Никола Юн

Весь этот мир

Моему мужу Дэвиду Юну, который открыл мне мое сердце.

А также моей умнице и красавице дочурке Пенни, которая сделала его больше.

Белая комната

Я ПРОЧИТАЛА ГОРАЗДО БОЛЬШЕ КНИГ, ЧЕМ ВЫ. Не важно, сколько вы прочитали. Все равно я больше. Поверьте. У меня просто было на это время.

В моей белой комнате, на фоне белоснежных стен, на сверкающих белизной полках, корешки книг — единственный источник цвета. Все они — новенькие издания в твердом переплете: у меня не бывает потрепанных книжек в мягких обложках. Книги прибывают Снаружи, продезинфицированные, упакованные в вакуумную пленку. Хотелось бы мне посмотреть на машину, которая их запечатывает. Я представляю, как книга движется по белой конвейерной ленте к белому прямоугольному лотку, где белые механические руки вытирают с нее пыль, соскребают грязь, обрабатывают дезинфицирующим средством и иными способами обеззараживают, пока она наконец не становится достаточно чистой, чтобы ее можно было отправить мне.

Когда прибывает новая книга, первым делом я должна снять с нее пленку. В процессе обычно используются ножницы и ломается больше одного ногтя. Вторая моя задача — написать свое имя на титульном листе.

...

СОБСТВЕННОСТЬ

Мэделайн Уиттиер

Не знаю, зачем я это делаю. Здесь нет никого, кроме моей мамы, которая не читает книг, и медсестры Карлы, у которой читать нет времени, потому как она постоянно следит за моим дыханием. У меня редко бывают посетители, так что одолжить книги мне просто некому. Нет ни одного человека, которому может понадобиться напоминание о том, что забытая книга на его полке принадлежит мне.

...

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЗА ВОЗВРАТ

(отметьте все подходящие варианты):

На эту часть я обычно трачу больше всего времени, и в каждой книге варианты вознаграждения свои. Иногда все довольно фантастично:

— Пикник со мной (Мэделайн) под ясным синим небом в полном цветочной пыльцы поле, где растут маки, лилии и несметное число желтых ноготков.

— Чаепитие со мной (Мэделайн) на маяке посреди Атлантического океана в эпицентре урагана.

— Подводное плавание со мной (Мэделайн) в кратере Молокини. Цель мероприятия — увидеть символ Гавайев рыбку хумухумунукунукуапуаа.

Иногда варианты не столь экстравагантны:

— Поход со мной (Мэделайн) в букинистическую лавку.

— Прогулка со мной (Мэделайн) до конца квартала и обратно.

— Короткая беседа со мной (Мэделайн) на любую выбранную вами тему, на моем белом диване, в моей белой спальне.

А иногда награда и вовсе проста:

— Я (Мэделайн).

Социальная изоляция

МОЯ БОЛЕЗНЬ СТОЛЬ ЖЕ НЕОБЫЧНА, СКОЛЬ И ЗНАМЕНИТА. Я больна одной из форм тяжелой комбинированной иммунной недостаточности (ТКИН), известной также как «синдром мальчика в пузыре».

Проще говоря, у меня аллергия на мир. Что угодно может спровоцировать приступ. Например, прикосновение к столу, который протерли слишком активным моющим средством. Или аромат чьей-то туалетной воды. Или экзотическая приправа. Это может быть что-то одно, или все сразу, или ничто из вышеперечисленного, а совершенно иные факторы. Никто не знает, что именно провоцирует приступы, но всем известны последствия. Мама говорит, что в младенчестве я чуть не умерла. И потому я изолирована от социума. Я не выхожу из дома. Я не покидала дом ни разу за все свои семнадцать лет.

Желание в день рождения

— ВЕЧЕР КИНО, «ЧЕСТНАЯ УГАДАЙКА» ИЛИ «КНИЖНЫЙ КЛУБ»? — спрашивает мама, накачивая манжету для измерения давления, надетую мне на руку. Она не упоминает о своей самой любимой игре из всех, за которыми мы привыкли проводить время после ужина, — фонетическом скрабле [Одна из версий обычного скрабла (российский аналог — игра «Эрудит»), в которой допускается и даже поощряется некоторый обман. Чтобы составить слово из имеющихся букв, игроки могут жульничать, выкладывая буквы, исходя из звучания слова, а не его написания. Обычно очки в такой версии скрабла не подсчитывают, но у Мэделайн и ее мамы, по всей видимости, своя интерпретация этой игры. — Здесь и далее, помимо отмеченных особо, примечания переводчика.].

Я смотрю на нее и вижу в ее глазах смех.

— Скрабл, — говорю.

Она перестает накачивать манжету. Обычно Карла, медсестра, которая работает у нас с утра до вечера, измеряет мне давление и ежедневно вносит данные в журнал контроля самочувствия, но сегодня мама дала ей отгул. Сегодня у меня день рождения, а этот день мы всегда проводим вместе с мамой, вдвоем.

Мама надевает стетоскоп, чтобы послушать мне сердце. Улыбка сходит с ее лица, сменяясь профессиональной миной. Она доктор, и именно такой ее чаще всего видят пациенты — немного отстраненной, серьезной и озабоченной. Интересно, обнадеживает ли их такое выражение лица.

