— Да переночевать-то можно и у нас в углах, коли ежели у вас паспорты в порядке.

— В порядке, в порядке, милая.

— Ну так хозяйка пустит. Пойдемте со мной. По пятачку она пустит.

— По пятачку с каждой?

— Ну да.

— Фу, как дорого!

— Как дорого? Да ты, умница, должно быть, цен питерских не знаешь. В ночлежном доме и то берут по пяти копеек с носа.

— В ночлежном доме за пять копеек с угощением, — откликнулась женщина с синяком. — Там вечером кружка чаю с куском сахару и с куском хлеба полагается.

— Так ведь в ночлежный-то дом, где с угощением, не всегда и попадешь, коли попозднее придешь. Там, милая, спозаранку места караулят — и всегда все места заняты, особливо на женской половине, — отвечала баба с головой окутанной платком. — Женское отделение маленькое — ну и умаление всегда. Я по зиме раза три туда совалась — и все полно да полно. Придешь — и поворотишь оглобли назад. Пять копеек за ночлег и в таких домах берут, где вовсе без всякого угощения.

— Врешь. Есть и за три копейки. Вот я три дня подряд ночевала за три копейки, да и сегодня туда пойду.

— Голубушка, нельзя ли с тобой нам идти? Проводи нас, — обратилась Акулина к женщине с подбитым глазом.

— Отчего же? Очень просто. Пойдемте.

— Да уж пожертвуйте вы по пятачку-то и идите к нам, — приглашала Акулину баба с головой укутанной платком. — У нас квартира, у нас, по крайности, спи спокойно и чувствуй, что у тебя все твои вещи целы будут. А ведь за три копейки не ведь где ночевать, так того и гляди, что или чулки у тебя украдут, или платок стащат.

— Сделай, брат, одолжение… Коли хозяину что отдашь — все цело будет, — отвечала женщина с подбитым глазом.

Баба с головой укутанной платком, продолжала звать к себе Акулину и Арину:

— Пойдемте, землячки, к нам. По пятачку отдадите, так уж, право, спокойнее будет.

— Умница, да откуда денег-то взять? Ведь нам надо тоже тот расчет держать, что ежели завтра не наймемся, так было бы на что поесть.

— Ну, Бог не без милости. Авось завтра и найметесь. Ведь вы вот со здоровыми ногами, вы на поломойство наняться можете, так вам с полгоря. Хозяйке по пятачку отдадите да ежели на копейку сахару купите, то я вас и чайком дома попоить могу. Чай у меня есть. Заваривать у хозяйки буду, так и вас попою за милую душу.

Акулина и Арина колебались, куда им идти на ночлег. Напиться чаю, не видав целый день горячей пищи, было заманчиво. Они стали шептаться друг с дружкой, рассчитывая, сколько у них останется назавтра денег, ежели они позволят себе это удовольствие.

В это время под навес зашел какой-то бакенбардист в потертом пальто и в войлочной рыжей шапке, посмотрел направо и налево, обозревая присутствующих, и сказал:

— Двух поденщиц нам на завтра с утра требуется. На Гороховую улицу. Будем рамы зимние выставлять, так чтобы все окна перемыть, двери, полы, которые ежели не паркетные, и все прочее.

Под навесом просияло. Почти все женщины поднялись со скамеек и приблизились к нему.

— Прийти к семи часам утра. Я сейчас адрес дам, — продолжал бакенбардист.

— Давай, голубчик, давай. Вот я могу, да вот и она, — послышалось со всех сторон, и несколько рук протянулось к нему.

Все протискивались, стараясь быть впереди. Подскочила к бакенбардисту и Акулина.

— Нас возьмите, барин, нас! — кричала она. — Мы вот две из одного места. Арина! Иди сюда! Чего ты, дура, там сзади-то торчишь!

— Постой! Постой! Не напирай! Чего вы лезете-то! — крикнул бакенбардист. — Цена?

— Да ведь уж положение известное: шесть гривен, — раздалось где-то.

— Врет, врет она. Положение — полтина. Чего ты запрашиваешь-то!

— Я считаю, что и полтину-то дорого.

— Как дорого? На стирку по полтине-то в поденщину ходим, так там кофеем поят и харчи дают.

— У нас и работы-то всего часов до трех-четырех дня. Ну ладно, и мы чаем попоим. А только сорок копеек. Нам двух женщин требуется.

— Хоть шесть штук, а только меньше полтины нельзя, — слышалось со всех сторон.

— Бери нас, барин, бери… Мы вот двое и за сорок копеек пойдем, — тронула Акулина бакенбардиста за рукав и указала на себя и Арину.

Бакенбардист посмотрел на них и сказал:

— Ну ладно. Приходите. Гороховая улица, № 117. К господину Крылину. Да вот я сейчас запишу. Только приходите к семи часам утра.

Бакенбардист вынул из кармана клочок оберточной бумаги и карандаш и стал писать адрес.

На Акулину и Арину со всех сторон сыпались ругательства, зачем они цену сбили. Женщины не жалели ни горла, ни отборных слов.

