Глава 2. Наполовину ложь

— Внутреннее кровоизлияние, гематома в брюшной, часть печени подвержена некрозу. Я назвала всего три причины, по которым нужно сначала провести операцию, — Рената выглядела грозно, точно Родина-мать перед июльской бурей.

— Гарантии? — спросил Роман.

— Что Леонид Львович выживет? Их нет. Если бы не реаниматор и своевременная помощь, он бы уже умер. Наверняка.

— О том и речь. Вот тебе две чаши, — командир расставил руки. — На одной мы: ты, я, Трипольский, Буров, Иванов и, хочется верить, Роберт с Викторией. Наш шанс вернуться.

— С чего ты вообще…

— Не перебивай, пожалуйста. На второй чаше — Ганич. Скажи теперь, ты готова пожертвовать нами ради более высокого шанса спасти этому двуликому жизнь?

— Не суди по…

— Ответь, пожалуйста, Ренат. Прямо — готова?

Она молча сомкнула над головой «замок» из пальцев, уставившись в стол. Стены кают-компании давили.

— То-то же.

— Хорошо. Будь по-твоему… Когда?

— Приступай к подготовке прямо сейчас. Обо всём, что потребуется, говори.

— Я не знаю, что мне может потребоваться. Я раньше этого не делала…

— Все мы раньше чего-то не делали. У нас получится. И я буду рядом.

Командир почти верил в сказанное. Почти. Но тот мизер сомнения, очень крепкий и оттого опасный, как алмазная крошка в часовом механизме, нельзя выставлять напоказ. Ни в коем случае. Роман просто права не имеет говорить иначе. Пусть даже слова его были чуточку… неправдой. «У нас получится».

Погружение было прорывной практикой. Во всём, что касалось Ординатора, иного и не было. Такого рода воздействие на сознание человека скрупулёзно изучалось в НИМИ всего лет пять-шесть, цели ставились амбициозные: от безошибочного допроса предполагаемых преступников до лечения душевнобольных. И лишь недавно практику погружения ввели в общий курс обучения психосерверов.

Ели молча и мало. Одна Рената была вынуждена хрустеть печеньями больше остальных, запивая глюкозным сиропом, — мозг с размещённым Ординатором требовал очень много энергии. То и дело взгляды космопроходцев падали на пятно у стены. Казалось, если присмотреться, оно отливало голубым…

Никто не верил в случившееся. Большинству разоблачение Бёрда казалось каким-то дурным сном, мороком.

Буров молчал. Слушал, поглядывая и наглаживая щетинистый подбородок. Но вдруг встал и подошёл к стоящему у стены командиру почти вплотную, нависнув над ним.

— А какого лешего мы принимаем всю эту херь про Слово на веру?

Кают-компания замерла. Космопроходцы уставились на Истукана, словно бы тот и вправду был ожившим изваянием. Никто до этого не высказывался против заданного Романом вектора.

— Если задуматься, то верить её словам… — начал было командир.

— Я не про неё. Я про тебя, Роман Викторович. Кто подтвердит, что ты вообще говорил с Кислых? Бёрд? Иван, ты слышал их разговор?

Иванов покачал головой:

— Они просто смотрели друг на друга. Командир сказал, что диалог вёлся через Ординатора, — и добавил, тише и слегка виновато: — Только вот Ординатора в пещере не было. Мы никак не могли дозваться его там, под модулем…

— В том и соль. Ты ведь надышался триполием, Роман Викторович. И теперь уверен, что всё было на самом деле. А ведь даже через Ординатора вы говорить не могли. Ну? Что скажешь?

Роман прочистил зубы и сложил руки на груди.

— Ты прав, Тимофей Тимофеевич, — он и заглянул великану прямо в глаза. — Только вот ответь и ты на вопрос. Какой у тебя план действий? Как ты планируешь эвакуировать экспедицию?

Буров не ответил. Только смотрел на Романа долго, испытывающе.

— Отвергаешь — предлагай. Всё ж просто, Тимофей. Усомнился во мне и хочешь решать? Хорошо. Я сложу с себя полномочия, но только вот чего скажи мне, друже: ты сам-то не дышал триполием? И другие им не дышали, нет?

Буров повёл плечами. Хоть пасмурное лицо и не выражало ничего, командир понял, что попал в цель.

— Кто ещё против порыться в голове Ганича? Кто считает так же? Что я просто насмотрелся галлюцинаций?

— Не нагнетай, — прогудел Буров и вернулся на место. — Никто так не считает. Только я. Признаю — перегнул палку.

— Предлагаю голосовать… — несмело вставил Трипольский.

— Обязательно проголосуешь! Как-нибудь. А пока, — Роман зло покусал щёку, — приказываю: капитану Неясовой подготавливаться к погружению, капитану Бурову оказывать ей техподдержку по всем возможным вопросам с реаниматором, лейтенанту Иванову — ПИМ в зубы и ни на шаг от Ренаты Дамировны! Не слышу!

— Есть, — хором ответили космопроходцы.

