Рынок стих, почти опустел, но город и не думал засыпать. Стремительно темнело, однако людей на улицах Арморики ничуть не убавлялось.

Таверны, постоялые дворы и весёлые заведения зажигали огни, праздная толпа бродила по площадям, отовсюду неслись музыка, звон посуды, соблазнительные запахи жареного мяса и пряностей, возбуждённые голоса. Богато живёт город Арморика… Невольно Шаарте вспоминалась прошедшая зима, когда дети в племени не могли уснуть от голода, а по утрам в колыбелях матери часто находили застывшие трупики; когда старики сами уходили к капищу умирать; когда даже сильные воины, такие, как она, исхудали и ослабели. Сейчас у племени достаточно еды, её должно хватить до конца весны — но всё же смотреть на изобилие и веселье Арморики было неприятно. Хоть мёртвые и не должны ничего чувствовать…

— Они с умом выбрали место, — вдруг сказал Публий Маррон. — Те маги, на рынке. Наши дома хорошо защищены, в городе я и Лар Теренций почуяли бы чужую волшбу, но на рынке, в рядах, торгующих магическими товарами, где всё перемешалось…

Он покачал головой. Орка не смела перебивать.

— Но не это столь удивительно, храбрая Шаарта. В конце концов, всякий, если хорошенько подумает, придёт к подобным выводам. Но кто мог знать, что там встретятся два высоких орденских мага? Конечно, скорее всего, целью был только Лар… иначе они учли бы и тебя. Однако вопросы остаются.

Они протолкались сквозь развесёлую толпу, полупьяную, пляшущую, поющую. Десятки факелов и магических шаров освещали мостовую — Арморика, похоже, никогда не спала. Вот и тихий тёмный квартал богатых домов, вот и усадьба Маррона… и чей-то палантин у ворот и чужие рабы, тихо сидящие на земле. Шаарта положила ладони на эфесы сабель, ещё не до конца очищенных от чужой крови. Она сделает это нынче же вечером, вознеся хвалу Гарзонгу, что даровал ей сегодня ещё одну победу.

Рабы сидели смирно, хотя никто не озаботился подать им краюшку хлеба или хотя бы кувшин с водой, как и впустить во двор. Чего сидят, спрашивается?.. Нет, поистине, раб только тогда остаётся рабом, когда сам этого хочет. Отчего они не бегут, не сражаются за свободу?.. Она, бывшая Шаартой — иное дело, она отдаёт долг — а эти?

Домоправитель кинулся к Публию Маррону от ворот, низко кланяясь:

— Хозяин, прибыл чародей по имени Скьёльд, уехать не пожелали, дожидаются вас…

Публий одним движением брови отправил его прочь и сделал знак орке: следуй за мной.

Они прошли в атриум — внутренний дворик с небольшим бассейном-имплювием посредине, с открытыми, огороженными колоннадой галереями вокруг; Шаарте было непонятно, зачем людям столько пространства, столько комнат и стен, для чего занимать под дом место размером с хороший олений выпас — излишества лишь развращают ум и ослабляют тело. Однако fazeebi стремились жить роскошно, и почему-то боги до сих пор не стёрли их за это с лица земли…

Чародей Скьёльд действительно ждал в атриуме, откинувшись на плетёном ложе. За спиной у него горел очаг, на низком столике, над маленькой жаровней, исходила паром чаша с красным вином. Ночной ветерок морщил воду в бассейне.

— А, Публий, я уже было думал — ты остался на ночь в городе!..

Шаарта узнала его тотчас — один из троицы, покупавшей её вчера вместе с хозяином, тот самый, у кого на бритом черепе свивались вытатуированные драконы. Она отвела глаза. Сила. Океан силы. Можно ослепнуть, если смотреть слишком пристально. Что он тут делает?..

— Чуть было не остался, любезный Скьёльд. Не разделишь со мною трапезу?

— Благодарю, дружище, но я не голоден. Я здесь по делу. Но прежде… Как она тебе? — Скьёльд с довольным видом кивнул на орку. — Хороша, а? Наслышан уже, наслышан — показала она себя отлично, и да, чувствительность к магии, как я тебе и говорил, весьма невысока!

— Поистине у вестей нынче быстрые ноги, — усмехнулся хозяин. Рабы уже ставили для него второе ложе, несли чашу с вином и фрукты. Шаарта молча застыла у изголовья: подбородок поднят, руки на эфесах. Пусть у этого надменного Скьёльда и океан силы в запасе, но что сила против чести! Честь всегда говорит последнее слово.

— Просто вести бегут туда, куда нужно. — Скьёльд отхлебнул вина, дождался, когда рабы уйдут. — И я знаю, дружище Публий, что в снаряжении завтрашнего похода у тебя некоторые… затруднения.

— Есть ли в этом городе что-то, что тебе неизвестно? — Чародей тоже отхлебнул из глиняной чаши, поморщился. — Из какого кувшина они брали эту кислятину?! Мои извинения, любезный Скьёльд. Виночерпий, каналья, меня опозорил — батогов получит за такое!.. Да, увы, моя телохранительница осталась при своём вооружении. Того, что мы искали… не нашлось. Хотя я уверен…

— Правильно уверен. — Глаза Скьёльда блеснули в темноте. — Сговорились торговцы, и нетрудно догадаться с кем.

