и потребленных мною плюшек. То, что этой мнимой личности не существует, доказано эмпирическим путем. А если бы он и существовал, ему давно на меня плевать. Он куда-то смылся в компании очередной пигалицы, бросив меня, несчастную, на произвол судьбы.

— Мне стыдно. Честно.

— И поделом. Как дела, супостат?

— Хорошо. Как дела в «Гартикле»?

— Пусто, холодно и всюду хлам, который не нужен никому, включая меня.

— Я ведь попросил прощения.

— И думал этим меня умаслить? От меня так просто не отделаешься. Спроси Фолбери, сколько раз ему пришлось пресмыкаться передо мной за тот позорный случай с эгг-ногом. Потом извинись еще раз.

И все же брюзгливый голос Сесилии подобрел: несколько булочек с маслом, несомненно, сумеют поднять ей настроение. Двери «Гартикля» — это сознает и она, и Джо, — перед ним пока не закрыты.

Отчасти музей, отчасти архив и отчасти клуб, «Гартикль» занимает одну из тех странных ниш в жизни Лондона — физической и социальной, — которая делает его почти неуязвимым для внешнего мира и почти незаменимым для узкого круга посвященных. Сесилия Фолбери работает здесь и библиотекарем, и в каком-то смысле библиотекой. Безусловно, при попутном ветре найти искомую книгу или предмет можно посредством картотеки. Картотечная система здесь весьма солидная, хотя немного устаревшая и строго аналоговая (в «Гартикле» иначе и быть не может). Так же Сесилия исполняет функции алфавитного указателя. Если вам нужно отыскать здесь что-то в более-менее разумные сроки, лучше сразу обратиться к ней — только очень-очень вежливо и по возможности сдабривая просьбу лестью. Прозвище Сесилии — Людоедка — не вполне шуточное, а супруг Боб без ложной скромности называет себя ее рабом.

— Сесилия, ты когда-нибудь слышала об эдинбургском музее имени Логанфилда?

— С тех пор, как его закрыли, — нет. А что?

Джо Спорк не удивлен.

— Просто интересно. А об опасных книгах?

— Да, разумеется. Их десятки. Церковь подняла жуткий хай, когда Гутенберг изобрел печатный станок, потому что теперь любой мог печатать и распространять что угодно. Попы приходили в ярость по любому поводу. Местных баронов бесили грязные слухи, распространяемые посредством низкопробных пасквилей. Почти все они были правдивы, и читать их — сплошное удовольствие! — Из трубки доносится громоподобный смех. — Сохранилось даже несколько библий с опечатками, которые в корне меняют смысл сказанного. «Прелюбодействуй» и все в таком роде. Люди их коллекционируют, епископы — сжигают. Глупенькие. Можно подумать, Богу есть дело, что там напечатано в какой-то книжонке.

— Нет, я про другую книгу. Более современную.

— Брось, Джо. Выкладывай, о каком опусе речь? — Она выделяет это слово, наслаждаясь его вычурностью. — Что за манускрипт тебе нужен?

— Он назвал ее Книгой Гакоте.

В трубке раздается короткий кашель, похожий на глухой лай.

— Сесилия?

— Я тут.

— Что случилось?

— Книга Гакоте, вот что случилось.

— Ты о ней слышала?

— Еще бы, черт возьми! Не ввязывайся в это, Джо. Беги, роняя тапки. Не то хуже будет.

— Не могу. Чертова книга, кажется, ко мне прилипла.

— Так отлепи и помойся!

— Как? Я даже не знаю, что это.

— Это призрак во тьме, Джо. Горящий жупел. От южной оконечности Испании до Черного Леса и вплоть до самого Минска, будь он неладен. Злая Богиня Перекрестков. Кровавая Мэри. Баба Яга. Проклятие!

— Сесилия. Поясни.

Она не поясняет. В трубке — тишина. Наконец Сесилия резко спрашивает:

— Кто это — «он»?

— В смысле?

— Ты сказал: «Он назвал ее Книгой Гакоте». Кто «он»? Тот несносный паскудник?..

— Нет. Другой. Он думает, что книга у меня.

— А она у тебя?

— Я… Нет. Возможно, она у меня была. Или что-то наподобие.

До него доносится вздох. Или Сесилия просто с силой выдыхает, махнув на него рукой.

— Гакоте… Это злой дух, Джо. Бабайка. Ясно? Прокаженный или… баньши. Вроде матери Гренделя. Она несет погибель. Она должна была воздвигнуть в деревне замок, а потом море поднялось и поглотило ее вместе с деревней.

Джо Спорк силится рассмеяться. Ну правда, глупости же! Страшилки про привидений абсурдны — по крайней мере сейчас, при ободряющем свете дня. Однако Сесилия Фолбери — суровая тетка, не склонная к фантазиям и предрассудкам. А с другой стороны: сегодняшнее утро и встреча со странным человеком-цаплей в холщовом — саване? капоре? чепце? — закрывающем лицо…

— Проказа лечится, — твердо произносит он; да, хворь неприятная, но излечимая, да и заразиться ею не так уж легко.

— Джо, они не просто больны. Все гораздо страшнее. И прокаженные, и Гакоте были изгоями, понимаешь? Вот их и сгребли в одну кучу. Люди стали ошибочно думать, что это одно и то же. А прокаженные, Джо, они гораздо больше боятся Гакоте, чем те их. Я сейчас про современных людей, не про средневековых крестьян. В общем… Не знаю. Это вроде проклятья фараонов, ясно? Все посвященные так или иначе умирали, если подбирались слишком близко.

— К чему?

— Если узнаешь — умрешь, насколько я понимаю.

— Сесилия…

— Ой, не будь таким тугодумом, Джо! Конечно, это все ахинея, но уж очень много смертей с ней связано. Не хочу, чтобы ты повторил их судьбу.

— Да я и сам не хочу, уж поверь. Ладно, понял. Они плохие люди — пираты, убийцы, неважно. Книги у меня нет, но кое-кто считает иначе, и это не очень хорошо. — Он прямо слышит, как Сесилия поджимает губы, и продолжает упорствовать: — Мне нужно больше информации. И чем книга опаснее, тем важнее мне все о ней знать. Возможно, тут как-то замешан Дэниел. Можешь уточнить?

Джо очень хочется бросить трубку. Он почему-то зол на Сесилию: та взяла и превратила его день в чрезвычайное происшествие.

— Дэниел Спорк? Твой дед? С чего ты взял? С кем ты разговаривал?

На этот вопрос Джо отвечать не хочет, пока не хочет, поэтому бормочет что-то нечленораздельное и повторяет просьбу. Сесилия ненадолго умолкает, давая понять, что заметила его жалкую уловку, но больше вопросов не задает.

— Хорошо, я загляну в его бумаги. Хотя большая часть его вещей хранится у тебя.

— У меня только старое тряпье да коллекция джазовых пластинок.

После короткой паузы Сесилия спрашивает:

— Что?

— Ну, джаз. Музыка такая.

— Я в курсе, щенок, что джаз — это музыка, причем одна из высших ее форм. Предлагаю тебе начать с этой коллекции.

— Почему?

— Если я не окончательно спятила, Джо, твой дед терпеть не мог джаз. На дух его не переносил. Джазовый ансамбль играл на корабле, на котором он прибыл сюда из Франции во время войны. Когда караван судов с беженцами попал под обстрел, музыканты спустились в трюм и играли для беженцев. Снаружи бомбы падают, посудина гремит и трясется, а народ пляшет — так всю дорогу до родины и проплясали. С тех пор Дэниел не мог слушать джаз. Говорил, что слышит только взрывы и крики матросов.