В остальном все было так же.

— Прикажете здесь вещи разгрузить? — Возница подошел ко мне с намерением заработать пару монет за подъем багажа к месту назначения.

— Нет, оставьте, Грегор, благодарю вас и всего хорошего.

Я несколько раз тряхнула кистями рук, а после сделала нужные пассы в сторону двух чемоданов. Они послушно слевитировали и поплыли по воздуху следом за мной.

— Ох… — высказался возница, после чего попятился. — Магия!

Последнее слово было высказано без всякого восторга, скорее даже выплюнуто, как оскорбление.

Не думал он, не гадал, что одинокая путешественница, леди по рождению, еще и магичит, иначе вряд ли переживал бы так и заботился в пути.

Так было принято повсеместно: в какую бы страну я ни приезжала, не любил нигде простой люд тех, кто сильнее хоть в чем-то. Богачей не любил заранее, потому как все они снобы; магов не любил — все они только за деньги работают, жлобствуют и кичатся своими способностями; умных не любили — потому что мнят о себе много, выступают по делу и без, покоя от них нет…

Я усмехнулась собственным мыслям, скромно причисляя себя ко всем трем так нелюбимым ими категориям.

— Мисс? — Высокая худая женщина с идеально прямой спиной и прической-пучком, где каждый волосок знал свое место, остановилась передо мной, закрывая обзор. — Куда вы? И откуда?

— Меня зовут Элизабет Чарльстон, — ответила я, поднимая взгляд на профессора Риту Вильсон [Профессор дружила с матерью Элизабет, всю жизнь работала в академии.]. — Здравствуйте. Снова.

— Ох! — на чопорном спокойном лице преподавателя отразилось удивление, затем радость. — Лизи? Это и правда вы!

— Я, мэм.

— Замечательно. Замечательно! — Она порывисто шагнула навстречу и чуть сжала мои плечи сильными длинными пальцами. — Как неожиданно. И как я рада вам, Элизабет! Вы подавали документы?

— Разумеется. И получила ответ о зачислении. Меня восстановили на втором курсе. — Я вымученно улыбнулась. — Очень надеюсь, что на этот раз смогу закончить академию.

— Я слышала, вы поступали в Юридатский университет. И в Марингтон. А после пропали. — Мисс Вильсон покачала головой: — Я искала, Элизабет! Наводила справки. Зачем вы меняли учебные заведения, когда мы всегда рады вам здесь? Что с вами было?

— Ничего такого, о чем стоило бы долго рассказывать, честное слово. — Я отвела взгляд и посмотрела на горгулий. — А вот у вас, вижу, настоящие перемены. Новая статуя, новый ректор?

— Да. — Профессор тоже посмотрела на крышу главного здания. — Мастер Фенир. Вот уже три года он возглавляет…

— Фенир? — Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, откуда мне знакомо это имя.

— Да-да, но это все пустое. Это все позже, Лизи! — Мисс Вильсон поманила меня за собой и двинулась к зданию девичьего общежития: — Сначала нужно устроить вас, милая. В этом году так много желающих поступить! А общежитие, как вы можете помнить, не так велико, чтобы принять каждого! Неожиданно стали просыпаться спящие годами силы даже у простолюдинов. И не один-два ребенка за год. Пятеро взрослых приехало! Неспроста это, неспроста. Мастер Фенир уже писал ряд запросов в различные надзорные службы, не иначе кто-то с магией напакостничал, нарушая баланс!

Я молча слушала монолог любимой некогда преподавательницы, при этом не забывая осматриваться и вспоминать родные места.

— …и вот теперь никому слова не скажи, порядки ужесточаются, а дети приезжают такие, что… — Мисс Вильсон внезапно прервала очередную пламенную речь и остановилась у двери с сильно потертой табличкой. — Ну вот и пришли, Лизи. Давай-ка свои документы, я немного помогу ускорить оформление, девочка моя. Ты такая бледная, устала с дороги?

— Да, — ответила едва слышно.

— Ах, бедняжка! Совсем измучена!

Постучав в двери, мисс Вильсон дождалась неприветливого: “Я занят!” и вошла, успев махнуть мне рукой: мол, постой здесь.

Стало смешно и приятно, как в детстве. Когда мама решала все проблемы, заботясь обо мне больше, чем о себе. Теперь мне двадцать пять, но профессор Рита Вильсон знала меня еще малюткой, и, видимо, в ее глазах это обстоятельство так и не изменилось.

— …это статья! Нарушение! …служебным положением! — доносилось из-за двери хриплым низким голосом.

— А вы скажите мне “нет”. — Спокойный холодный голос профессора даже меня заставил поежиться.

— …да идите вы!..

— Спасибо. Всего вам доброго, мистер Румпи.