Под влиянием порыва я быстро целую маму в лоб, желая напомнить, что перед ней всего лишь я, ее дочь и любимый пациент. Она улыбается и гладит меня по щеке. Думаю, что, если тебе суждено родиться с заболеванием, которое требует круглосуточного контроля, неплохо, когда твоим личным доктором может быть мать.

— Сегодня у тебя праздник. Почему бы нам не выбрать игру, в которой ты можешь победить? «Честная угадайка»?

Так как в обычную «Угадайку» невозможно играть вдвоем, мы с мамой изобрели «Честную угадайку». Один человек рисует картинку, а другой честно пытается угадать, что это. Если твоя догадка верна, противник получает очки.

Я смотрю на нее прищурившись.

— Мы сыграем в скрабл, и сегодня я выиграю, — заявляю уверенно, хотя у меня нет ни единого шанса. За все годы игры в фонетический скрабл, или «фанэтичиский скрабл», я ни разу не обыграла маму. В последнюю игру я была близка к победе. Но потом она повергла меня на последнем слове, взяв тройные очки.

— Ладно. — Мама с притворным сочувствием качает головой. — Все, что захочешь. — И снова закрывает глаза, чтобы послушать мое сердцебиение.

Оставшуюся часть утра мы печем мой ставший традиционным именинный торт — ванильный бисквит с ванильной глазурью. После того как бисквит остывает, я украшаю его невозможно тонким слоем глазури, которой еле-еле хватает на то, чтобы покрыть торт. Мы обе любим бисквит и совсем не любим глазурь. Потом оставшейся глазурью я рисую на торте восемнадцать ромашек с белыми лепестками и белой сердцевиной. На боках торта изображаю белые занавески.

— Идеально. — Мама заглядывает мне через плечо, когда я заканчиваю работу. — Как и ты сама.

Я поворачиваюсь к ней. Она улыбается мне широкой горделивой улыбкой, но в глазах у нее блестят слезы.

— Какой трагизм, — говорю я и выдавливаю остаток глазури ей на нос, отчего она начинает смеяться сквозь слезы. Ну, правда, обычно мама не настолько эмоциональна, но мой день рождения всегда действует на нее именно так — она становится плаксивой и веселой одновременно. А если она плачет и смеется, тогда и я делаю то же самое.

— Знаю, — отвечает она, беспомощно вскидывая руки. — Я ужасно жалкая. — Она сгребает меня в охапку и крепко прижимает к себе. Глазурь перебирается мне на волосы.

Мой день рождения — единственный день в году, когда мы обе необыкновенно остро осознаем, что я больна. В этот день начинаешь ощущать течение времени. Еще один год прошел под знаком болезни, и в обозримом будущем нет никакой надежды на исцеление. Очередной год без всех этих нормальных для подростка переживаний: обучения в автошколе, первого поцелуя, выпускного, впервые разбитого сердца, первого ДТП. Очередной год, который моя мама провела исключительно в работе и заботах обо мне. В любой другой день гораздо легче не замечать, как много вещей проходит мимо.

Сегодня мне немного труднее, чем в прошлые дни рождения. Возможно, потому, что теперь мне восемнадцать. Технически я теперь взрослая. Я должна бы уехать из дома, отправиться в колледж. А мама — страшиться синдрома пустого гнезда, то есть родительской депрессии. Но из-за ТКИН я никуда не еду.

Позже, после ужина, мама вручает мне чудесный набор акварельных карандашей, который уже несколько месяцев значился в моем списке желаний. Мы идем в гостиную и, поджав ноги, усаживаемся перед кофейным столиком. Это тоже часть нашего праздничного ритуала. Мама зажигает свечу в центре торта. Я закрываю глаза и загадываю желание. А потом задуваю свечу.

— Что ты загадала? — спрашивает она, как только я открываю глаза.

На самом деле единственное, чего можно пожелать, — это волшебное исцеление, которое позволит мне вырваться на волю, как дикому зверю. Но я никогда не загадываю такое, потому что это несбыточно. Все равно что пожелать, чтобы русалки, драконы и единороги существовали в реальности. Обычно я загадываю какое-нибудь более исполнимое желание, которое не опечалит нас обеих.

— Чтоб был мир во всем мире, — отвечаю я.

Съев три куска торта, мы начинаем играть в фонетический скрабл. Мне не одержать победу. Я даже не близка к ней.

Мама находит удачное место на поле и ловко использует все свои семь букв, выкладывая ПОКАЛИПСИС.

— Что? — недоумеваю я.

— Апокалипсис, — говорит она, и в ее глазах пляшут лукавые искорки.

— Нет, мам. Не выйдет. Я не могу это признать.

— Сойдет. — Вот и весь ее ответ.

— Мам, тебе нужна еще одна «A». Без нее никак.

— Покалипсис, — произносит она вслух для большего эффекта, показывая на буквы. — Все складывается.

Я качаю головой.

— ПОКАЛИПСИС, — не унимается она, медленно растягивая слово по буквам.

— Боже, а ты упертая, — говорю я, поднимая руки. — Хорошо, хорошо, так и быть.