Ардальон Сергеев подождал и через минуту произнес:

— Ты вот что… Ты мне больше не нужна. Сегодня отработаешь, переночуешь здесь, а завтра иди с Богом. Пятиалтынный за день тебе расчету, паспорт в зубы и — марш.

Услышав эти слова, Арина не выдержала и заплакала.

— Ставь котел-то в печь, ставь. Печь уж вытопилась. Нечего тут реветь! Нареветься-то и завтра на свободе успеешь, — прибавил Ардальон Сергеев и, взяв картуз, вышел из избы.

Когда работа на огороде покончилась и рабочие пришли ужинать, Арина сейчас же объявила Акулине, что ей, Арине, хозяин отказал от работы. Акулина даже изменилась в лице.

— Ну не подлец ли человек! — воскликнула она. — Не захотела девушка быть к нему склонна, так он и вон гнать. Тогда и я с тобой вместе уйду. Не хочу я тебя оставить. Ну как ты, молоденькая девушка, будешь одна? Ну куда ты пойдешь? Как одна будешь искать работу? Нет, я с тобой… Я тебя одну не оставлю. Будем вместе искать местов, по другим огородам пойдем и поспросим. Нельзя тебя оставить. Я и твоим отцу с матерью сказала, что не оставлю тебя и буду за тобой смотреть.

Когда к ужину явился в избу хозяин, Акулина объявила ему, чтобы он и ее уволил и выдал ей паспорт.

— Ну вот… С какой же стати я твой паспорт в прописку отдал! Ах, ведьма, ведьма! Вот черти-то! Спервоначалу нанимаются, а потом пятятся. Ну как уж и рублевую больничную марку налепили на паспорт? Тогда как хочешь, тогда я тебя ни за что не отпущу, пока рубля тридцати копеек ты не заживешь. Ладно, я завтра утречком схожу в участок и узнаю, можно ли паспорт без прописки взять, — закончил он и стал молиться в угол на икону, приготовляясь ужинать.

XII

Рабочие, отужинав, по обыкновению, начали укладываться спать кто под лавку, кто на лавку, подкладывая под головы мешки или котомки со своим немудрым имуществом, но четыре боровичские женщины вышли из избы на огород потолковать об Арине и Акулине.

— Чего ты-то, дура, уходишь с огорода?! Тебя ведь хозяин не отказывал, — говорили две землячки Акулине.

— Не могу я, милые, Арину одну оставить, — отвечала Акулина. — Как я ее одну по Питеру пущу слоняться, место искать, коли я выбожилась и выклялась ейным отцу с матерью, что до тех пор при ней буду, пока ее на место не предоставлю. Да и что за радость здесь за пятиалтынный служить! Авось найдем что-нибудь получше. А найдем получше, так, может быть, и вас переманим отсюда, может быть, и вам что-нибудь хорошее найдем. Ведь хлеба ищут, матери мои, хлеб хороший так, зря, не дается. Ведь мы, как пришли в Питер, то только на три огорода и сунулись, на двух нам отказали, а на третьем мы и остались. Поищем еще где-нибудь. Вы оставайтесь покуда, заживайте прописку паспорта и больничные, вам нет расчета уходить, а мы побродим.

— Да конечно же, поживем, — согласились две другие женщины. — При месте ли или без места! Здесь все-таки харчи и пятиалтынный в день, а бродить по городу, так ведь проедаться надо. Вот заживем прописку и больничные, тогда другое дело.

Порешив таким образом, землячки отправились в избу укладываться спать. Арине следовало еще до спанья убраться с посудой, ополоскать чашки, ложки и котел. Лишь только они вошли в избу, как Ардальон Сергеев, лежавший уже на койке за перегородкой, заслыша их шаги, крикнул Арине:

— А ты что ж это, красавица толстопятая, посуду зря бросила! Или уж хозяин протурил с места, так хочешь сложа руки сидеть? Протурил с завтрого, а сегодня-то ты все-таки служишь, поденную плату получаешь, хозяйские харчи до отвалу ела.

— Уберу, уберу, хозяин, — отвечала Арина. — Будь покоен.

— Ну, то-то. Барышню из себя не разыгрывай.

— Не беспокойся, хозяин. Я ей помогу, и вдвоем живо все уберем, — сказала Акулина.

— Уберем!.. Раньше следовало убрать, а уж потом идти на огород язык чесать, — продолжал Ардальон Сергеев. — Ведь керосин-то в лампе горит да ее ждет, пока она уберется. Керосин денег стоит. Зачем ему зря гореть!

Арина и Акулина начали греметь посудой, прибирая ее, смели со стола крошки и вынесли их за двери, припрятали оставшиеся объедки хлеба. Когда кончили уборку, вся изба уже спала, не исключая и хозяина, всхрапывающего за перегородкой. Только работник Спиридон сидел у стола, позевывая, и при свете жестяной лампочки читал десятикопеечные святцы московского изделия.

