Невольно рука Келла потянулась к собственной щеке, на которой виднелся глубокий шрам. Но тот был застарелым и давно перестал болеть.

Братья походили друг на друга не только благодаря шрамам на лицах. У обоих были темные волосы, крепкие фигуры, правильные черты. Только Шон пониже ростом, глаза светлее, с зеленоватым отливом. Однако сейчас они налились кровью и почти вылезали из орбит, что не красило его и не предвещало ничего хорошего.

Понимая это, Келл медлил начинать разговор и в то же время сознавал, что деться некуда.

— Может, ты будешь любезен объяснить мне, почему заперся в моей спальне с этой женщиной? И что вообще происходит, черт возьми? — стараясь, чтобы голос звучал спокойно, спросил Келл.

— Что происходит? Это мой акт отмщения. Реванш.

Шон ткнул бутылкой в распростертую на кровати Рейвен.

— Нельзя ли попонятнее? — повысил голос Келл.

— Я похитил ее. Помешал этому… как его… — пьяно запинаясь, пояснил Шон.

— Помешал? Чему?

— Чертову браку… Замужеству… Теперь этот дурацкий герцог не женится на ней. Ни за что!

Он хрипло рассмеялся и сделал глоток из бутылки.

— А это?

Келл кивнул на хлыст, который тот не выпускал из руки.

Шон снова рассмеялся.

— Пытаюсь отхлестать ее… Так, как велела она сделать своим слугам полгода назад со мной. Я не забыл… нет… Черт ее возьми… Кто я для нее? Жалкое, низшее существо… — Он снова глотнул виски. Голос зазвучал почти жалобно. — Понимаешь? Никак не могу этого сделать на трезвую голову. — Он приподнял руку с хлыстом. — Смелости не хватает… — Он икнул и поник головой.

Келл почувствовал некоторое облегчение: слава Богу, его полоумный брат не дошел еще до того, чтобы хладнокровно, в здравом рассудке избить беспомощную женщину. Для этого ему необходимо напиться до потери рассудка. Впрочем, терял он его не только в пьяном виде. Его всегда переполняли чувства. И не только добрые. Их проявление приносило немало бед как самому Шону, так и окружающим. А выручал его кто? Он, Келл…

А вообще-то, в который раз подумал Келл — хотя в данной ситуации подобная мысль могла показаться довольно странной, — он совсем неплохой парень, этот Шон. Только не в меру самолюбивый и вспыльчивый. Он сначала натворит дел, а потом начинает думать. И тогда о многом жалеет. Сказывается половинка ирландской крови, бурлящая в его теле. Хотя не все ирландцы, даже стопроцентные, похожи на него. Или он на них.

Что же касается его порыва к отмщению, или, как он выразился, реваншу, то еще неизвестно, как бы поступил на его месте сам Келл, случись с ним такое.

А произошло вот что. В прошлом июне его беспутный братец, совсем потеряв голову, осмелился домогаться руки Рейвен Кендрик. Да-да, несмотря на то что та состояла в родстве с самим Латтреллом. Лордом Латтреллом. И в своих домогательствах был — в этом Келл не имел оснований сомневаться — достаточно настойчив и напорист, а возможно, и не слишком тактичен. Один раз его вышвырнули из дома, где жила Рейвен, а второй раз дело было в парке: пьяный, он преследовал Рейвен, и слуги избили его до беспамятства. Шона подобрала банда вербовщиков и насильно отправила на корабль, откуда он сумел вернуться лишь через четыре с лишним месяца, которые показались ему адом. С моря он привез не деньги, а следы побоев на всем теле.

Келл до сих пор с ужасом и сознанием своей невольной вины вспоминает о том, что не сразу придал серьезное значение исчезновению брата и потому не очень быстро помог ему вырваться из гостеприимных объятий британского морского флота…

Внезапно он заметил, как злые глаза Шона наполнились слезами, взгляд смягчился.

— Я любил ее, Келл, — пробормотал он, опуская голову. — Зачем она так поступила со мной? Зачем позволяла ухаживать за ней, а потом напустила на меня эту свору?

Он всхлипнул.

