В огне стрельнула кость, и в воздух взметнулось облачко пепла. Вероника, чтобы не вдохнуть прах мертвеца, задержала дыхание и очертила круг на лбу.

— Прекрати, — одернула сестру Вал, схватив за руку. Ее прекрасное и жестокое лицо напоминало маску: темная кожа в красных и рыжих отсветах пламени, перемежаемых тенями. — Нельзя всуе применять Глаз Аксуры. Это для крестьян и рыбаков. Ты выше этих глупостей.

Вал в богов особо не верила, но Аксура особенно почиталась у пирейцев — и укротителей фениксов, — и сестра обычно позволяла Веронике молиться ей, возносить благодарности. Хотя при виде мелких суеверных жестов задирала нос и делала вид, будто они с Вероникой выше селян и рабочих, среди которых и прожили всю жизнь. С детства у сестер не было приличного дома, они ютились в трущобах Теснины, беднейшего района Аура-Новы. И вот они сидят на корточках в чужом доме. Ну, и кто они, если не нищие?

— Ты поела? — решила сменить тему Вероника. На лице Вал снова застыло фанатичное выражение. Под глазами набухли мешки. Ей было всего семнадцать, но измождение делало ее старше. Вероника тихонько отодвинулась от очага и порылась в ящиках с припасами, которых оставалось уже совсем мало.

— Перекусила соленой рыбой, — ответила Вал знакомым отстраненным тоном. Она всегда говорила так, когда слишком долго смотрела в огонь.

— Вал, рыба закончилась два дня назад.

Сестра в ответ повела плечом, и Вероника вздохнула. С тех пор, как нашлись яйца, Вал не ела. Умная и изворотливая, она частенько забывала, что в жизни есть и простые дела. Готовить еду, чинить одежду, следить за отдыхом и чистотой в доме приходилось Веронике. Вал же мысленно пребывала где-то очень далеко: либо в местах и с людьми, что давно сгинули, либо в мечтах о грядущих свершениях.

Продолжая рыться в припасах, Вероника откопала почти пустой мешок из-под риса. Надо найти что-нибудь достойное для обмена в деревне, а иначе придется голодать.

— Сама знаешь, что не придется, — сказала Вал, глядя в огонь.

Осознав ошибку, Вероника закрыла глаза. Она позволила себе думать открыто, ее размышления мог прочесть любой — и их считала Вал. Если способность мысленно общаться с животными, как у Вероники с Вал, встречалась часто — по словам Вал, в империи примерно у каждого десятого, а в Пире и того чаще, — то способность проникать в умы людей обнаруживалась реже, чем яйца феникса. Наделенных ею называли тенемагами. И уж совсем редко такой дар получали сразу два ребенка в семье, как Вал и Вероника. Тенемагия — не анимагия, по наследству не передается и, насколько знала Вероника, для большинства она миф: ею владели древние пирейские королевы и давно почившие герои старых легенд и эпосов.

Анимагия и так вне закона, магам приходилось осторожничать, а уж сестрам-тенемагам осторожничать приходилось вдвойне. Ведь если на анимагов в Пире смотрели сквозь пальцы, то за тенемагию Веронику с Вал непременно сдали бы властям. На всякую легенду о королеве — укротительнице феникса, обладавшей необыкновенной способностью отличать правду ото лжи, был рассказ-предостережение о злой ведьме, растлевающей души и порабощающей умы. По большей части, подозревала Вероника, это все чушь, но люди чураются необъяснимого. Так что Вал и Веронике для собственной же безопасности лучше было держать дар в тайне.

Однако Вал это, конечно же, не мешало применять тенемагию на Веронике всегда, когда вздумается.

«Ограждай разум», — мысленно велела Вал. Как и анимаги, тенемаги использовали дар, чтобы общаться, а еще — чтобы подчинять себе волю других. Последней возможностью Вал пользовалась частенько: когда нужна была еда, одежда, пристанище, но с сестрой она только общалась… Вероника на это надеялась. И все же она замечала, как сестра, стоит ее ослушаться, борется с искушением. Вероника прекрасно сознавала опасность такого сильного дара.

— Сейчас ужин приготовлю, — сказала Вероника, запирая мысли и чувства внутри и возводя вокруг них воображаемые стены — в точности как учила сестра. Обычно она неплохо справлялась с тем, чтобы скрывать мысли и чувства, но усталость сказывалась: они вот уже два дня поддерживали огонь, — и разум обнажился. Готовка поможет отвлечься от трепета предвкушения и болезненного страха, которые постоянно сменяли друг друга. Чем ближе подходил срок, когда птицам предстояло вылупиться, тем сильнее нарастал страх: вдруг что-то пойдет не так и все окажется напрасно.

От двух камней в очаге зависело все.

Сунув под мышку мешок риса, Вероника подвесила над краем очага тяжелый глиняный горшок.

— У нас еще есть немного лука и сушеного мяса, хватит на бульон и… Вал?

