— Можно-можно. А игрушку, как поешь, верни, сколько говорить, что нельзя брать чужое. Совсем бабкин труд не цените, локсы [Локс — персонаж индейского фольклора, проказник, который может перевоплощаться в енота.], — женщина подала умывшейся внучке ложку, пока та забиралась на стул рядом с уплетавшим свою порцию братом.

— Говори с детьми, когда они едят, и сказанное тобою останется, даже когда ты уйдешь, — выпуская из трубки дым, Шон некоторое время со старческой улыбкой смотрел на гремящих посудой детей, которые, не стесняясь присутствия постороннего (или, вообще, даже не видели его, как потихоньку начал думать Гай), с аппетитом лопали бабушкин суккоташ.

Немного помолчав, индеец задумчиво добавил:

— Скоро настанет время, когда мой внук будет скучать по крику гагары, плеску лосося, шепоту еловых игл или крику орла. Но он не подружится ни с одним из этих созданий, и, когда его сердце будет болеть от тоски, он будет проклинать меня. Все ли я сделал для того, чтобы воздух оставался свежим? Достаточно ли я заботился о воде? Позволил ли я орлу парить на свободе? Все ли я сделал для того, чтобы заслужить любовь моего внука? Так говорил Дэн Джордж [Дэн Джордж (1899–1981) — вождь народа Цлейл-Вотут из береговых салишей в Северном Ванкувере.]. И хочешь ты этого или нет — винить во всем будут именно тебя. Иди своей дорогой, Спустившийся с Небес. Уходи, пока не стало слишком поздно. Бери только то, что тебе нужно, и оставь землю такой, какой ты ее нашел.

— Но мне ничего не нужно, — попытался возразить гость.

— Я все сказал.

Старейшина внимательно посмотрел на Гая, который молча сидел перед ним, обдумывая услышанное.

— А теперь тебе тоже следует подкрепиться, — подавшись вперед и переходя на более повседневный тон, Шон по-хозяйски похлопал Метьюса по коленке. — Ты гость, и сейчас мы рады тебе. Ешь, пей, отдыхай. Для тебя отведут гостевой домик. Думай и помни, о чем мы здесь говорили с тобой. Ступай с миром, твои друзья уже обыскались тебя.

— Я запомню, — кивнул Гай, и, поморгав, словно его только что вывели из непонятного транса, удивленно посмотрел на сидящего перед ним старика. — Кто вы на самом деле, Шон?

— Всего лишь тот, кто сейчас сидит перед тобой, — загадочно ответил старик. — Сейчас иди.

Когда за Гаем закрылась дверца фургона, отрезавшая оживленную детскую болтовню, он еще некоторое время постоял и, щурясь, посмотрел на тусклый диск солнца, на мгновение выбившийся из-за туч. Дети, возившиеся в песочнице с космическими игрушками, куда-то исчезли. Где-то дребезжали кастрюли, работало радио, транслирующее бейсбольный матч. В отдалении коротко харкнула гавком собака. Остро пахнуло сеном с примесью конского навоза.

— Не мой дом, — пытаясь осмыслить все, что только что с ним произошло, медленно повторил Гай.

— Фух, ну, слава богу! — облегченно выдохнул налетевший на него из-за угла трейлера Кей. — Ты куда запропастился? Мы тебя обыскались.

— Просто отстал, — стряхивая оцепенение, Метьюс посмотрел на Саймона. — Задумался.

— Идем уже. Место тут действительно классное, Алекс был прав, — начал рассказывать Саймон, когда они бок о бок неторопливо направились в глубь резервации. — Полицейский, ну тот, с которым на дороге встретились, у него отец тут еще за повара, помнишь?

— Угу, — шагая с ним рядом, рассеянно откликнулся Гай.

— Его Виллбо зовут. Так вот, он нам даже выхлопотал у старейшины один четырехместный фургон, представляешь? Можно спокойно поесть и помыться. Мировой мужик, видать, этот старейшина! Алекс и Лара на ярмарке, там тоже столько всякой всячины, глаза разбегаются, только успевай покупать.