— Теперь вот выходит замуж за своего паршивого герцога, а меня прогнала как последнюю собаку. Бессердечная сука!

Келл не мог не разделить его гнева и чувства унижения, но тем не менее его все больше беспокоило бесчувственное состояние лежащей перед ним женщины, а также хлыст, который по-прежнему оставался у брата.

Шагнув к нему, он вынул из его руки оружие мести.

— Ты ведь никогда бы не воспользовался им, Шон, — сказал он. — Что бы она ни натворила, ты не можешь ударить женщину.

— Очень даже могу, — пытался протестовать тот. — Она моя пленница. Заложница. Пускай ей будет так же плохо, как было мне все эти месяцы.

Положив хлыст на стол, Келл увидел там пистолет и кинжал. Неплохо Шон подготовился к своему реваншу. Но что же с ней теперь делать, с этой жертвой мести?

В это мгновение Рейвен пошевелилась и тихо застонала. Взяв со стола кинжал, Келл приблизился к кровати и увидел, что лицо пленницы горит лихорадочный румянцем, что, впрочем, не делало его от этого менее привлекательным. На мгновение она открыла свои темно-голубые глаза, остановив на Келле отсутствующий взгляд из-под немыслимо длинных густых ресниц; зрачки были расширены, как от действия сильного лекарства.

За короткую минуту Келл понял брата, осознал, какое магическое действие могли оказать на него это лицо, этот взгляд…

Он осторожно разрезал веревки, стягивающие ей руки, помог опустить их вдоль тела. Она снова застонала и, повернувшись на живот, уткнулась лицом в подушку. Он прикрыл ее одеялом — чтобы не замерзла и чтобы не видеть ее обнаженного тела. Ему не хотелось, уподобившись брату, поддаться магическому обаянию этой женщины.

— Какое снадобье ты ей дал, Шон? — спросил он не оборачиваясь.

— Успокоительное. Заставил выпить. Когда начала царапаться.

— Ты врешь! Наверное, это была шпанская мушка? Кантаридин?.. Я знаю твои штучки!

В голосе Келла звучало неодобрение.

— Совсем нет. Какой-то афродизиак. Она сказала, это хорошее восточное лекарство.

Так… Начинается дурацкая неразбериха, которая так часто сопутствует действиям Шона. Неразбериха и вранье.

— Кто «она»? — крикнул Келл. — У кого ты взял? Отвечай толком!

— Разве я не сказал? У мадам Фуше.

Келл знал эту женщину, хозяйку первоклассного борделя, где нередко бывал Шон. Она хорошо разбиралась в снадобьях подобного толка — в различных афродизиаках, которые предназначались для усиления полового чувства. Знала наверняка и о безопасных дозах. А вот знал ли о них Шон? Пока что его пленница находится в полусознании, в лихорадочном сне. Но кто может сказать, что будет с ней через минуту? Через час? И вообще, сколько времени может действовать это неизвестное снадобье и каковы будут последствия? При всей его неприязни к этой соблазнительнице мужчин и виновнице злоключений Шона ему было жаль ее, а кроме того, он беспокоился за репутацию своего заведения — и так довольно сомнительного в глазах многих респектабельных людей. Не хватает еще, чтобы с этой женщиной что-то произошло…

Келл провел рукой по волосам, покачал головой. Да, Шон втянул его в серьезные неприятности.

— Но зачем, глупец, — крикнул он брату, — ты дал ей этот кантаридин?.. Не ври мне, это определенно он! Почему не какое-нибудь снотворное? Успокоительное?

Шон изобразил чуть смущенную улыбку.

— Ты спрашиваешь, зачем? Чтоб она снова захотела меня! Как хотела раньше. До того, как оттолкнула. Эх, какие у нас были ночи! Ей все время было мало, а ведь ты меня знаешь…

Он с трудом поднялся на ноги, подошел к постели и устат вился на Рейвен.

— Не дождусь, когда снова займусь с нею. Как думаешь, она уже соображает что-нибудь?

Келл решительно встал между ним и пленницей. Шон недоуменно посмотрел на него.

— Хочешь помешать мне, брат? — пробормотал он. — Самому захотелось?

