— Магия, чтобы улучшать этот мир, конечно же, — проворчал он, отворачиваясь. — Лечить, растить… ну и прочая такая же глупость.

— Отчего же глупость? — тихо возразила Нэисс. — Лечить, растить… Сидхи испокон веку занимались именно этим.

— Ага, как же, — скривилась бывшая Гончая. — Знаю я вашу магию, во всех видах повидала. Огня не любите, а если надо — так всё вокруг заполыхает, что только держись. Осаду Самалеви забыла?

Нэисс зашипела, сгорбилась, собралась в комок, словно перед прыжком, выпустила когти. Стайни тоже мигом приняла боевую стойку, и не было рядом Тёрна или хотя бы мэтра Кройона, чтобы растащить их в стороны…

Ксарбирус, казалось, наблюдал за происходящим даже не без удовольствия. Между сидхой и Гончей бросился Брабер, расставив перевитые жгутами мускулов руки.

— Э, э, распечать вас всех во все кости! Чего удумали! Разойдись, кому говорю!..

— Да, да, осада Самалеви, — как ни в чём не бывало проговорил алхимик. — Спасибо за напоминание, милая Стайни. Прекрасная иллюстрация того, что даже у теснейшим образом связанных с землёй и лесом сидхов магия творения, поддержки, излечения неотделима от боевой. И когда поселенцы-люди принялись возводить первое кольцо стен вокруг недавно основанного вольного порта, сидхам с севера это не понравилось. Городок взяли в осаду, бревенчатые стены однажды утром рухнули, оплетённые проросшими сквозь валы корнями. Корни, само собой, оказались не простыми; там, где они протянулись, частоколы сгнили в несколько часов. Армия сидхов устремилась в проломы… Однако у защитников нашлись свои маги. Отбить или развеять чары сородичей нашей очаровательной Нэисс они не могли, но ответили на мощь — мощью. Той стихией, которая, согласно сидхским же легендам, людей и породила, — огнём.

— И зачем сейчас об этом напоминать?! — Бледная Нэисс выпрямилась, дрожа от ярости и скрестив руки на груди.

— Только для того, моя дорогая, — ядовито ухмыльнулся алхимик, — чтобы ты и Стайни с Брабером поняли: школа Беззвучной Арфы была — и, как мы убедились, по-прежнему остаётся — одной из сильнейших в нашем мире.

— А при чём тут осада?

— При том, любезная Нэисс, что вся нам привычная магия одновременно и боевая, даже магия сидхов, могут спасовать перед грубой силой. Как оно и случилось под Самалеви. И с Тёрном вышла та же история, когда его пленили, ты правильно вспомнила. Но те, кого мы преследуем сейчас, они из другого теста. Исходное у них то же, что и у Тёрна. Но — переделанное, изменённое. Так же как и у сидхов, кстати. Изначально, Нэисс, магия твоего народа действительно могла только лечить и растить, но её успешно приспособили и для того, чтобы воевать.

— А что, у Тёрна по-другому выходило? — не сдавалась сидха.

— По-другому, — неожиданно серьёзно ответил Ксарбирус. — Но его системы я… не успел понять, просто за недостатком времени, конечно же, — поспешно поправился он.

— А те, былые адепты Беззвучной Арфы, — Нэисс перешла в наступление, — они-то как от Высокого Аркана отбивались, пока их числом не задавили? Не травку же в ответ растили!

— Детальные описания битв, увы, оказались недоступны даже для меня, — развёл руками Ксарбирус. — Я имею в виду — последовательное перечисление использованных заклинаний… и так далее. Поэтому так хотел подробнее познакомиться… а, да что там говорить. Пока что нам надо вытащить нашего дхусса-который-не-дхусс, а уж потом вести теоретические споры.

— А как мы его освободим? — Казалось, Стайни рада была сменить тему. Противоборство с сидхой отступало на второй план.

— Вот-вот, распечать меня и всё такое прочее. — Брабер тоже обрадовался, что свара стала угасать. — Как освободим-то, мэтр? Уж сколько плывём, а ничего пока не придумали.

Ксарбирус покачал головой.