— Ему, скорее всего, не пережить погружения, — примирительно произнёс Буров.

— Выживет — молодец. Вернём настройки реаниматора обратно, не проблема, — отозвался Роман. — Нам гораздо важней сейчас две вещи. Нужно выяснить, что это за Слово такое, за которое нам посулили помощь.

— А второе? — спросил Иванов.

— Отчёт по Ясной. Настоящий, не тот винегрет, что мы видели.

— Его нет, — уже уверенней встрял Трипольский. — Никакого отчёта нет и не было никогда. Ну, в привычном нам смысле.

— То есть? Поясни.

— Когда Михайлов наш, — Фарадей кивнул в сторону медблока, — возвращался на Землю, обе женщины-психосервера уже пропали. Некому было вкладывать отчёт ему в голову. Всё, что он принёс с собой в Новосибирск, да и в Вашингтон, — его личные воспоминания. И только.

— Всё так, Лёша. Только воспоминания эти сейчас могут оказаться дороже, чем рукопись «Отечества» Виктора нашего незабвенного Кима.

На какое-то время повисла тишина.

— Нужно настроить систему внешнего наблюдения. Мы тут как щенки в коробке, — резонно предложил Буров.

— Ты говорил уже.

— И ещё скажу. Это первостепенная задача. Не в голову Ганичу лезть надо, а на крышу модулей. Ты знаешь, Роман Викторович, я суеверный. Потому очень прошу — пусти сначала «глаза» починить. Потом уже остальное.

— Дельно… — признал Роман. — А при чём тут суеверия?

— Не обращай внимания. Встал не с той ноги.

Наружу пошли втроём: сам командир, Буров и Иванов. Последний остался часовым у входа в модули, в то время как старшие офицеры двинулись в обход, высматривая гнёзда камер. Почти все нашлись целыми и расчехлёнными. Разве что пару пришлось заменить.

— Как кувалдой кто приложил… — заметил Роман, глядя на выскочившие из «глаза» линзы и торчащие провода.

— Это, думаю, при посадке… Удивительно даже, что остальные целы.

— Почему?

— Да просто исходя из обстановки, — невесело отмахнулся Буров и опустил на своём «Сапфире» второй светоотражающий слой. — «Осы» из модулей запросто пропадают, Иконников не сегодня-завтра по воде пойдёт, Слово это… Да и Кислых… как там она о себе сказала?..

— «Раньше была одной из них».

— А сейчас она кто? Не одна из нас? Допустим даже, что всё тобою виденное — не галлюцинация. Допустим. Вдруг она с белотелыми? Попала под их контроль? Почему она сказала именно так? «Была»…

— Шут её знает, — устало вздохнул Роман, следя за датчиком движения.

— Вот и я говорю — надо думать. Не бросаться очертя голову.

— Никто некуда не бросается, Тимофей. Пока мы всё ещё тут. За Ганичем никуда идти не нужно, он в медблоке.

— А Рената? О ней подумал?

— Не рви душу.

Эфир ненадолго затих. Буров проверял последние камеры, и можно было возвращаться.

— Не принимай близко к сердцу, Роман Викторович. Кто-то должен вставать поперёк, понимаешь же. Чтобы думалось лучше.

— Понимаю. Не дурак.

Всё чаще казалось, что кругом большой спектакль. Нет, Карина и прочие весёлости Ясной были отнюдь не декорациями — проверено кровью. Ощущение обмана таилось в другом. Роман начинал подозревать, что они, тридцать третья экспедиция в полном составе, даже не разведка боем, что было бы не так противно, а всего-навсего мишень. Тепловая ракета, отбрасываемая истребителем для отвлечения зенитных снарядов. Белотелые — чем не «зенитные снаряды» Ясной? Если так, то это значило одно: связь с этой планетой восстановили давным-давно. И вполне возможно, что на Ясной куда больше землян, чем они считают…

Роман повернулся лицом к ковру крон. Отсюда прекрасно виднелись обе прогалины: и с их челноком по центру, и та, в середине которой чернел его обугленный брат-близнец. Сине-зелёная «хвоя» сплошным ковром бургилась прямиком в горизонт, а правее плавно поднимались скалы. Лишь изредка виднелись каверны разрывов, да и то небольшие.

Тот подъём не сразу бросился в глаза. Он притулился у подножья скал и выглядел как бы их продолжением, поросшим местными деревьями. Только вот приглядевшись, Роман понял, что это не так.

— Что? — обернулся Буров, когда командир постучал ему по скафандру.

— Видишь?..

Истукан увидел сразу. И понял, что имел в виду Роман — тоже сразу. Они переглянулись.

— Неудивительно, что мы не разглядели. Как влитой ведь…

Около скалистого подножья виднелся образованный вздымавшейся хвоей холм, формой очень напоминавший те, что были под челноками.

— Думаешь, зарос уже? — спросил Буров.

— Почему нет? Времени прошло немало.

— А модули почему тогда не заросли?

— Шут его знает, Тимофей Тимофеевич.