Перед глазами Гая вновь выступило остроносое лицо, изборожденное морщинами, проступающими сквозь клубящиеся струи табачного дыма. Тем временем они, еще немного попетляв между фургонами, вышли на центральную поляну, поросшую мелкой травой. В центре возвышалась большая груда поленьев, поставленных домиком для будущего костра, всюду сновали люди, расставляли стулья, тащили отесанные бревна, также предназначенные под скамейки — все говорило о том, что тут затевается какое-то нешуточное мероприятие.

— Лара про тебя, кстати, спрашивала, — Саймон с Гаем приостановились, пропуская идущих наперерез индейцев, волокущих огромную жаровню для барбекю, и Кей многозначительно на него посмотрел. — Может, сразу на ярмарку пойдем, а?

— Знаешь, я бы немного отдохнул. Вся эта кутерьма после вчерашнего…

— Понимаю. Уверен?

— Да. Хочу немного поспать, — кивнул Гай. Ему нужно было столько всего обдумать, а для этого хотелось побыть, наконец, в одиночестве. — Где, ты говоришь, нам отвели домик?

— Да вон он, за тем стендом с корзинками, — достав из кармана пиджака ключ с деревянным брелоком, Саймон протянул его Метьюсу. — Нам всем такие раздали.

— Хорошо. Скажи остальным, где я, пусть не волнуются. А вы отдыхайте. Нам всем сейчас нужно передохнуть.

Повернувшись, он пошел в указанном Саймоном направлении, а тот еще некоторое время смотрел ему вслед и, подождав, пока спина Метьюса скрылась за дверью фургончика, пошел в сторону ярмарки, привычно засунув руки в карманы брюк.

* * *

Мысли в голове струились, текли, вязко, неторопливо сплетались, теряя первоначальный смысл, и каждый раз, как Гай упрямо пытался сосредоточиться, словно играющие мотыльки, кружась, завязывались в причудливую индейскую вязь. Вновь и вновь перед его мысленным взором представало задумчивое лицо старика, который даже сейчас, как ему казалось, о чем-то ему говорил. Потом он куда-то летел и падал… Сквозь дрему Гай смутно расслышал, как осторожно приоткрылась дверь фургончика и кто-то, крадучись, проскользнул внутрь. Или ему это только показалось. Рядом с кроватью послышался шорох, и полностью обнаженная Лара, скользнув под простынку, легла на него, жадно прильнув к губам долгим томительным поцелуем.

— Не бойся, — глухим от возбуждения голосом прошептала она, не переставая ласкать поцелуями его лицо. — Я никому не сказала, куда пошла.

— Лара? — растерялся спросонья Гай. — Что ты здесь делаешь?

Откидывая на спину волосы, девушка выгнулась, сильнее седлая его, и подавшийся навстречу Гай почувствовал, как по его покрытой мелкой щетинистой порослью щеке мягко скользнул пухлый отвердевший сосок. Судорожно вздохнув, он ощутил сладковато-мускусный запах женского тела. Его руки непроизвольно легли на ее тонкую талию, податливую, гибкую и горячую, словно тающий от пламени свечной воск. Чувствуя, как против воли начинает предательски откликаться на напористую женскую ласку, Гай, капитулируя, смежил веки и, освободив сознание, мягко отступил, откинув голову на подушку и положив руки на простыню.

— Что, — она чуть отстранилась и, убрав с лица волосы, заглянула ему в глаза. — Почему ты остановился?

— Так нельзя, — срывающимся голосом выдавил Метьюс, изо всех сил стараясь удержать себя. — Это неправильно.

— Почему? — не поняла девушка. — Что не так?

— Ты не обязана это делать, только лишь потому… — он запнулся и смотрел на нее, пока она молча ждала ответа. Потрясающая, великолепная, исступленно красивая. Женщина, которая хотела его. — Просто из благодарности. Точнее, не подумай, что я имею в виду то, что ты сама… — Осознавая, что начинает заговариваться, он сделал над собой усилие. — Там, на вилле, я сделал то, что должен был, понимаешь? Это был мой долг, и я его выполнил. Я не такой, как ты думаешь, чтобы просто вот так…

— А какой же ты, глупенький? — возобновляя ласки, она нагнулась, мягко прикоснувшись к нему и чуть сдавила зубами его нижнюю губу. От ее пышущего жаром дыхания у Гая закружилась голова.

