Но вдруг бабочки шевельнули разноцветными крыльями и к тигрёнку подошёл большой человек, присел рядом и, положив ему на ещё маленькую голову большую руку, сказал:

— Не бойся, малыш, ты уже не один.

А потом произошло ещё кое-что: бабочки шевельнулись так причудливо, что вместо фигур тигрёнка и человека стали видны холодное, изумрудное и бездонное одиночество и тёплая, переливчатая, как голубиное горлышко, забота. И эта разноцветная и мягкая забота стала бездонное одиночество наполнять движением, красками, и в одиночестве что-то шевельнулось — как птица шевелится в утре.

Димка не заметил, что держит ладонь Еремеевой, а щекам его горячо и влажно.

Бабочки между тем снова взмахнули крыльями, и одиночество и забота исчезли, превратившись в одну золотистую и переливчатую любовь. А потом опять вспорхнули, и из этой любви вдруг соткалась и растянулась другая картина.

Димка об руку с Еремеевой оказался на арене цирка! Разноцветные прожекторы накрест чертили воздух, ахали зрители, оркестр играл так, словно какой-то великан горстями разбрасывал медные звуки, а вокруг арены нёсся могучий молодой тигр, стремительный и счастливый!

Он прыгал, он взлетал и пританцовывал, высокий человек кричал ему: «Алле, алле, Мартин!» — и счастлив был вместе с ним! И счастливы были зрители от того, что на арене видели столько дружбы и радости сразу!

— Это же ты, Мартин! — закричал Димка. — Это же мы раскрыли твою тайну!

— Какая же она у тебя чудесная! — воскликнула Еремеева.

И в то же мгновение картинка рассыпалась, бабочки вспорхнули разноцветными искрами, разлетелись по сторонам и осели кто где, то раскрывая крылья, то складывая вновь, и от этого темнота засветилась волшебными огоньками и замигала.

Глава II

В школе на уроке Димка без конца толкал Еремееву в бок, ему не терпелось её расспросить, не снились ли ей сегодня странные сны. Еремеева сначала не отвечала и только поджимала губы, а потом даже пожаловалась Наталье Александровне, что Димка, дескать, мешает ей учиться. Но в самом конце урока написала что-то на бумажке и, пихнув Димку под локоть, пододвинула бумажку ему. Там было только одно слово: «Мартин».



А после уроков случилось ещё кое-что. Когда Димка шёл со школьного двора к парковке, где многих ребят ждали в автомобилях родители, то увидел, как толстый Гришка из «А» класса гогочет и тычет палкой под мокрые голые кусты и снимает там что-то на свой телефон.

Димке стало интересно, он подошёл ближе и увидел, что Гришка, подвывая, толкает палкой маленького, перепачканного и напуганного котёнка.

Димка, что уж, и сам иногда был не прочь метнуть в кота или птицу камень или попугать на даче щенков палкой… Но сейчас он видел, как вокруг котёнка клубились отчаяние, бурый страх и изумрудное ледяное одиночество, а потому отпихнул толстого «ашку» так, что тот чуть не выронил телефон, и подхватил котёнка на руки!

Котёнок дрожал всем своим маленьким тельцем, и вовсе не оттого, что был мокрым до костей, а потому, и Димка это знал, что, даже не успев понять, в чём же его кошачье счастье в нашем мире, уже узнал, в чём все кошачьи горести.

— Ты чего, «бэшка», чокнутый?! Я чуть телефон не разбил! — заорал Гришка и ринулся в атаку.

Димка спрятал руку с котёнком за спину и выставил вперёд плечо, но тут Гришка, вместо того чтобы со всей силы пихнуть его, а потом ещё и врезать Димке ногой, заорал и схватился за голову!

Сзади, не говоря ни слова, его лупила своим портфелем Еремеева! Не выдержав атаки, толстый Гришка отскочил в сторону и закричал:

— Оба чокнутые! «Бэшки»! Чеканутые!

— Сам чеканутый! — заорала на него Еремеева. — Губка Боб! Квадратные штаны свои иди застегни!

— Чокнутая! Чокнутая!

— Губка Боб! — ещё раз прокричала Еремеева и замахнулась портфелем, отчего Гришка развернулся и припустил в сторону школы.

Еремеева, протянув руки к котёнку, запричитала:

— Маленький, не бойся, ты не один, не один…

— А что теперь делать? — растерянно спросил Димка.

— Я его домой возьму, — твёрдо сказала Еремеева и тут же воскликнула: — Смотри, у тебя свет в рюкзаке!

Димка сдёрнул с плеча рюкзак, распахнул его и отпрянул! Из рюкзака прямо в пасмурный день выливался золотистый свет!

— Что там? — прошептала Еремеева, прижимая к себе котёнка.

— Шарик, ну тот, который Мартин дал, — ответил ей Димка.

Всю длинную неделю Димке снились только обыкновенные сны. Ни Мартина, ни крошечного клоуна и уж тем более Еремееву во сне он не встречал. Да и наяву тоже никаких напоминаний о цирковых тайнах не было и никаких чудес не происходило.

С Еремеевой он регулярно виделся на уроках, но она вела себя совсем буднично, словно они вместе не открывали никакой тайны и не переживали никакого чуда. Она даже на вопросы про котёнка отвечала скупо и однообразно. Толстый «ашка» несколько раз на переменах из-за угла грозил кулаком, но близко, особенно если Еремеева с портфелем была неподалёку, не подходил.

