Когда Саламандры выгрузились, ветер донес холодное потрескивание лазерных выстрелов.

На другой стороне заболоченного поля, всего лишь в пятидесяти метрах от подъездной дороги к Скале Милосердия, расстрельная команда Комиссариата казнила предателя.

Полковник Гвардии в красно-коричневой униформе Фаланги спазматически дернулся, когда его поразили раскаленные лучи, и больше не двигался. Привязанный к толстому деревянному столбу, человек повис на удерживавших его веревках. Сначала подогнулись колени, а затем убитый уронил голову, и его распахнутые глаза мертво застыли.

Политофицер — судя по форме и знакам различия, лорд-комиссар — бесстрастно наблюдал за тем, как его телохранители берут лазвинтовки на плечо и уходят с места казни. Когда он развернулся, чтобы последовать за своими людьми, то встретился взглядом с Дак'иром. С фуражки лорда-комиссара лилась вода, а надо лбом человека поблескивала кокарда в виде серебряного черепа. Глаза его были скрыты козырьком, но источаемый ими холод все равно ощущался. Политофицер не стал задерживаться. Когда последние из Саламандр выгрузились и пандус захлопнулся, он уже подходил к крепости.

Дак'ир задался вопросом, что за события привели полковника к столь плачевному концу. Космодесантник почувствовал сожаление, когда «Огненная виверна» вновь поднялась в воздух, оставляя их одних в этом богом забытом месте.

— Такова судьба всех предателей, — произнес Тсу'ган с намеком в голосе.

Даже под линзами шлема его глаза нехорошо поблескивали. Дак'ир ответил не более дружелюбным взглядом.

Между двумя сержантами ордена Саламандр не было братской любви. До того как стать космодесантниками, они принадлежали к противоположным социальным слоям Ноктюрна. Дак'ир рос сиротой в пещерах Игнеи. Такие, как он, никогда прежде не вступали в ряды Астартес. Тсу'ган, сын дворянина из города-убежища Гесиода, был настолько близок к аристократизму и богатству, насколько это вообще возможно в вулканическом мире смерти. Хотя обоих произвели в сержанты и они были равны в глазах капитана Третьей роты и магистра ордена, Тсу'ган этого равенства не признавал. Дак'ир не походил на остальных Саламандр. В его душе сохранилось больше человеческого, чем у других братьев: острые чувства и способность к сопереживанию. Из-за своих особенностей он то и дело оставался в одиночестве и вынужден был терпеть отчуждение. Тсу'ган видел это достаточно часто и заключил, что перед ним не просто необычный случай, а опасное отклонение. С первого же задания, когда еще новобранцами они сражались в погребальном мире Морибар, между двумя Саламандрами пролегла трещина. В последующие годы она лишь расширилась.

— Тяжело смотреть, как человека запросто пускают в расход, — ответил Дак'ир. — Хладнокровно убивают без всякого шанса оправдаться.

Многие ордены Космодесанта, и Саламандры в том числе, чтили порядок и наказывали за проступки, но они всегда оставляли согрешившим возможность покаяться и искупить вину. Лишь когда брат окончательно сходил с истинного пути: предавался Губительным Силам или совершал великое зло, которое невозможно забыть или простить, — смертный приговор оставался единственным решением.

— Тогда тебе стоит поработать над силой характера, игнеец, — глумливо хмыкнул Тсу'ган, вкладывая в последнее слово как можно больше пренебрежения, — потому что твоя чувствительность неуместна на месте казни.

— Это не слабость, брат, — горячо возразил Дак'ир.

Пириил вклинился между ними, предотвращая дальнейшую перебранку.

— Соберите ваши отделения, братья, — твердо сказал библиарий, — и следуйте за мной.

Оба подчинились приказу: Ба'кен, Емек и семеро других космодесантников выстроились рядом с Дак'иром, а Тсу'ган возглавил такой же отряд. Один из людей Тсу'гана украдкой смерил Дак'ира презрительным взглядом, прежде чем переключить внимание на ауспик-сканер. Иагон — заместитель Тсу'гана и главный его приспешник. Если Тсу'ган не удосуживался скрывать свою неприязнь и враждебность, то Иагон был коварной змеей, намного более ядовитой и опасной.

Дак'ир проигнорировал высокомерную гримасу соратника и сделал своим людям знак выступать.

— Его отношение можно бы и подправить, брат, — прошипел Ба'кен командиру по закрытому каналу связи, — я бы с радостью за это взялся.

— Не сомневаюсь, Ба'кен, — ответил Дак'ир, — но пока что давай попытаемся вести себя дружелюбно.

— Как скажешь, сержант.

Дак'ир улыбнулся под шлемом. У него не было в ордене более близкого друга, и сержант не уставал благодарить судьбу за то, что тяжеловооруженный верзила прикрывает его спину.