— Ты не должен подвергать насилию девушек, Шон, как бы предосудительно они себя ни вели, — спокойно сказал Келл.

— Да какая она, к дьяволу, девушка! — рявкнул младший брат. — Только выглядит невинной, а на самом деле ого-го… Кроме того, она ведь англичанка, а не ирландка вроде нас с тобой. Она и замуж отказалась за меня идти, потому что во мне ирландская кровь.

Келл хорошо знал о давней способности брата выдумывать небылицы и попросту привирать, но в данном случае почти поверил ему. Сколько раз за свою не слишком долгую жизнь он сталкивался с таким отношением и к себе, и к другим ирландцам и полукровкам. Поверил, и в душе поднялось негодование. Даже ярость. Эта надменная аристократка, искательница приключений, смеет презирать таких, как они с братом. Натравливать на них слуг только за то, что они принадлежат не к такому высокому обществу, как она, и кровь в их жилах течет не чисто английская!.. Так почему бы в самом деле его брату не отомстить ей хотя бы таким способом? Это послужит для нее и для таких, как она, хорошим уроком.

Келл перевел взгляд с пьяного, возбужденного лица Шона на беспомощное тело Рейвен и покачал головой, осуждая самого себя. Впрочем, чересчур размягчаться не следует. Однако надругаться над слабой женщиной он не может позволить никому. Даже бедному брату, заботиться о котором он дал клятву еще в ранней юности.

— Неужели ты и в самом деле готов поступить с ней подобным образом? — спросил он Шона.

— Еще как! — было ответом. — И не один раз!

Келл положил ему руку на плечо.

— Иди домой, Шон. Уверен, от дальнейших ее страданий ты уже удовлетворения не испытаешь. Дело сделано: брак расстроен, ее репутация погублена. Можешь считать, что ты отомщен. Разве этого недостаточно?

Шон сделал глоток из бутылки и прохрипел:

— Нет, этого мало.

Келл пристально взглянул ему в глаза.

— Шон… Отправляйся домой.

В его голосе были упрек, ласка, суровое предупреждение — все вместе.

После недолгого молчания младший брат понурил голову и отвернулся. Похоже было, он вот-вот заплачет.

Пауза продолжалась. Потом он снова поглядел на Келла и кивнул, соглашаясь.

Келл подвел его к двери, отпер ее и позвал Эмму.

— Пусть кто-нибудь отвезет его домой, — сказал он ей. — Когда проспится, я с ним продолжу разговор…

Проводив их взглядом, он вернулся в комнату и, стараясь ступать неслышно, начал мерить ее шагами. Ему было о чем подумать, и в первую очередь о том, что делать с женщиной, которая лежит на его постели. Избавиться от нее? Сейчас? Позднее? Но как?.. Конечно, ее следует отправить туда, где она живет. Но в таком состоянии? Без врача? Кто знает, что с ней может случиться по дороге? Какое действие окажет на нее в дальнейшем то, что влил ей в горло безрассудный Шон?

Нет, лучше, пожалуй, не трогать ее, подождать, пока наркотик выветрится и прекратит свое действие. А утром вернуть ее каким-то образом домой…

Он прекратил хождение по комнате, нахмурившись, остановился возле постели. Рейвен скинула одеяло, начала лихорадочно метаться — ноги непрерывно дергались, голова билась о подушку. Наконец она вытянулась на спине, полупрозрачная смятая сорочка не прикрывала ни груди с темнеющими сосками, ни темный треугольник внизу живота. Но дольше всего его взгляд задержался на ее прелестном лице, обрамленном иссиня-черными прядями волос, с тенями от неправдоподобно длинных ресниц.

Внезапно ее пальцы сдавили ему руку, глаза раскрылись, и он почувствовал, что тонет в их голубом омуте. Было ясно, она его не видит, а если и видит, то не отдает себе отчета, кто перед ней, не может объять разумом увиденное. Это длилось какое-то мгновение, потом глаза ее снова закрылись, тело успокоилось, и она чуть слышно прошептала слова, которые он с трудом разобрал:

— Мой пират…

На чувственных губах появилась удовлетворенная улыбка.

«Разрази меня гром! — мысленно воскликнул он. — Ну как устоять против такой красоты, пускай болезненной, беспомощной, но подлинной и удивительной!»