— Лара, прошу тебя…

— Да что с тобой такое? — наконец не выдержала она. — Я тебе не нравлюсь? Ты не хочешь меня?

— Нет, дело совсем не в этом, — Гай скользнул взглядом по ее животу, острой великолепной груди, манящему шелку роскошных длинных волос и облизнул пересохшие губы.

— У тебя ведь наверняка давным-давно не было женщины, разве нет? — она игриво вскинула бровь.

— Ты ведь сама этого не хочешь.

— А разве мое тело не говорит тебе об обратном?

— Ты очень хорошая, Лара Джеферсон, — с необыкновенной нежностью, от которой у девушки дрогнуло и споткнулось с удара на удар сердце, наконец, проговорил он. — Ты настоящая и прекрасная. Но правда — не стоит. Мы не должны становиться рабами каких-то вымышленных устоев. В душе ведь ты совершенно другой человек, добрый и очень хороший. И пусть у тебя еще все будет хорошо. У тебя будет все хорошо. Я это знаю. Но не так. Не сейчас.

Помедлив, она высвободила лицо из его ладоней, отстранилась и некоторое время сидела, положив ладони ему на грудь, смотря на него новым, неведомым взором, словно впервые увидела перед собой чужого и незнакомого человека. Затем неуклюже слезла с него, вмиг стряхивая с себя загадочность и чарующий ореол страсти, превратившись из сладострастной искусительницы в маленький, съежившийся комочек. Она свесила ноги с кровати, волосы водопадом упали вниз, закрывая ее лицо и груди. Гай смотрел на ее ссутулившуюся спину, выступающие лопатки, движущиеся в такт с ее дыханием, острые холмики позвонков, и почувствовал, как непреодолимая нежность внутри него выходит из-под контроля, полностью подчиняя себе, обволакивая и согревая. В этот момент он осознал, что любит ее, так сильно, что хочет слиться с ней в ослепительной вспышке всепоглощающего счастья. Но не физически. По сравнению с чувством, которое оглушающей волной цунами захлестнуло его, физическая близость с женщиной не стоила и гроша.

Из-под шелка вьющихся Лариных волос послышался чуть слышный всхлип.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Почему ты плачешь? — тихо спросил он, увидев, как на острую коленку девушки капелькой упала слезинка.

— Ты первый, кто сказал мне такие слова, — не поднимая головы, прошептала Лара. — Как ты не понимаешь. Ты не просто спас. Ты… Никто и никогда, с самого детства… Не за что-то, а ради меня. Просто так. За всю мою паршивую, дурацкую и никчемную жизнь… Никто и никогда.

Резко соскочив с кровати, она присела, нашаривая разбросанную на полу фургона одежду и не поднимая на него заплаканных глаз, словно стыдясь этого, отвернулась, судорожными торопливыми движениями натягивая на себя джинсы. Как будто бы вовремя опомнившаяся и остановившаяся на краю пропасти школьница, а не искушенная в ласках жрица любви, всего несколько мгновений назад исступленно желавшая сокрушить его порывом своей безудержной страсти. Гай наблюдал за ней. Покончив с рубашкой, которую второпях застегнула не на те пуговицы, Лара всунула ноги в мокасины и дернула ручку двери, ступив в бледное пятно уличного света.

— Спасибо тебе.

Перестав всхлипывать, она легким видением выскользнула из фургончика, тихонько притворив за собой дверь. Лежащего на кровати Гая снова окутала тишина. Он глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух из легких, сложив губы трубочкой, пытаясь разобраться в собственных чувствах. А потом стал смотреть в потолок, и в голове его, сменяя друг друга со скоростью, превышающей световую, неслись сотни и тысячи мыслей, миллионы и миллиарды человеческих судеб, галактики и солнечные системы, и с каждым новым видением Гаю на миг казалось, что вот-вот именно сейчас ему приоткроется какая-то самая главная и важная тайна. Что он все увидит и осознает, и тогда все встанет на место. И он, наконец, обретет себя.

