— То есть?..

— А что тут непонятного?.. Правду преподнесут на блюде, сила воли — рудимент. Всегда есть ощущение присутствия внутри кого-то, или как в этом случае — чего-то, несоизмеримо большего, чем ты сам… Ординатор — это заменитель Бога из головы женщины.

— Deus caput mulieris… — судя по гладкому, как бы восковому лицу Бёрда, он крепко задумался.

— Что, простите?..

— Ничего, господин Ганич… — отмахнулся Майкл.

Леонид Львович поджал тонкие губы, но смолчал. По лицу Бёрда он понял, что тот не имел ни малейшего умысла его обидеть, называя его «господином». Но всё же. После Ганич не поддерживал разговор, сводя всякую попытку американца вновь его начать к односложному ответу.

— Вот вы!

Ганич вздрогнул, Майкл чуть не поперхнулся водой — на пороге кают-компании возник Трипольский с видом Николы Теслы, который только что удачно завершил опыты по беспроводной передаче электричества на большие расстояния.

— Да, вы, — он в два шага очутился рядом с Бёрдом и ткнул в него пальцем. — Пусть вы — синтетик!

— Что-о?!. — бледнея, Майкл медленно поднимался из-за стола.

Ганич не на шутку перепугался за Фарадея. Вид у перекошенного лицом американца сделался такой, что незадачливому юнцу впору было либо бежать, либо скорее давать объяснения. Трипольский выбрал второе.

— Предположим! Предположим, что вы — синтетик, — как ни в чём не бывало договорил он после непозволительно длинной паузы.

Майкл заморгал. Быстро-быстро, будто что-то попало на радужку.

— Но он не может быть синтетиком… — робко вступился за Майкла не менее растерянный Ганич. — Он же кушает и выглядит, как мы… Воду… пьёт… солёную…

— Ха! Вот тут вы неправы! Внешний вид и подражание, пусть даже очень точное, не делают его человеком! Пресловутый и примитивный тест Тьюринга мне ещё приведите в качестве аргумента!

— Какая муха вас… — сдавленно просипел Майкл.

— Я пришёл к выводу, что изолировав арсенал, мы не решили проблемы, — заявил Трипольский, поперёк плюхаясь в кресло. — Что синтетик может быть среди нас! Ему не нужна кровь! Мозг его — не мягкий студень в костяной коробочке! И внутренние органы покрепче будут! А это значит, он легко мог перенести полёт непосредственно на борту «Герольда»!

— Но, постойте, я… — Майкл вновь обретал голос и способность рассуждать. — Я же… ЦУП, погружение, «прыжок»… Да я ж рядом с вами пробудился! Да и вообще, какого чёрта я оправдываюсь?!. Скажите, вы сумасшедший?..

Последняя фраза была ушатом ледяной воды. Трипольский, точно вынырнув из какой-то своей личной реальности, теперь выглядел как тот пёс, что не дотерпел и нагадил у самых дверей — виновато, обречённо и смиренно. Он сделался жалок: неуклюже ворочаясь, сел в кресле прямо, обхватил заметно трясущимися рукам голову и сник. Ганич и Бёрд переглянулись — они не ожидали столь разительной перемены.

— Как вы вообще додумались-то?!. — точно догадываясь о чём-то, первым спросил обвинённый в синтетическом происхождении.

Фарадей что-то пробубнил. Потом, видимо, понял, что сказал нечётко, и повторил:

— Алан Макленнор…

— И вы до сих пор верите?! — поразился Майкл. Его негодование как рукой сняло.

Алан Макленнор — чуть ли не самая большая удача пропагандистской машины Альянса. Его имя было окутано тайной почти мистической. Макленнора не раз сравнивали с Теслой, он был обласкан журналистами нейтральной Европы настолько, насколько это вообще можно представить. Неудивительно, ведь в том и заключалась немалая доля пропаганды. Учёный якобы создал совершенный ИИ и облёк его не менее совершенным телом, копирующим человека внешне и в некоторых основных принципах жизнедеятельности.

Но вскоре после окончания войны, следуя букве пакта «Доброй воли», стороны раскрыли множество своих секретов. В их числе очутился и Алан с его якобы совершенным искусственным человеком. То оказался умелый проект, фальшивка, дезинформация с целью отвлечения определённого ресурса Союза на противодействие «изобретениям» великого Макленнора.

— Если вас не убедили признания официальных лиц… — вкрадчиво, почти как с ребёнком, продолжал Майкл. — Может, тогда вы поверите мне, полковнику бывшего ЦРУ? Во время бойни, что мы с вами устроили, я отвечал за некоторые проекты… в том числе я достоверно знаю и о «человеке Макленнора». Его никогда не было, Алексей!

Трипольский теперь и правда походил на разочарованное дитя. Резким движением он вытер с глаз накопившиеся слёзы. Глубоко вздохнул. Посмотрел на Ганича. Покосился виновато на Бёрда.