Когда до ворот крепости осталось лишь несколько метров, внимание Ба'кена отвлек пустотный щит, высившийся слева от Саламандр. Лорд-комиссар со свитой уже вошел в командный центр имперских сил. Небо над головами солдат потемнело, и дождь усилился. День сменялся ночью.

— Какова твоя тактическая оценка, брат Ба'кен? — спросил Пириил, заметивший интерес товарища к щиту.

— Единственный способ его свалить — непрерывная бомбардировка. — Космодесантник замолчал, что-то прикидывая. — Или надо подобраться достаточно близко, чтобы проскользнуть внутрь во время кратковременного отключения поля и вырубить генераторы.

Тсу'ган презрительно фыркнул:

— Тогда остается надеяться, что смертные сделают именно это и помогут нам выйти на огневой рубеж, а иначе мы нескоро уберемся с этой слякотной планеты.

Услышав презрительный комментарий брата-сержанта, Дак'ир передернулся, но сдержал эмоции. Он подозревал, что как минимум наполовину это было подначкой.

— Скажите-ка мне, братья, — добавил Пириил, когда над ними замаячили врата бастиона, — почему их артиллерия отступает?

И действительно, «Василиски» откатывались назад по низкому плато в виду крепости. Их длинные стволы разворачивались прочь от поля сражения, пока бронемашины занимали позиции на плацу в пределах внешних охранных границ бастиона.

«И правда, почему?» — задумался Дак'ир.

Саламандры миновали медленно открывающиеся ворота и вступили в Скалу Милосердия.

— Победа при Афиуме будет достигнута лишь упорством, смелостью и пушками нашего бессмертного Императора1 — вещал лорд-комиссар в тот момент, когда Саламандры вошли в обширный зал крепости.

Дак'ир заметил остатки вычурных фонтанов, колонн и мозаики, превращенных имперской военной машиной в груды щебня.

Зал был огромен, что позволило политофицеру одновременно обратиться почти к десяти тысячам человек. Полевая форма собравшихся носила следы недавнего сражения. Сержантов, капралов, рядовых, даже раненых и нестроевой состав вызвали сюда, чтобы они выслушали вдохновляющую речь комиссара и его блистательный план грядущей кампании.

К чести политофицера, он почти не дрогнул, когда в громадное помещение вступили Астартес, и продолжил взывать к солдатам Фаланги. Те, однако, проявили намного больше почтения, заметив появившихся среди них императорских Ангелов Смерти.

Войдя в зал, Огнерожденные сняли шлемы, явив ониксово-черную кожу и багровые глаза, тускло светящиеся в полумраке. Наряду с почтением при виде Саламандр некоторые из гвардейцев выдали охвативший их страх. Дак'ир заметил тонкую улыбку Тсу'гана, который явно наслаждался человеческим испугом.

«Эффективен, как болт или клинок», — поговаривал старый наставник Зен'де, когда они были еще новобранцами.

К сожалению, Тсу'ган использовал эту тактику с чрезмерной готовностью, в том числе и против своих.

— Полковник Тенч мертв, — бесстрастно объявил комиссар. — Ему не хватало решимости и целеустремленности, которых требует от нас Император. Оставленному им наследию — попустительству и трусости — положен конец.

При последних словах штурмовики комиссара, облаченные в черное, подозрительно оглядели стоящих в первых рядах солдат — как будто выискивали тех, кто осмелится обвинить их повелителя в клевете.

Голос комиссара, многократно усиленный громкославителем, эхом раскатывался по внутреннему двору, доносясь до каждого из присутствующих. Небольшая группка офицеров Фаланги — все, что осталось от командного состава, — выстроилась рядом с политофицером и бросала в толпу угрюмые взгляды.

Такова воля Императора — нравится или нет, они обязаны подчиняться.

— И каждому, кто считает иначе, стоит получше всмотреться в кровавые поля за Скалой Милосердия — потому что это судьба, ожидающая тех, кому не хватает смелости совершить назначенное.

Комиссар пристально оглядел собравшихся, словно ждал возражений. Не дождавшись, он продолжил:

— Я беру командование на себя. Вся артиллерия должна немедленно вернуться на передовую. Пехоте разбиться повзводно и подготовиться к выступлению. Командиры отчитываются лично передо мной в стратегиуме. Фаланга выступает этой ночью!

Последний пункт он подчеркнул взмахом кулака.

На несколько секунд воцарилась тишина, а затем из толпы послышался одинокий голос:

— Но сегодня Адова Ночь.

Как почуявший добычу хищник, комиссар крутанулся на месте, пытаясь найти источник голоса.

— Кто это сказал? — требовательно спросил он, подходя к краю трибуны, с которой произносил речь. — Назови себя.