Послышался запах паленой ткани. Вал придвинулась к огню так близко, что задымился край накидки. Однако девушка оставалась неподвижной, как статуя, не замечая жара, а по ее испачканным сажей щекам текли слезы.

У Вероники сжалось сердце, и она устремила взгляд в огонь, надеясь застать там причину беспокойства сестры. И увидела, как одно из яиц покачнулось: в нем что-то застучало. Вероника затаила дыхание. Среди шипения и потрескивания в очаге послышалось, как внутри скорлупы что-то скребется.

В груди Вероники расцвела чистейшая и сильная надежда.

Вероника взглянула на Вал, как бы задавая сокровенный вопрос, надеясь, что ответ будет «да».

Сестра кивнула и чуть слышно шепнула:

— Срок пришел.

* * *

...

В начале были свет и тьма, солнце и луна — Аксура и ее сестра Нокс.

Аксура правила днем, Нокс — ночью, и вместе они хранили равновесие.

Однако ненасытная Нокс хотела большего и стала украдкой рыскать по небу и днем, выпуская детей, стриксов, дабы те сеяли по земле тень.

Желая сдержать голодную Нокс, дети Аксуры — фениксы — вступили в сражение. Сдержать тьму под силу только свету, и фениксы раз за разом побеждали стриксов.

Война длилась веками, и люди страдали под ее гнетом. Мудрая Аксура увидела в них не рабов, но союзников.

И вот, приняв облик феникса, она спустилась к пирейским племенам на высочайшую вершину Пирмонта.

— Есть ли среди вас отважные и бесстрашные? — спросила она.

— Нет храбрости без страха, — отвечала ей Нефира, вождь племени.

Аксуре ответ пришелся по душе, и она предложила испытание. Зажгла огонь, пламя которого поднялось выше деревьев, и велела Нефире войти в него — дабы доказать свою веру.

Нефира послушалась и заживо сгорела, но смерть не стала для нее концом

В огонь она вошла вождем племени, а вышла анимагом, тенемагом, первой королевой-наездницей.

«Сказание о Нефире и первых наездниках», из «Пирейских эпосов», том 1, ок. 460 г.д.и.

Глава 2

Вероника

Я — дщерь смерти. Я убила мать, когда меня из нее доставали. Восстала из праха, словно феникс — на погребальном костре.

Стоя на коленях у огня, Вероника и Вал следили, как тонкая трещинка разбегается паутинкой. И вот уже скорлупу сдерживала только полупрозрачная пленка. Яйцо пульсировало сердцем, и через неровные трещины проглядывали алые перья. Наконец, когда наружу пробился золотой клювик, оно вздрогнуло.

У Вероники задрожали руки, ей хотелось кричать и хлопать в ладоши, но она сдерживалась, сохраняя неестественное спокойствие. Она боялась дышать, моргать — лишь бы не пропустить ни одного мгновения этого славного события. В ушах шумело, и в этом гуле растворилось, превращаясь в белое ничто, все вокруг — кроме нее самой и яйца.

Сколько прошло времени, Вероника не знала, но спустя часы — а может, и минуты — скорлупа наконец развалилась, и из яйца в тлеющие угли выпал птенец. Его оперение отливало блестящим, живым оттенком красного. Такого Вероника прежде ни разу не видала: он был ярче иного драгоценного камня, утонченнее крашеного шелка.

Вероника смотрела на пернатое создание, а душу ее переполняло ликование, смешанное с удивлением: неужели получилось?! Столько времени прошло, и вот у них птенец феникса.

Он попытался встать, и его влажное оперение зашипело и задымилось на углях.

Забыв, что перед ней — огненная птица, что пламя ей, рожденной из огня и пепла, не навредит, Вероника ахнула и потянулась к птенцу. Вал остановила сестру, позволяя просто смотреть.

Неуязвимый для огня, феникс копошился в осколках скорлупы, пока наконец не встал и не обернулся к девочкам. Выглядел он как самый обыкновенный новорожденный цыпленок: хлипкие ножки, едва различимые крылышки, узкая шейка, которая почти не держит головку. Но вот глаза… Крупные, широко распахнутые, они смотрели встревоженно.

Смотрели на Веронику.

Она выдохнула, как бы отмечая конец прежней — никчемной и бесцельной — жизни. Вдох она делала уже в другой, и новая жизнь сулила ветер в лицо, бескрайние синие небеса и горячее пламя солнца. Кончики пальцев покалывало, чувства обострились, и мир расцвел невиданными доселе красками. В жилах Вероники закипала магическая сила, ее пульс стучал как второе сердце — или же то билось, в унисон с ее собственным, сердце феникса.

В тот же миг Вероника поняла, как права была Вал, говоря о связи между анимагом и фениксом. Это — не любовь. Такое мелкое слово не в силах охватить и доли чувства уважения и преданности, доверия и опоры, что устанавливались между человеком и птицей. Эти узы скреплены звездами и старше империи, долины и гор, древнее богов, такую связь не разорвет и смерть. Судьба Вероники — бескрайняя, бесконечная и вневременная — была теперь связана с этим созданием, и им суждено быть вместе.