Дверь распахнулась, и ко мне вышла немного раскрасневшаяся мисс Вильсон. Пригладив и без того идеальную прическу, она вернула мне документы вместе с ключами и пропуском:

— Вот и все, Лизи, — улыбнулась профессор. — Вежливость и толика напора творят чудеса. Третий этаж, восемнадцатая комната. Это очень неплохой вариант, но все же душем придется пользоваться общим на три квартиры.

— Спасибо вам! — от всего сердца поблагодарила я.

— Это меньшее, что я могу… Но обещай мне разговор, как только отдохнешь!

Я лишь улыбнулась, подзывая свои чемоданы и направляя в лестничный проход. Профессор проводила меня взглядом, но больше ни о чем не просила и не спрашивала.

И это было к лучшему, мне бы не хотелось врать и сильно вдаваться в подробности, рассказывая всем, где я пропадала столько лет. Правда никого бы не порадовала, а ложь всегда могли вычислить. Поэтому я выдумала полуправду — путешествовала по Европии в загадочном поиске самой себя, это ведь свойственно глупым и “романтичным” натурам, особенно в моем возрасте. Но сейчас, повзрослев, я решила взяться за ум и приехала доучиваться.

В подтверждение легенды в моем багаже лежало даже несколько сувениров из европейских лавок.

Я поднялась на третий этаж, нашла восемнадцатую комнату, приложила выданный магический пропуск к замку, и дверь послушно отперлась, являя передо мной квадратное помещение: метров пять на пять с тремя кроватями — две у стены, одна у окна, большой общий шкаф и не менее большой стол, ширма и зеркало.

Скромно, я бы сказала, почти по-бедняцки, но вполне в духе академического общежития. Впрочем, на роскошь никто и не рассчитывал. За пять лет скитаний я привыкла ко всякому.

Еще раз оглядев комнату, поняла, что две кровати уже заняты — у стены и у окна. На них лежали чьи-то вещи, мне же досталась средняя — стоящая между ними, будто граница двух противоборствующих сторон.

Туда я двинулась.

Весь следующий час я разбирала свои вещи, раскладывала, осматривалась, старалась обжиться. Иногда косо поглядывала на соседские кровати, пытаясь понять по лежащему набору вещей, с кем столкнула меня судьба.

У окна на подоконнике лежала стопка книг, несколько свитков, стояла чернильница. Да и сама кровать была заправлена скучным черным покрывалом идеально аккуратно, будто не человек застилал, а брауни.

А вот второе ложе кардинально отличалось от первого. Яркий плед с радужным орнаментом, розовая наволочка на подушке и вышитые гладиолусы. Даже тапочки на полу стояли необычные — на небольшом каблучке и с опушкой на носках. Похоже, соседки мне попались абсолютно разные, и мне каким-то образом придется приспособиться к ним обеим.

Я уже отводила взгляд от кровати, когда одна деталь все же заставила меня остановиться.

Рядом с подушкой у стены сидела кукла. Небольшая, всего сантиметров двадцать, самодельная. И что удивительно — мужчины.

Любопытство, погубившее кошку, подвело и меня. Не удержавшись, я подошла ближе и протянула руку к необычной вещице. От нее веяло неизвестной магией, но и опасности я не ощущала.

Осмотрев ее, пришла к единственному выводу: кукла была откровенно странной. Судя по кривым стежкам, сшитая вручную, облаченная в такой же самодельный камзольчик, желтые трусы-шорты и кожаные, безобразно сделанные сапожки. Игрушка смотрела на меня нарисованными глазками и будто просила пощады. Особенно впечатляли лошадиные зубы, выведенные на тряпичном материале слегка потертыми уже чернилами. Выдающиеся такие зубы — почти бивни! Подразумевалось, видимо, что она улыбалась, но по факту казалось, будто кукла скалится из последних сил.

— А ну положи моего Лапушку! — неожиданно раздался голос от двери. Такой громкий, что я едва до потолка не подскочила.

Обернувшись, увидела девицу, возможно, чуть младше себя, зато сразу видно — с характером. Про таких говорили “новое поколение”, потому что на старые устои они плевать хотели с высокой колокольни.

Девушка была высокой, красивой, с рыжими вьющимися волосами, распущенными по плечам, с огромными зелеными глазами и маленьким, чуть приподнятым кверху носиком. Вместо приличных платьев она предпочитала мужскую рубашку, заправленную в облегающие кожаные штаны, а те — в высокие ботфорты.

Увидь меня лет пять назад в таком одеянии ныне покойная матушка, получила бы сердечный приступ.

— Лапушку, я сказала, положи! — еще раз повторила девица и вошла в комнату.

В этот же момент на ее сапогах обнаружились шпоры, потому что при каждом шаге они издавали характерный звон.

— Это? — уточнила я, показывая тряпичного монстро-мужика в своих руках.

— Его! Да.

Я осторожно положила куклу туда, где взяла.

— Прости, пожалуйста, — поспешила извиниться, понимая свою неправоту в данной ситуации. — Я просто посмотрела.