— Уходите? И я с вами… — поднимаясь со стула, произнес Завзоров и взялся за шляпу, которая была приготовлена на столе. — Опоздал и так, — прибавил он, идя вместе с Подпругиным в прихожую, и по дороге нажал кнопку электрического звонка, извещая прислугу о своем уходе. — Заседание назначено в три, а уж теперь три. Надо ведь тоже доехать. Только для вас и остался, когда по телефону сказали, а то ни для кого бы. И то неучтиво заставлять дожидать себя в министерстве.

Они оба вышли в прихожую, и оба надели шубы. Лакей отворил им дверь.

— Напомни барыне, что я не обедаю дома, когда она вернется, — отдал приказ лакею Завзоров. — Может быть, и к вечернему чаю не вернусь. Чтобы не ждали.

— Слушаю-с.

Они сходили с лестницы.

— Хижину мою убогую знаете? — спросил Подпругин Завзорова.

— Еще бы, о ней в Петербурге говорят.

— Так себе, простенькая…

— Ну-ну… Пожалуйста.

Завзоров пустил сесть в сани Подпругина. Подпругин сел и крикнул:

— Так во вторник! Жду без отговорок.

Рысак помчался.

XV

Едучи с Васильевского острова от Завзорова, Подпругин свернул в магазин серебряных вещей Овчинникова, чтобы посмотреть, нет ли в изготовлении какой-нибудь особенной вазы для фруктов и для чего-либо иного, которой бы он мог, купив ее, удивить своих ожидаемых во вторник гостей. Войдя в магазин, он осмотрел все витрины и не нашел ничего подходящего. На вопрос же приказчика, что именно ему нужно, отвечал:

— Да так, что-нибудь такое, чего у других нет, такое, чтобы удивить можно было.

— Такого ничего нет, — сказал приказчик, — но вы заказать можете, что вам угодно.

— Что я вам закажу, ежели я и сам не знаю, что мне нужно! Нужно вазу, но всяких ваз у меня достаточно есть, а я думал, нет ли какой особенной.

— Позвольте вам рисунки предложить, и вы закажете.

— Мне ко вторнику нужно, а вы говорите: «Закажете»! — рассердился Подпругин и вышел из магазина. — На Моховую! — скомандовал он кучеру.

На Моховой жила баронесса фон Дорф. Подпругин подъехал к подъезду и подал подбежавшему к нему швейцару свою карточку.

— Баронесса принимают, — сказал швейцар.

Подпругин хотел выходить из саней, но, вспомнив, что у баронессы будет, а может быть, и была его жена, проговорил, завертывая уголок:

— Все равно подайте карточку.

«Ну, теперь к Белослоновой, и, кажется, всех, кого нужно, объехал», — подумал он и поехал к Белослоновой.

Белослонова жила на Сергиевской, близ Таврического сада.

— Дома Екатерина Савельевна Белослонова? — спросил Подпругин швейцара.

— У себя-с, но сегодня они не принимают. Не совсем здоровы.

— Что такое с ними?

— Не могу знать-с. Вчера выезжали, а сегодня приказали всем отказывать.

— А супруг?

— Его превосходительство Полиевкт Павлович на случае.

— Ну так вот передайте Екатерине Савельевне карточку.

Подпругин вынул карточку, загнул уголок, передал ее швейцару, отъехал уже от подъезда, но опять вернулся и передал швейцару вторую карточку, сказав:

— Передайте уж две.

Дело в том, что Белослоновой Подпругин был знаком по благотворительным обществам, где приходилось часто встречаться с ней, с самим же Белослоновым знаком он не был, хотя и знал его в лицо.

«Все равно, — подумал он, — поймет, в чем дело. А замужней женщине подавать в дом одну карточку как будто и неловко».

Домой Подпругин вернулся в начале пятого часа. Жена была уже дома. Не переодеваясь, он прошел на ее половину. Она только что успела снять с себя визитное платье и сидела в широком капоте, просматривая какой-то иллюстрированный журнал и украдкой погрызывая кедровые орехи, которые вынимала из кармана.

— Опять за орехи! Сколько раз я тебе говорил, Ольга Савишна, чтобы ты их оставила! — проговорил он, покачивая головой.

— Да ведь я одна. Меня никто не видит, — отвечала она, несколько покраснев.

— Ах, боже мой! Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты эту еду бросила!

— Что ж поделаешь, коли я ее люблю.

— Да не подходит это тебе, мать моя. Не так мы живем. Ну, ешь ты конфеты, сколько в тебя влезет, кушай шоколад.