Гай неподвижно лежал, и ему казалось, что он способен одновременно, сразу видеть весь этот мир, пусть жестокий, пусть несовершенный, страдающий от множества пороков, червоточиной разъедающих людские сердца. И в то же время, невыразимо прекрасный, пока в нем есть такие создания, как Лара. Время медленно струилось, словно позабыв про него, а Гай все думал и думал, невидящим взором смотря куда-то сквозь пространство. Пока, наконец, не заснул.

С наступлением сумерек на центральной поляне, которую окружал трейлерный городок резервации, плюясь кружащимися искрами, заполыхал огромный костер.

В центральном круге вокруг него расположилась танцевальная площадка, тут же находились столы, барабанщики и сидячие места для готовящихся к выступлению танцоров и их многочисленных семей. Внешний, более широкий, был организован под места для зрителей и гостей, специально прибывших на мероприятие.

Отдельно был накрыт большой длинный стол, с радушной щедростью уставленный всевозможными домашними кушаньями, приготовленными здесь же, на воздухе. Различные стейки из мяса и рыбы, различной степени прожарки, на любой вкус, копченые цыплята с бананами, рисом и медовым печеньем, рассыпчатый сезонный картофель, запеченный на углях, пышущий жаром хлеб, упруго сжимавшийся от легкого прикосновения и нежно тающий на языке. Все это украшала обильная душистая зелень, овощи и всяческие приправы со специями, теснившие огромные блюда, ломящиеся от нагромождений зажаренных до румяной золотистой корочки сосисок и сарделек под лениво стекающим густым, как древесная смола, кроваво-красным соусом рубичо [Рубичо — помидоры, перец, лук, соль, чабер, базилик, паста из зеленой фасоли, травы и дикий чеснок. Основное правило: никакой воды, только то, что дали помидоры. К мясу подают холодным.].

Плетеные корзины с миндальными пышками и сластями, возле которых неустанно дежурили изнывающие от нетерпения разодетые нарядные дети, под бдительным наблюдением старших, дежуривших на раздаче блюд. Все это пиршество красок и удивительная палитра различных гастрономических всевозможностей посылали в лесной воздух такой невообразимый, фантастический аромат, что просто поглядеть или пройти мимо было практически невозможно.

Поляна стала постепенно заполняться людьми. То тут, то там то и дело раздавались приветственные возгласы, пожимались руки, заводились новые знакомства и сердечно обнимались давно не видевшиеся друзья. С улыбкой, взяв у заведующего напитками рослого индейца открытую бутылку пива «голд фиш», Лара неторопливо бродила среди людей, с любопытством разглядывая пестрые национальные убранства и костюмы готовящихся к выступлениям музыкантов и танцоров. Новый, неожиданно для нее открывшийся пласт почитателей и представителей древней национальной культуры.

— Хэлло, Лара! — к ней приблизился Алекс, вынырнувший из-за группы барабанщиков, разбирающих свои инструменты. — Ну, как ты?

— Как видишь, гуляю, — сардонически откликнулась девушка. — Тут столько всего интересного.

— А? А, ну да, да. Ты про это, — он нетерпеливо отмахнулся, судя по всему, царящее вокруг оживление сейчас интересовало его меньше всего. — А где Гай, ты его не видела?

Вполне безобидный вопрос вновь пробудил воспоминания о недавней сцене в фургончике, и Лара внезапно с удивлением почувствовала, как начинает краснеть.

— Нет, — ответила она. — А что случилось?

— Его ни в коем случае нельзя оставлять одного, — серьезным тоном напомнил Алекс. — Ты же знаешь. Его преследуют. Нас преследуют! Будут искать по всей Америке, а может, и по всему миру, пока, в конце концов, рано или поздно не найдут. И если с ним что-нибудь случится, мы будем виноваты, понимаешь? Неужели ты до сих пор не поняла, что он ведь не просто обычный человек, как я или ты. Он Избранный. Нельзя спускать с него глаз.

— А мне кажется, здесь вполне безопасно, — оглядев разноголосо гудящую поляну, пожала плечами девушка. — Смотри, сколько людей, и никто нас не знает.