— Это самое трудное дело, с которым я сталкивался. Даже лечить бывшую Гончую легче. Не знаю, любезные соратники, не знаю. И никто не может знать. Я не маг, не чародей, не воин, в конце концов, я алхимик, и потому на лету расшифровывать использованные заклятья не умею. Разве что Нэисс сможет… если вспомнит о своих способностях, из-за чего к ней воспылал интересом сам Некрополис.

— Какие способности? Обычная магия сидхов, ею у нас все владеют, — проворчала Нэисс.

— Не будем спорить, — примирительно поднял руки Ксарбирус. — Я могу составить некоторые эликсиры и декокты, но сперва надо понять, что же нам противостоит. Поэтому поспешать мы будем медленно, иначе и Тёрна не выручим, и сами сгинем.

— То есть сидим и ждём?

— Сидим и ждём, Стайни. До того момента, пока этот кораблик где-нибудь не причалит.

* * *

Чёрный гайто, никем не остановленный, выбрался за пределы Феана. Вскинул гордую голову, коротко заржал, словно призывая кого-то. Потом ещё раз и ещё, поворачиваясь то к недальнему морю, то к горным лесам, то задирая морду к небу, совсем не как подобает обычному гайто. Ответа не было. Скакун ждал долго и терпеливо, но так и не дождался. Тогда медленной рысью он потрусил на восток, куда-то к Вилосскому хребту.

Глава I

Тьма. Тишина. Это ведь уже было, Алиедора, правда? Совсем недавно — и века назад. В чёрном кубе кора Дарбе, чьи кости, дочиста обглоданные многоножками, остались валяться… где?

Я не помню, подумала она.

Нет, неправда, спустя какое-то время пришёл ответ. Ты просто приказала себе забыть. Он умер в стенах замка Венти, твоего родного замка, где ты родилась и выросла. Ты убила этого варвара — и ничуть не жалеешь. Ничуть. Тебе только жаль, что улизнул трёхглазый Метхли… и теперь ты даже не можешь пообещать ему месть. Потому что сама пленница, и кто знает, не покажется ли тебе дощатый ящик северянина королевскими покоями по сравнению с этой тюрьмой?

Нет, пока что здесь, конечно же, легче. Потому что остается осязание. Можно протянуть руку и коснуться пальцами мерно вздымающихся и опускающихся шипов на плече дхусса, можно ощутить тепло его тела. Мир не исчез, он здесь, просто ты — в плену.

Молчат, давно уже молчат разочаровавшиеся в тебе Дракон и Тьма. Молчат — ну и пусть. Подаренное легко отобрать, а вот новая сила, сила Гончей Некрополиса — она с тобой навсегда. Что бы ни случилось.

И никогда, никогда, никогда ты не окажешься среди толпы распалённых и дурно пахнущих бродяг, или наёмников, или любых иных, лапающих тебя и пытающихся стащить одежду. «Побитая собака» не повторится.

— Алиедора? — Дхусс, как всегда, почувствовал, как на неё накатывают злоба и ненависть.

— Чего тебе?

— Не растрачивай себя понапрасну.

Она вздохнула.

— Не буду. Но эти твои ноори… имевшие глупость захватить нас в плен… они ещё наплачутся. Вот уж на кого я «растрачу» себя с особенным удовольствием.

Негромкий смешок.

— Мудрые, Алиедора, предпочтут сохранить тебя «нерастраченной», если я хоть что-нибудь понимаю в происходящем.

— А что ты в нём понимаешь? Что они с нами сделают? Вернее, попытаются сделать. Потому что я…

— Алли, — перебил её неведомый дхусс, с настойчивой фамильярностью сокращая её имя… совсем по-домашнему. — Не советую недооценивать Мудрых. Во-первых, ты видела, на что способны… наши пленители. А Мудрые — могущественнее их. Значительно.

— А во-вторых?

— А во-вторых, ты пьёшь обычную воду, а не эликсиры Некрополиса. Та отрава, что делала тебя Гончей, — её в твоих жилах всё меньше и меньше. Рано или поздно её не станет совсем, а мэтра Ксарбируса рядом не окажется.

— Это ты к чему?

— К тому, что нам уже приходилось спасать одну Гончую, оказавшуюся без своего походного аптекариума. Высокоучёный мэтр Ксар…

— Этот старикан, сухой, словно щепка? Весь сумочками увешанный?