— А вот именно конфет и шоколаду-то я и не люблю.

— Э-эх! — крякнул Подпругин и, колыхая чревом, присел против жены.

— Да что тебе… Оставь ты меня в покое… Ведь я не при людях… Я по секрету… — сказала она.

— Горничная видит — и то нехорошо.

— Да что тут такого постыдного? Ровно ничего нет. Вот если бы подсолнухи…

— Еще бы ты подсолнухи!..

Ольга Савишна улыбнулась. По секрету она сегодня и подсолнухов уж погрызла. Она собрала ореховую скорлупку, поднялась и кинула ее в камин.

— Ну, я всех объездил, кого нужно, — сказал Подпругин, успокоившись. — Обещались быть во вторник. Почти все обещались. Только Завзоров немножко заупрямился. В Москву едет. Но я его просил остаться до вторника, и он, наверное, будет. Завтра тебе придется съездить к его жене с визитом. Я дам адрес.

— Ох! — сделала гримаску супруга. — Опять? И как я это не люблю!

— Нельзя же, мать моя… Надо заводить знакомства. Что же будет хорошего, ежели во вторник Завзоров приедет один? Нам нужно и дам.

— Ах, зачем ты эти журфиксы затеваешь!

— Поезжай, поезжай. Я не знаю Завзорова жены, сейчас я был у него, а ее дома не было, но все-таки Завзоров — наш брат Исакий, из купцов, и с его женой ты можешь свободнее разговаривать, чем с баронессой и Белослоновой. Может быть, и на дружбу сойдетесь. Ну что же: была ты у баронессы?

— Была. И сто рублей ей на приют поднесла. Очень благодарила, наговорила кучу любезностей… — отвечала Ольга Савишна. — Но, представь себе…

— Во вторник-то приглашала ее к нам? — торопил жену Подпругин. — Ну, как она?

— Представь себе, она не может по вторникам…

— Да что ты врешь! — воскликнул Подпругин и быстро поднялся со стула.

— Не может, — продолжала Ольга Савишна. — У ней у самой вторники, по вторникам у ней у самой гости.

Подпругин выпучил глаза.

— «С удовольствием бы, — говорит, — мадам Подпругина, но у меня у самой в этот день собирается маленькое общество», — продолжала она.

— Господи! Да что же это такое! — воскликнул Подпругин и схватил себя за голову. — То есть только в этот вторник у ней будут гости или во все вторники? — спросил он.

— Во все, во все. Каждый вторник у ней гости. Вторник — ее журфикс.

— Зарезала, совсем зарезала!

Подпругин в волнении забегал по комнате. Он чувствовал, что на лбу его выступил обильный пот.

— Господи боже мой! Что же это такое! Я всех объезжаю, всех приглашаю к себе на баронессу по вторникам, а ее-то и не будет! Ведь это зарез, чистый зарез.

— Ну вот… Я уж не виновата. Нужно было прежде у ней справиться. А то ты, не спросясь броду, сунулся в воду.

— Ужас, ужас что такое! Да нельзя ли будет ее просить переменить как-нибудь или хоть на этот вторник отменить?

— Лучше же тебе переменить.

— Как я могу переменить, ежели я упросил всех на вторник, всем объявил, что по вторникам! И Кирилла Львовича Бутыхова, и генерала Тутыщева, и Гвоздь Гвоздевского… Да всех-всех-всех. Однако…

Подпругин перестал шагать и уже стоял в каком-то ошалении и чесал у себя в затылке.

— Баронесса говорит, что у ней сколько уже лет подряд по вторникам общество собирается и все привыкли к ее вторникам, — рассказывала жена. — Она мне прямо говорит: «Когда угодно, мадам Подпругина, я буду у вас, но кроме вторника. Так и мужу вашему скажите».

— Скандал, скандал! Совсем скандал… — сказал Подпругин. — Нужно переменить вторник. Без баронессы нельзя. Ведь это все равно что ужин без сладкого блюда. Позвольте. Да ведь и Белослонова, стало быть, будет бывать по вторникам у баронессы, а не у нас.

— Да уж само собой, потому что они подруги. У Белослоновой я только карточку оставила. Она нездорова, — сообщила Ольга Савишна.

— Знаю, знаю… Я сам у ней был и тоже карточку оставил. Ей и мужу оставил. Но вот насчет баронессы-то… Ах, беда, беда! Совсем беда! Надо поскорей посоветоваться с Алтунским, — проговорил Подпругин и стал звонить прислугу, чтобы узнать, дома ли полковник Алтунский.