— Любопытная книжка, — сказал он Акулине и Арине, когда они покончили с уборкой, и хлопнул рукой по книжке. — Все имена здесь обозначены, как есть все. Также показано, на какой день тепло, на какой холод, когда дождь, снег или ветер. И как явственно. Вот на сегодня сказано, что утренник, — утренник и был. Вам огонь гасить и спать укладываться, что ли? — спросил он. — Постой, я в мешок книжку уберу, потому зря валяться ей не след, книжка правильная.

Он вынул из-под лавки свой мешок, сунул туда книжку и стал укладываться на полу около стола.

— Тушить, что ли? — спросил Спиридон.

— Туши, — отвечала Акулина.

Лампа погасла, и вся изба погрузилась в сон.

Наутро, когда встали рабочие, за стряпушество принялась уже одна из новоладожских баб, назначенная Ардальоном Сергеевым в стряпки с вечера. Она и воду таскала, и дрова принесла для печи, охапку кочерыжек притащила и начала громыхать железной трубой, ставя самовар. Рабочие принялись пить чай, но уж Арина и Акулина не присоединялись к ним. С сегодня они уже не состояли в числе рабочих огорода, стало быть, не могли пользоваться и хозяйскими харчами. У Акулины осталась еще в котомке горбушка черствого хлеба, купленного в дороге. Она поделилась им с Ариной; вдвоем они вышли из избы, подошли к колодцу и здесь, около колодца, принялись есть хлеб, размачивая его в воде и запивая водой, черпая ее из ведра ковшом, который захватили из кадки, стоявшей около крыльца избы.

— Как бы хозяин не заругался за ковш-то, — заметила Арина.

— Ну вот… Не лютый зверь. Да и что ковшу сделается?! — отвечала Акулина.

Позавтракав, Арина и Акулина пошли просить у хозяина расчет и паспорты, дабы идти странствовать по Петербургу для поисков мест. Рабочих уже не было в избе. Они работали на огороде. Хозяин один сидел за самоваром, курил трубку и приказывал стряпухе. Арина и Акулина, войдя в избу, остановились у дверей и низко поклонились хозяину. Хозяин сделал вид, что не замечает их, и продолжал разговаривать со стряпухой. Акулина поклонилась еще раз и проговорила:

— За паспортами, милостивец. Рассчитай нас, выдай паспорты и отпусти.

— Девке могу отдать паспорт, а что до тебя, то про это старуха еще надвое сказала, — отвечал Ардальон Сергеев. — Твой паспорт в участке и, может статься, уже прописан, и на него больничная марка налеплена. Коли ежели что, то я тебе паспорта не отдам, пока не заработаешь рубля с двумя пятиалтынными.

— Да как же это так, голубчик?..

— Очень просто. Чего ж ты в батрачки лезла!.. Я паспорт в прописку отдал. Может быть, мне его теперь из участка и не выдадут. Погоди до десяти часов. Я схожу в участок и справлюсь. Не прописан, так какой мне расчет тебя держать?! Вашей голодной шкуры ноне в Питере не оберешься. Из одних харчей будут работать.

— Господи Иисусе, как же это так…

— Нечего было рядиться на место, коли ты такая сума переметная. Тебя по шеям не гнали. Я только белоручку, маменькину дочку согнал.

— Да не могу же я, милый человек, девушку оставить, ежели она мне от родителей препоручена.

— Да отпущу я тебя, ежели не прописанный паспорт из участка отдадут. Вчера вон Аришкин выручил.

— А ежели мой прописан?

— Фу ты, пропасть! Вот беспонятливая-то! А прописан, так отдавай мне рубль с тремя гривенниками за прописку и больничные.

— Да откуда же у меня такие деньги, коли из голодного места мы пришли?

— Ну, заживай у меня эти деньги, вот тебе и весь сказ. Эй, Арина! На, получай твой паспорт и расчет… — обратился хозяин к Арине и подал ей паспорт и три медных пятака заработной платы.

Акулина совсем растерялась. Выйдя из избы, она в ожидании, пока хозяин сходит в участок за паспортом и решит ее участь, бродила по огороду, уныло опустя руки.

— Ежели хозяин меня не отпустит, то просись тогда у него из-за одних харчей при мне остаться, — говорила она Арине. — Ведь он теперь поворотил от тебя оглобли, приставать не будет. Ну куда ты одна по Питеру бродить пойдешь? Девушка молодая, глупая, несмышленая, ничего ты не знаешь!..

— Ох, Акулинушка, тяжко!

— На заработках, мать моя, никогда сладко не бывает. Надо ко всему притерпеться, — отвечала Акулина.

Побродив по огороду, они отправились к парникам, где работали женщины.

XIII

— Уходите? — участливо спрашивали бабы Акулину и Арину.

— Уходим, да вот не знаю, как хозяин паспорт мне выдаст, — отвечала Акулина.

— Прощайте, сударки, не поминайте лихом. Вы знаете ли, куда идти-то надо? — вмешалась одна из новоладожских бывалых баб. — Вы ступайте к Никольскому рынку. Там наймы бывают. Туда хозяева сходятся, которым ежели рабочие требуются. Там и цена на мужика и бабу ставится. Ежели цены-то на бабу поднялись выше пятиалтынного на хозяйских харчах, то и нас уведомьте, а то ведь наш хозяин нам не скажет, будь баба хоть по три гривенника.