Однако не нужно расслабляться и поддаваться наваждению. Перед ним, по существу, враг — человек из другого круга, презирающий всех, кто находится за его границами; человек, жестоко надругавшийся над братом и неизвестно, над сколькими несчастными, поддавшимися ее чарам… Так что ему следует быть настороже и не допустить слабины, не стать очередной жертвой… Хотя о какой жертве может идти речь: она сама сейчас страдающая сторона — одинокая, больная, с исковерканной судьбой…

Освободив руку от ее на удивление сильной хватки, Келл подошел к умывальнику — убедиться, что воды в кувшине достаточно, чтобы, если потребуется, охладить жар ее тела. Он немного знал, как действуют подобного рода снадобья, — приходилось видеть в дни своей бурной юности. Наверняка ей предстоит еще почувствовать немыслимый жар в крови, испытать непреодолимую животную страсть, неудержимую жажду соития, без удовлетворения которой ее тело просто разорвется на части.

Он был почти уверен: все, что она испытала до сих пор от рук его мстительного брата, может померкнуть в сравнении с тем, что, видимо, еще предстоит. Когда действие наркотика достигнет апогея, а сама она не сумеет найти должного выхода, то… В этом случае, если в нем сохранилась хоть капля жалости к человеку — вообще к человеку, — он должен будет что-то сделать, чтобы помочь ей, чтобы облегчить ее страдания…

Он взглянул в окно, за которым еще серел мутный зимний день, и только сейчас вспомнил, что уже близок вечер. Подойдя к камину, переворошил горячую золу, добавил угля. Подумал, что вскоре можно сказать Эмме, чтобы принесла ужин.

А пока налил себе большой бокал виски из хрустального графина и уселся в кресло.

Что ж, он сам взвалил на себя эту ношу, принял ответственность за человека.

Надвигающаяся ночь не сулит ни удовольствия, ни сна.

Глава 3

Тело Рейвен изгибалось от прикосновений возлюбленного в отчаянной попытке удержать его руки, чтобы испытать облегчение. Все чувства были обострены, кожа натянута до предела, боль внизу живота казалась невыносимой.

— Пожалуйста, — попросила она слабым голосом, — сделай, чтобы у меня не болело.

Она вся пылала в лихорадочном полубреду, между обманчивостью и явью.

— Спокойней! — произнес он.

Так командуют норовистым лошадям.

Его рука скользнула к ней за корсаж, ласково прикоснулась к грудям, к напряженным соскам. Она удовлетворенно вздохнула: прохлада его ладони принесла успокоение.

Еще никогда ее миражи не были столь явственны, столь определенны. Никогда еще ее пират не являлся ей в своем истинном обличье. А сейчас он был здесь, рядом, она ощущала тепло его тела, запах кожи… его губы на своих… Требовательные ласки… Сотрясаясь от желания, она потянулась к нему — он был ей нужен как воздух… Необходим, как солнечный свет… Огромное слепое желание поглощало ее всю…

Он тоже, она была уверена, желал ее. Правда, в отличие от нее он был полностью одет, но под покровом одежды, она это чувствовала, вожделение снедало его. Однако когда она протянула руку и коснулась его, он отпрянул.

Тем не менее его рука скользнула ниже по ее телу, замерла между ног, словно он знал, откуда ее терзает боль, знал, как помочь.

Он так и сказал, она услышала его слова:

— Не бойтесь, я хочу помочь вам…

Кто он такой? Это не ее пират, а кто-то другой. Она не вполне понимала смысл его слов, но голос звучал как стихи, как рокот ручья — вселял успокоение.

Со стоном она переменила положение, приоткрыла ему свое тело, вцепившись пальцами в края постели, готовая на все, лишь бы испытать облегчение…

И — о чудо! — магическое движение пальцев в глубине ее лона принесло успокоение, умерило нестерпимую боль. А когда давление их немного усилилось, влажный жар охватил ее, но уже не так лихорадило.

Она попыталась вырваться из его рук, но тогда в ней вновь проснулось необузданное желание, сопровождаемое сильной болью, и она вновь не смогла сдержать стона.