Но вот наконец настали долгожданные выходные, и утро субботы началось для Димки со слова ПРЕМЬЕРА. Оно его разбудило.

Словно какая-то пружина — или нет, словно стая разноцветных птиц, разом взлетевшая в его груди, — вытолкнула Димку из кровати даже раньше, чем он обычно вставал в школу. Сна не было ни в одном глазу!

Птицы в его груди щебетали, прыгали и порхали, и от движения их ярких крыльев словно было холодно внутри. Словно там была пустота, от которой становилось слегка тревожно, и эту пустоту надо было заполнить. Но ничто кроме вечернего представления в цирке её заполнить не могло!

Что Димка только ни делал: пытался играть на планшете, смотреть телевизор, даже читать книжку. Ничто в нём не убавляло предвкушения ПРЕМЬЕРЫ, и к вечеру, когда позвонил дядя Костя и пришла пора собираться, у него подрагивали пальцы так же, как, наверное, дрожали крылья у разноцветных птиц внутри его груди.

Пока они с мамой ехали на машине к цирку, он просто извёлся. Ему казалось, что автомобили вокруг ползут чрезвычайно медленно. Вдобавок пошёл дождь, и в сумерках машины стали напоминать ленивых красноглазых кроликов, которые, будто нарочно, едва двигались.

Успокоиться Димка не смог, даже когда дядя Костя в красивой малиновой униформе с серебряным позументом встретил их в фойе и провёл на места во втором секторе. Димка был настолько возбуждён, что, увидев несколькими рядами выше Еремееву, замахал ей руками, подавая знаки прямо через ряды гудящих зрителей. Мама его одёргивала, а Еремеева делала вид, что не замечает, но потом всё же кивнула.

Наконец погас свет и начался тот самый фейерверк, которого Димка так ждал и жаждал. Это был фейерверк из света, огней, восхищения, удивления и немножко страха! Фейерверк из красок и весёлости!

Но тигры!.. Тигры и львы запомнились Димке больше всего. Они текли по арене. Они были похожи на волны, какие он видел, когда ездил на море и бабушка водила его смотреть шторм. Они были гладкими и сильными, и среди золотой бури их тел скользил человек, который был счастлив и горд ими. И Димке стало ясно как день: они тоже счастливы тем, что в их золоте купается такой человек!

Но и после представления фейерверк Димкиных чувств до конца не погас, потому что, когда отгремели трубы оркестра и аплодисменты, дядя Костя взял за кулисы его и согласившуюся пойти с ними Еремееву.

Димке показалось, будто он здесь уже бывал. Сначала он не понимал, что ему кажется знакомым, но потом узнал запах: пахло опилками, зверями, немного пылью и конфетным ароматом пудры — совсем как в том сне. Почувствовала ли это Еремеева, было непонятно — виду она не подала и с серьёзным выражением лица слушала всё, что рассказывал дядя Костя, и осматривала всё, на что он показывал.



Вокруг кипела жизнь. Люди в такой же одежде, как у дяди Кости, туда-сюда носили разные сундуки и предметы, названия которых сложно было запомнить с первого раза. Димке удалось затвердить только «перш» и «шамберьер». В гримёрные заходили принцессы в блёстках и платьях, на которые даже Еремеева бросала заинтересованные взгляды, а выходили обычные девушки в куртках и с сумочками, и только в глазах у них оставался сказочный блеск. Тётенька с целой связкой морковок вела огромного слона с голубеньким бантом на хвосте, силачи несли какую-то штуку. Но вдруг Димка остановился словно вкопанный: со старой афиши на стене на него смотрел тигр Мартин, и казалось, ещё немного — и он что-то скажет.

— Что, брат? — раздался над его головой немного хриплый голос. — Даже с афиши кажется, что вот-вот заговорит, а уж вживую-то…

Димка оглянулся. Перед ним стоял дяденька в форме, как у дяди Кости, только с золотым позументом, но самым замечательным в дяденьке был не позумент, а усы, длинные и завивающиеся колечками.

— Что вживую? — поинтересовался Димка.

— А смотришь на него, бывало, и не поймёшь, зверь он или человек это в тигриную шкуру забрался.

— А клоун почему не нарисован?

— Это какой же? — осведомился дяденька.

— Ну примерно такой, — ответил Димка и показал рукой рост клоуна.

Дяденька сильно зашевелил усами, вытащил из кармана очки, надел их на нос, рассмотрел Димку сквозь них, снял и снова спросил:

— А что ещё про него знаешь?

— Да ничего я про него не знаю, — насупился Димка.

— Ну ты не дуйся, — сказал дяденька, снова энергично подвигал усами, оглянулся и тихонько добавил: — Я про него знаю… Он везде тут, живёт… — и дяденька глазами несколько настороженно обвёл это самое «везде», вслед за ним то же сделал и Димка.

— Димка, ну вот ты где застрял! — услыхали они и тут же расступились на шаг, словно заговорщики.

К ним подходил дядя Костя с очень недовольной Еремеевой.

— Пал Палыч, я племянника потерял, а он тут, с тобой…

— Да, тут, я нашёл, мы как раз знакомились. Пал Палыч, — дяденька протянул Димке руку.

Димка пожал её и спросил:


Конец ознакомительного фрагмента

Если книга вам понравилась, вы можете купить полную книгу и продолжить читать.