Публий презрительно хмыкнул:

— Почтеннейший доминус Лар Теренций, вне всякого сомнения. И все присные его.

— Именно, дружище! Именно. Тебя и твою орку заметили и приняли к сведению, гонка началась. Теперь кто первый ухватит Север и его владычицу за… э… за косу, тому и злато, и кубок, и лавровый венок в придачу.

— Змеиное кубло! — сощурился хозяин. — Жаль, совсем нет времени разбираться во всём этом!..

— И не надо. Я здесь именно поэтому, Публий. Отпей-ка ещё и пойдём к тебе в officium, где лишних глаз нет. И она пусть тоже идёт.

Скьёльд распоряжался здесь, словно в собственном доме, — и как только хозяин терпит? Неужели боится скрытой в этом shuzuugi [Shuzuugi — у орков очень могущественный колдун, шаман, способный жить после смерти.]силы? Шаарта боялась тоже, однако воля всегда сильнее страха.

Они перешли в кабинет хозяина, примыкавший к атриуму. Публий щёлкнул пальцами, в хрустальных шарах, расставленных на стеллажах и бронзовых подставках, зажглись голубоватые магические светочи. Орка встала у дверей, застыла, оглядывая комнату: всё здесь говорило о характере сдержанном и даже аскетичном, устремлённом на одно. Простые деревянные стеллажи, заваленные свитками, манускриптами в тяжёлых переплётах, вощёными дощечками; аккуратные ящички — явно с артефактами или же магическими ингредиентами; обитые железом сундуки вдоль стен, о содержимом коих можно было только гадать, а один — так ещё и цепями скован; на стене у входа — прямой старинный меч, пара вычурно отделанных скимитаров и длинный кинжал в потёртых ножках, а посредине комнаты — просторный стол с аккуратным письменным прибором, стопками разновеликих пергаментных листков, вощёных дощечек и связками стилусов.

Чародей Скьёльд выложил на стол продолговатый тёмный свёрток, и сердце у орки заколотилось быстрее; сила дремала в нём, туго спелёнутая, древняя и злая. Знакомая.

Скьёльд развернул тёмную ткань, и глазам предстали два недлинных, чуть изогнутых клинка из очень светлого, почти белого металла — казалось, в них заключён лунный свет. Рукояти обмотаны узкими полосками кожи, никаких украшений. Очень простые клинки. И очень страшные.

Сила бурлила в них — скрытая, неведомая, злая. Чем-то очень похожи они были на чародея Скьёльда и тех, кто стоял рядом с ним на рабском рынке Арморики.

— Знаешь, что это такое? — обратился бритоголовый маг к Шаарте.

— Проˊклятые клинки, — ровно ответила орка. — Драконоголовые знают. Их нельзя брать в руки.

— Без защиты — нельзя, — согласился Скьёльд. — Но с защитой — вполне. Здесь всё зависит от мастерства мага и от самих клинков, конечно же. Эти ещё не слишком опасные. Зато в бою им не смогут противостоять ни сталь, ни магия. Это мечи богов, орка.

— Вот почему смертным не стоит к ним даже прикасаться.

Однако Скьёльд уже словно забыл о её существовании. Она ничто, вещь, рабыня, выкуп за жизнь племени.

Но она помнила, что такое Проклятые клинки.

Далеко-далеко отсюда, на севере, между владениями империи Корвус и землями гномов, презренных бородачей, забывших честь и вежество, лежат Пустые Земли. Равнина Гнева, как говорят в империи. Никто — ни орки, ни гномы, ни люди, ни даже снежные тролли, тупые, как ледяные болванки, — никто не ходит туда. Земля там горяча, как пепел, а вода отравлена. Там не растёт трава, не цветут цветы, птицы, летящие на юг, огибают Пустоземье по-над морем. Там бегут меж безжизненных охряных холмов ярко-бирюзовые и алые ручьи, там высятся игольчатые чёрные скалы, засыпанные ослепительно-белыми и золотыми песками, а среди них разбросаны великанские окаменелые костяки, драгоценности, древнее оружие и артефакты. Много.

Только смельчаки, которые всё-таки рискуют сунуться туда за добычей, долго не живут — если вообще возвращаются из похода. И ничего хорошего они не приносят.

Предания Драконоголовых говорят, что давным-давно, так давно, что не помнят даже камни, на Пустых Землях, которые не были тогда Пустыми, бились боги. Бились насмерть, и мир погиб, рухнул, погребя их под своими обломками. Из останков потом народился новый, в котором уже были и Драконоголовые, и Огненноглазые, и прочие другие. А от прежнего остались лишь Пустые Земли, и всякий, ступивший на них и взявший от них, проклят, как прокляты мёртвые боги, погубившие свой дом.

Потому-то и нельзя брать в руки эти светлые клинки, семижды семь раз омытые кровью и смертью. Но если хозяин прикажет…