Он продолжил манипуляции.

— Это нужно сейчас… — говорил он. — Необходимо… Вы должны позволить…

Голос врача у постели больного, а не ее пирата. Какой странный сон…

Желание в ней нарастало, ей хотелось ощутить его целиком, как бывало раньше. Но он отталкивал ее руку, а его пальцы проникали все глубже, делались настойчивее.

И ее недра ответили — словно пламя полыхнуло в них, дрожь объяла все тело. Она изогнулась, из губ вырвался уже не стон, а крик. Ее страсть нашла наконец выход, тело обмякло, и наступило минутное блаженство. Такое острое, что, казалось, она не перенесет его и канет в небытие.

Повернувшись к нему, к ее пирату и лекарю, она с благодарностью прижалась лицом к его груди и моментально погрузилась в сон.

Келл пробормотал сквозь зубы неясное проклятие, чувствуя, что больше не может спокойно выносить присутствие в такой близости этого прекрасного женского тела. Сколько часов прошло, как он занимается «лечением»? У него тоже появилась боль от столь долго сдерживаемого естественного желания, которое он не в силах укротить и которое усиливается с каждым часом, с каждой минутой.

Какое дьявольское снадобье заставил ее выпить его брат и что за женщина она сама, если даже в болезненном состоянии — в лихорадке, в полусознании — продолжает оставаться желанной для такого искушенного мужчины, как он? И в то же время его опыт подсказывал, что действие наркотика еще не прекратилось и следует ожидать новых, быть может, более сильных приступов, от которых ее не избавить с помощью пальцев. Ее организму нужно будет другое. Она потребует другое…

Он пошевелился, попытался еще дальше отодвинуться от нее, но это не облегчило его собственное состояние: он лишь чуть-чуть отстранился от огня, не загасив его.

Ее сорочка совсем намокла от воды, которую он брызгал на нее, и в некоторых местах материя так прилипла к коже, что кончики грудей выглядели обнаженными. Он не мог отвести от них глаз.

Эта картина вызвала новый прилив крови к чреслам и новый приступ боли.

Черт! Ведь ее состояние может длиться еще Бог знает сколько, а ему придется терпеть! Зачем только он ввязался в эту историю? Спасибо никто не скажет, а расхлебывать придется. Неизвестно еще, чем все закончится…

Он решительно перевел взгляд с ее тела на лицо, надеясь хоть немного умерить свое возбуждение. Она спала и во сне была похожа на невинного ребенка, а не на «прожженную суку», как ее назвал Шон. Казалась такой незащищенной, ранимой. Вызывала сочувствие и жалость.

Нечасто приходилось ему видеть такое привлекательное лицо, в котором было красиво все — нос, рот, брови… Если бы еще она открыла глаза… Но он и так помнил их синеву… Захотелось вдруг поцеловать ее в губы, однако он не позволил себе этого.

Словно угадав его желание, она вновь придвинулась к нему. Ее опять начала бить дрожь, она цеплялась за него, притягивала к себе, в широко открытых глазах читалась мольба…

Выругав себя еще раз, он сдался. Дальше он терпеть не мог, да и помощь, по его разумению, он сумеет оказать куда большую, если…

Скинув башмаки и домашнюю куртку, но оставив остальные предметы одежды как возможный барьер, на который еще возлагались робкие надежды, он опустился рядом с ней на постель.

— Мой пират… — услышал он шепот.

Какого черта! Что она знает об этих пиратах? Уж не побывала ли и взаправду на каком-нибудь пиратском корабле в роли пленницы? Перед тем как стать пленницей шалопая Шона? И вполне возможно, что там, на палубе…

Додумать он не успел, потому что она настойчиво тянула его на себя, нащупывая самые чувствительные места на его теле. Движения ее становились яростнее, в глазах загоралось безумие.

Снова его рука опустилась к ее лону, проникла туда, и женщина в конце концов притихла. Слава Богу, быть может, на этом все и закончится?

Он безмерно устал, напряжение не спадало, у него все болело…

Вероятно, он ненадолго погрузился в сон, однако, вздрогнув, пробудился и не сразу понял, что происходит. Откуда это приятное, томительное ощущение?