— Приношу свои извинения, — он встал и, взяв со стола причитающуюся ему порцию хлебцев, снова направился к лаборатории. — Со мной такое бывает. Редко. Но… Простите, в ложь про мистера Макленнора я не верю!

* * *

Рената вся светилась, стоя у работающей электроплиты. Ей очень нравилось готовить. На Земле этого почти не приходилось делать, ведь она жила одна, а много ли надо себе любимой?

Питательная смесь представляла собой кремового цвета муку, не очень аппетитную на вид, если из неё просто сделать кашицу. А запечённые хлебцы — очень даже ничего. Помимо основных белков, углеводов и жиров, в её составе было ещё множество необходимых организму человека микроэлементов и соединений.

Рената месила тесто самоотверженно, не обращая внимания на боль в мягких ногтях, которые за ночь неплохо затвердели за счёт низолиновых пластырей. Хлебцы — это только начало.

Открылась переборка, и в камбуз вошёл Майкл Бёрд с пустой пластикой посудой, которая и испачкаться-то толком не испачкалась.

— Вон туда, пожалуйста, — указала ему Виктория. Майкл прошёл, поставил использованные тарелки и стаканы из-под воды, но уходить не спешил.

— А вы, кажется, австрийка?..

— Да… — кивнула Вика. — Надо же! Как вы узнали?

— Ты только говоришь по-русски, — Рената постаралась сказать так, чтобы шутка вышла очевидной. — Но думаешь по-прежнему по-немецки.

— Как?! А разве не только ты можешь?!. Подожди-ка…

— Успокойся, Вик, я пошутила, — вынужденно пояснила Рената. — И я не могу так вот просто слушать мысли, это байки. Ни один психосервер не может. А товарищ Бёрд, — она свернула глазами, с ног до головы оглядывая американца, — вообще не имеет в голове лишнего груза. Я имею в виду Ординатор, естественно.

И продолжила мять и давить неподатливое тесто. Только вот то ли оно стало туже, то ли Рената выплеснула накопившееся… Опять навалилось сожаление за сказанную колкость. Где её манеры? Нельзя ж так вести себя с представителем другой страны! Нельзя, даже если ну очень хочется. Даже если представитель этот — янки.

— Прошу извинить меня, Майкл…

— Да ничего! Я привык. Я же — страшный американец. Тот самый жуткий тип из-за океана с татуировкой дяди Сэма на плече и звёздно-полосатым флагом за пазухой. Это всё самое обычное дело, капитан Неясова. Можете не тратиться на извинения.

Ренате сделалось по-настоящему стыдно. Она перестала мять тесто, собралась с мыслями и обернулась. Вика всё это время, оказалось, смотрела на неё.

Внезапно Рената ощутила себя чужой в этом отсеке. На то не было явных причин, да и неявных тоже — ни взгляд, ни движения, ни мимика американца и австрийки не давали ни малейшего повода. Неужели и вправду порой можно было ощутить эмоции других космопроходцев?..

— Вы меня тоже извините, Рената Дамировна… Я не должен был говорить этого, — укорил себя Майкл.

— Так и начинаются войны… — Виктория посмотрела то на одного, то на другого.

— Нет. Так они заканчиваются…

Сколько длилось молчание, сказать сложно. Камбуз челнока на далёкой планете внезапно стал отражением сути потрясшей Землю трагедии: друг напротив друга стояли представители разных цивилизаций, почти не обременявших себя взаимопониманием, а между ними — третья сторона, не пожелавшая на этот раз поддерживать кого-то и вступать в самоубийственное противостояние.

— Я помню конец войны… — вдруг заговорила Виктория. — Двадцать девятое апреля… Сети тогда у нас уже не было, кругом говорило радио, как в фильмах про далёкую страшную Вторую мировую… По радио сообщили, что война окончена. Мой сосед Демис, грек, помню, плакал тогда, бегая по разбомблённым улицам Граца, махал руками и кричал: «Пасха! Пасха!» Двадцать девятого апреля две тысячи сорок пятого года была православная Пасха… Мне тогда исполнилось десять лет. — Виктория помолчала и вдруг спросила: — Майкл, а у вас есть дети?

— Конечно, — с нескрываемой гордостью ответил американец, его лицо расцвело при одном только упоминании. — Трое: Джастин, Сэмюэль и Клара.

— Клара?

— Достаточно нетипичное имя для американки, согласен. Хотя, встречались и пооригинальней. Супруга, Тэсс, очень любила одну писательницу… Кстати, украинку, эмигрировавшую в Штаты.

— И кто же эта писательница? — спросила Рената.

— Я не помню точно, — пожал плечами Бёрд. — Не стану голословить. Никогда не интересовался фэнтези… Помню только, что публиковалась она под мужским псевдонимом.

— Где сейчас… ваша семья? — осторожно спросила Рената. Она очень боялась услышать, что, как и у миллионов других людей, семья Бёрда погибла в безумии остервенелой бойни.