— Всех-то ты уже знаешь… Да, именно он. Ему довелось выручать твою бывшую товарку, Стайни…

— Никогда о такой не слышала, — отрезала Алиедора.

— Не спорю. Едва ли Мастера Смерти ставили тебя в известность о всех своих делах, если не сказать — делишках. Так вот, эликсиры-то кончаются, в жилах у тебя их не прибавляется. Конечно, ты не теряла столько крови, сколько Стайни, вшитые скляницы смогут какое-то время поддерживать баланс, но время уходит…

Алиедора усмехнулась про себя. Да, всех эликсиров её лишили. Но плохо же дхусс думает о хозяевах Некрополиса, если полагает, что лучшее их творение можно сравнить с какой-то там рядовой Гончей, обычным мясом, каких действительно можно наделать сколько угодно, хватило бы только снадобий да были бы свободны понимающие в этом деле Мастера.

— Ты должна продержаться. — Теперь в голосе Тёрна слышалась настоящая тревога. — Прости меня. Я не сразу подумал об этом, и…

— И что? Что изменилось бы?

Негромкая усмешка.

— Ты права. Но, быть может, это значит, что нам надо попытаться выбраться отсюда пораньше?

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас ещё не могу, — вздохнул в темноте дхусс. — Не собрался ещё с силами.

— Я буду готова, как только ты скажешь.

— Нас засунули в такое место, откуда так просто не выберешься. Ломать придётся не простые замки.

— А какие? Ясно ведь, что магические.

— Не только. — Дхусс трудно шевельнулся, Алиедоре почудилось — она ощущает волну прокатившейся по его телу боли. — Магия, да, она конечно… но не только.

— А что? Говори толком, дхусс, говори толком! Меня в Некрополисе учили докладывать чётко, коротко и исключительно по делу.

— Я не уверен, что наша темница — в пределах известного тебе Мира Семи Зверей.

— Ч-что? — растерялась Алиедора.

Невидимый дхусс снова завозился в темноте, устраиваясь поудобнее; Гончую теперь уже отчетливо накрыло волной чужой боли. Тёрн не выдал себя ни единым звуком, но Алиедора давно уже умела слышать не только ушами.

Она сжала зубы. Если Гончая хочет выжить и победить, она имеет право на одно-единственное — на безжалостность. Прояви слабость один раз, с «достойным», и следующий раз рука дрогнет уже словно сама собой — только уже пощадив «недостойного». Что, в свою очередь, приведёт понятно к чему.

И потому Алиедора не пошевелилась. Не подсела к товарищу по несчастью, не положила руку на плечо, вытягивая чужую боль и обращая в собственную. Так и осталась сидеть, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Сидеть и повторять про себя всё ту же извечную мантру узника — они оставили меня в живых, значит, я для чего-то им нужна. А раз нужна, то мы ещё побарахтаемся.

Невольно она сощурилась, словно прицеливаясь. Мышцы напряглись и вновь обмякли. Да, она не пьёт эликсиры, но если правы те Силы, что видели в ней нечто большее, чем простую смертную, она должна выдержать и это.

— Скорее всего то место, где мы сейчас, — не в пределах Райлега, — после паузы повторил Тёрн. Слова явно дались ему с усилием. — Магия позволяет…

— А смысл? — Алиедора не удержалась, чтобы не пожать плечами, пусть даже и в полной темноте. — Всё равно у этой темницы, как и у самого простого подземелья, есть дверь и есть замок. Значит, их можно сломать.

— Если ты их и сломаешь, — усмехнулся Тёрн, — то за дверью окажется совсем не то, что ты ожидаешь. Не корабельный трюм, а…

— А что?

— Пустота, Алиедора. «Пустая пустота», как сказал бы мой учитель.

— Неужто пустота бывает полной?

— Разумеется. — В темноте послышался сдавленный смешок. — Ты даже не представляешь, чего только не встретишь в, казалось бы, совершенно пустом месте!

— Например?

— Например, тебя, — спокойно ответил дхусс, и Алиедора закусила губу.

Он пытается её разговорить, заставить вспоминать, сделаться слабой. Никогда. Нет. Ни за что. Она не для того дралась и убивала, не для того терпела острые ланцеты Мастеров Некрополиса, чтобы теперь размякнуть — и проиграть.

Гончие не проигрывают.