XVIII

— Вот плакались, что нет найма, ан оказывается, что и с заработком, — приветливо сказала Акулине с Ариной женщина с головой окутанной платком. — Это только моя такая доля несчастная, что я из-за моих проклятых ног ни на поломойство, ни на стирку идти не могу. Как наклонишься к полу — ломят, да и что ты хочешь! Не наймусь завтра или послезавтра в прислуги, так в больницу лечь, что ли, на праздник? Да не возьмут и в больницу с моей болезнью. Скажут: какая ты больная, коли ходить можешь! — рассуждала она и прибавила: — Ну что ж, милушки боровичские, пойдемте к нам в углы ночевать, прожертвуйте по пятачку-то, ведь уж завтра по два двугривенных заработаете.

— Можно, можно теперь по пятачку за ночлег прожертвовать. Пойдем к вам, коли у вас так хорошо. Веди нас, — радостно отвечала Акулина. — Сейчас пойдем или еще здесь сидеть будешь?

— Да сиди или не сиди — все равно ничего вечером не высидишь. Вон уж темнеет. Кто же на ночь глядя будет прислугу нанимать, — сказала баба с головой окутанной в платок и, кряхтя, стала вставать со скамейки. — Ох, ноженьки мои, ноженьки! Совсем вы меня обезручили! — вздохнула она.

Встав на ноги, она покачнулась. Видно было, что ноги ее действительно мучили.

— Еще разойдусь — ничего, — прибавила она. — А вот встать да на первых порах идти — так просто наказание! Пойдемте, милые.

Акулина, Арина и женщина с головой окутанной байковым платком отправились на ночлег. По дороге Акулина и Арина узнали, что женщину с головой закутанной в байковый платок зовут Фионой, и сами сказали ей свои имена.

— Ежели уж чайком нас попоишь на ночлеге, то пусть будет так, что чай твой, а сахар наш и для тебя. Из-за этого я уж на две копейки сахару-то куплю, — сказала Акулина.

Она зашла в мелочную лавочку, и на две копейки ей дали четыре кусочка сахару.

— Сложиться разве по две копейки да ситничку фунтик купить? — предложила Фиона. — Вы на завтра с заработком, а у меня хоть только пятачок на все про все остался, но завтра все равно, как ни бейся, а один платок или подушку надо будет побоку.

— Нет, нет. Что ты! Какой тут ситник! Праздник, что ли, сегодня! Вот разве черного хлебца к завтрому немножко… А то вдруг эдакие деньги за ситный платить! — отказалась Акулина.

Фиона, однако, склонила их купить фунт полу белого хлеба за три копейки. Они купили и уже отправились на ночлег.

Идти было неблизко. Квартира, где жила Фиона, была близ Калинкина моста, в одном из переулков, и помещалась на дворе в полуразвалившемся деревянном домишке.

Когда женщины вошли, их встретила хозяйка — здоровая, полная женщина в линючем ситцевом платье, с засученными по локоть рукавами. Она стояла около закоптелой русской печки и жарила на щепках, на тагане, поставленном на шестке, картофель.

— А я, Марья Тимофевна, к тебе ночлежниц привела, — начала Фиона. — Пусти их переночевать. Женщины хорошие, смирные. По пятачку с них взять тебе не мешает.

Хозяйка оглядела Акулину и Арину с ног до головы и отвечала:

— Да разве в проходном коридорчике улягутся, а то ведь больше негде. У меня, сама знаешь, все углы заняты.

— И, милая! Нам только бы где-нибудь приткнуться, — сказала Акулина.

— Смотрите, ведь ночью через вас жильцы ходить будут, так как бы не наступили.

— Ничего, голубушка, как-нибудь посторонимся. Ведь уж на живого человека нарочно ступать не будут, а только разве споткнутся.

— Ну, не скажи. У меня коридор темный, а жильцы могут быть и хмельные.

— Никто, Бог, ангелка… Все под Богом… А мы не привередливы.

— Ин оставайтесь тогда, давайте паспорты. Без паспортов чужих людей не пущу. У меня тоже добро есть, а вы кто вас знает, какие такие…

— Возьми, возьми, душечка, паспорты…

И Акулина, и Арина полезли в котомки за паспортами и передали их хозяйке.

— Только уж ты, Марья Тимофевна, пусти их в нашей комнате к столику чайку напиться, — сказала Фиона.

— Что ж, пусть пьют. Только бы жильцы не заругались, что навела чужих.

— За что же ругаться-то? Они мои гостьи. К жильцам гости же ходят.

Фиона повела Акулину и Арину в комнату, где она занимала угол. Комната была очень небольшая, и в ней стояло пять коек. На одной из коек лежала уж какая-то босая женщина и спала. На другой койке сидела старуха с седой косматой головой и в полутьме, наобум вязала чулок. У окна помещался простой некрашеный стол и около него две такие же табуретки. На столе горела маленькая жестяная керосиновая лампочка и тускло освещала комнату.

— Ну вот, присаживайтесь к столу, а я добегу с чайником до трактира да заварю чай, — приглашала Акулину и Арину Фиона. — Трактир тут у нас рядом. Две чашки у меня есть в коробу под кроватью, а третью мы у жилицы спросим. Анна Марковна, дай, мать, нам твою кружечку на подержание. Гостью мне вот попоить, — обратилась она к старухе.

— Да спроси у хозяйки. Что все у жильцов побираться! — прошамкала старуха.

— У хозяйки-то я жестяного чайничка попрошу. Ну что ты кружку-то жалеешь! Цела останется.

Конец ознакомительного фрагмента