— Никто пока нас не знает, — педантично выделив слово, Алекс шлепнул себя по запястью, на которое опустился комар. — А если и здесь есть враги или их лазутчики? Каждую секунду мы должны быть начеку. Так когда ты видела его в последний раз? — подойдя ближе к девушке, продолжал допытываться он.

— Ну, он вроде был в том трейлере, куда его поселил старейшина, сказал, что хочет поспать, — ощутив, как во влажном ночном воздухе предательски запылали щеки, Лара окончательно смутилась и сделала большой глоток пива, спрятав за бутылкой лицо. — Да вон же он, с Кеем.

Она разглядела Гая и Саймона на противоположном конце поляны и помахала мужчинам рукой, которые, заметив, направились в ее сторону.

— Ну, наконец-то, вот ты где, — облегченно выдохнул Алекс и, настороженно оглядев Метьюса, с родительской заботой спросил: — С тобой все в порядке? Хорошо себя чувствуешь?

— Да вроде, — рассеянно ответил погруженный в какие-то свои мысли Гай, но встретившись с пытливым взглядом Алекса, добавил как можно непринужденнее: — Конечно, порядок. Хорошо поспал.

— Идемте, скоро начинается, — сказал Саймон, наблюдавший за происходящим вокруг, и хлопнул Алекса по плечу, который недоверчиво смотрел на Метьюса, словно врач на завравшегося пациента. — Нужно занять места.

— Постой. Я искал тебя. — Гай придержал двинувшуюся следом за ними Лару за руку и, когда она остановилась, вопросительно на него посмотрев, смущенно отдернул пальцы.

— Зачем? — Лара удивленно выгнула бровь.

— Не знаю. Хотел… просто мне показалось, что, — он окончательно сбился и замолчал. — Знаешь, то, что произошло там, в фургоне…

Лара протянула руку и ласково приложила палец к его губам.

— Не надо ничего говорить, — мягко улыбнувшись, сказала она. — Все есть как есть. Ты ничего не сделал плохого, скорее наоборот. Все правильно, так и должно быть. Давай пойдем к остальным.

Взяв его за руку, она мягко увлекла Метьюса за собой, в сторону поджидавших их Кея и Алекса. Наконец окончательно стемнело, и в небе стали загораться первые звезды, в центр собрания вышел старейшина Шон в роскошном перьевом головном уборе и, дождавшись, когда вокруг воцарилась звенящая тишина, стал торжественно произносить длинную приветственную речь.

Они сели на места, которые для них заняли Алекс и Кей, и Лара подсела ближе к Гаю, прижавшись к нему и положив голову на плечо. Гай вздрогнул — едва заметно, она успела это почувствовать, — не отстранился, но и не приобнял ее. Но она и не ожидала этого, да и не хотела требовать, сама еще не до конца разобравшись в себе и собственных чувствах. Лара впервые предложила себя мужчине под влиянием момента, а он не воспользовался ситуацией. И это ее по-настоящему удивило. В чем-то даже по-женски обидело, ведь она возвела заботу о своем теле в разряд истинного искусства. А соблазнять умела так, что даже, когда, непринужденно болтая с клиентом, чуть надкусывала выуженную из бокала баснословного «легини-шанклот» пузатую оливку с анчоусом, собеседника бросало в жар.

Но в чем причина его отказа? Ей попросту пренебрегли, отказались? Или это было что-то другое? Опустив глаза, она посмотрела на пустую бутылку пива, которую катала между ладонями.

Наверное, Гай просто был другим. Ни на кого не похожим, и дело тут было даже не в его всемирной славе и популярности. Лара не делала больших различий между клиентами и самозабвенно танцевала хоть для студента, которому скинувшиеся на выпускном друзья решали устроить незабываемый поход в стрип-клуб, хоть перед гламурной кинозвездой.

В нем присутствовало что-то, чего не было даже у обычных людей. Некий лучик, что-то необъяснимое и важное, несоизмеримо большее и загадочное. Лару тянуло к нему, пробуждая давно забытые чувства, все эти годы ржавевшие где-то на самом дне ее истерзанной, очерствевшей души.