— Ты переводишь разговор, — холодно сказала Алиедора, отодвигаясь от товарища по несчастью. — Во-первых, ни в каком «пустом месте» я не была. Меня захватили там же, где и тебя, на обычной земле, под обычным небом. Какая тут ещё «пустота»? Играешь словами, дхусс?

— Отнюдь, — немедля возразил Тёрн. — Если рассматривать мир как вместилище для наделённых даром магии, он почти пуст.

Мне неинтересно, подумала она. Нам надо выбираться из заключения, а он болтает о какой-то ерунде.

— Короче, дхусс, — отрезала Гончая, — мы что, не в нашем мире?

— Именно. И тропа открыта только Роллэ и Фереальву.

— Они такие могучие волшебники?

— Ты даже не представляешь себе насколько.

— Почему же эти Мудрые ещё не завоевали весь мир?

— Потому что им он не нужен, разве это так трудно понять?

Алиедора осеклась.

— Они скрываются, — подумав, сказала она наконец, в душе досадуя, что ловкий дхусс всё-таки втянул её в разговор. — Раз скрываются, значит, боятся. Раз боятся, значит, есть причина. Если есть причина, то её надо устранить. Тогда исчезнет и страх.

— Ты даже не представляешь, насколько права, — с неподдельным жаром вдруг произнёс дхусс. — Ты даже не представляешь… Мудрые действительно живут в вечном страхе. Даже нет, не страхе — в ужасе. Всё их существование — это отыскание угроз, мыслимых и немыслимых. Отыскание и противодействие.

— Кто сидит и прячется, — фыркнула Алиедора, — тот проиграет. Он обречён. Надо наступать. Так меня учил кор Дарбе… и я с ним согласна.

— Кор Дарбе? — недоумённо переспросил дхусс, и Гончая тотчас с досадой прикусила язык.

Она как-то упомянула, что побывала в кубе у северных варваров, но в иные подробности не вдавалась.

Алиедора помедлила. Всё, что она скажет, может быть обращено против неё. Так учили в Некрополисе, и с этим она была совершенно согласна.

— Предводитель северян, — коротко бросила она.

— Прими моё сочувствие, — после паузы осторожно проговорил Тёрн. — Я знаю, кто они такие, кому поклоняются и какие приносят жертвы. Про их куб… мой учитель называл это «вместилищем», тоже довелось слыхать. Что же они с тобой сделали, Алиедора, что они с тобой сделали…

Он не лгал, проклятье. Таким голосом не лгут. Или как раз нет, как раз таким и лгут, такой используют, чтобы втереться в доверие.

Гончая сжала зубы. Отсюда не выбраться, помни, если размякнешь и начнёшь рыдать на шипастом плече.

— Да, — как можно спокойнее и равнодушнее сказала она. — Я была у варваров. Ничего особенного. Некрополис бы их изрубил, как кухарка флаки для осенней трапезы.

— Они поклоняются некоему божеству… — начал Тёрн.

— Белому Дракону, — перебила Алиедора. — Язычники, коим неведом свет истинной веры, — что с них возьмёшь? — Последнее было сказано, само собой, не просто так.

— Они приносят ему кровавые жертвы. И не просто жертвы…

— Как и все дикие племена.

— Выучила в Некрополисе, Алиедора?

— Да.

— Что они с тобой делали? Как ты там оказалась? Захватили в плен?

— Это не твоё дело, любознательный дхусс. Я выжила — этого достаточно. Давай поговорим о том, как станем отсюда выбираться.

Короткий смешок.

— Иногда лучше подождать, пока тюремщики сами отопрут твой замок, Алли.

— Не верю, — фыркнула Алиедора. — Тюремщики отпирают дверь тогда, когда это нужно им, а не тебе. И потом… я так и не поняла насчёт иного мира…

— Мудрые всегда отличались большим умением играть с бытийными планами — ты понимаешь, что это значит?

— Понимаю, — оскорбилась Алиедора. — Не считай Гончих тупыми убийцами, Тёрн.

— Я был бы последним, поверившим в такое. Помнишь, я говорил о Гончей, которую нам, нашему кервану, довелось спасать в самом начале?

— Провалами памяти не страдаю. Но я ведь уже сказала — ничего о ней не знаю. Я была лучшей из лучших, Тёрн. Такие, как я, не должны обременять себя знаниями о рядовых, исполняющих приказы.

— Ты самонадеянна, — с оттенком осуждения заметил дхусс.

— Какая есть, — равнодушно отозвалась Алиедора. — Сокамерников, как и родителей, не выбирают. Тебе придётся смириться с моим самонадеянным соседством.

— Я очень рад нашему соседству. Жаль только…

— Что?

— Что этакая сила из-за твоей самонадеянности не послужит тому, чему должна послужить.

— Это ты мне укажешь, что ли, чему или кому служить? — ухмыльнулась узница.

— Нет, не я, но…

— Отделываешься пустыми словесами, дхусс? Мол, жизнь подскажет, судьба направит? Ерунда. В Некрополисе правильно говорили, что нет никакой «жизни» и нет никакой «судьбы», а только то есть, что ты сам сотворил.

— Я говорю то же самое. А твоя сила… твоя сила должна защищать и оберегать.

— Тьфу! Хватит с меня красивых сказок, дхусс. Поговорим лучше о том, что станем делать, когда, как ты сказал, тюремщики сами откроют зам?к. Что мы увидим?

— Что увидим? — эхом откликнулся дхусс, и Алиедоре показалось, что в темноте его глаза вспыхнули алым. — Увидим, скорее всего, западную гавань Смарагда — Виэсе. Белые башни над аквамариновым морем. Розоватые стены, такого камня больше нет нигде в пределах Райлега. Над входом в бухту нависают огромные полукруглые рондели, в тёмных бойницах всегда наготове метательные орудия. За портом — город. Вернее, по вашим людским меркам — городок. Там нет сточных канав, нечистоты не текут по улицам, там замощён даже самый мелкий проулок…

— Подумаешь! — ревниво перебила дхусса Алиедора. — В Некрополисе тоже нет сточных канав. И там тоже ничего нигде не течёт. Нечего зря похваляться.

Дхусс негромко усмехнулся.

— Бросаешься защищать Некрополис? Ему это не требуется, поверь. Я знаю, о чём говорю. Могу даже назвать кое-кого из Мастеров, с кем довелось… столкнуться, скажем так.

— Вот даже как? И с кем же именно?

— Скажем, Мастер Латариус. О, вздрогнула, несмотря на всю выдержку. Тебе он ведь тоже знаком?

— Не твоё дело. — Откуда он может знать Латариуса?! Что за странная игра? Нет, нет, ему ничего из неё не вытянуть. Не стоит начинать дорогу к трону Некрополиса с постыдных признаний.

— Не моё так не моё. — Дхусс явно не желал спорить. — Но вообще-то поговорить о стране Мастеров Смерти я бы не отказался.

— Кажется, ты начал рассказывать о гавани Виэсе, — напомнила Гончая. — Это, я б сказала, сейчас куда важнее. Везут нас именно туда, если, конечно, ты не ошибся.

— Не ошибся. В городке нет ни трущоб, ни богатых кварталов — потому что на Смарагде нет ни богатых, ни бедных. Все равны. Отличаются личными способностями и заслугами, но не «родовитостью» или накопленным золотом.

Алиедора презрительно фыркнула. С этим она уже сталкивалась — в Некрополисе, где аристократия отсутствовала как таковая. Ничего, это она исправит, как только вырвется отсюда и займёт достойное её положение среди Мастеров.

А в том, что она вырвется, Алиедора не сомневалась. Время шло, эликсиры она не употребляла, однако урона в силах не чувствовала.

А дхусс всё говорил и говорил, и Гончая словно наяву видела всё это — неправдоподобные чистые улочки, невиданные на севере деревья и лианы с яркими цветами, более похожими на птиц, и птиц, больше похожих на цветы. Стены не нависают, не давят путника, напротив, сплетённые из одного лишь каменного кружева, они словно подхватывают оказавшегося в Виэсе, помогая сбросить груз и усталость дороги. Резные раковины, поднимающиеся над островерхими крышами, словно ладони, собирают лёгкие ветра, направляя их по нешироким улочкам и заставляя сметать в море пыль и мелкий сор. На восток из городка убегает дорога — мощённый белыми плитами тракт, главный тракт острова. Он тянется вдоль Хрустальной, самой большой реки острова, хотя правильнее будет сказать — речки, по меркам что Меодора, что Долье.