XVI

Полковник Алтунский был не только дома, но даже в квартире Подпругина. Вошедший на звонок лакей доложил, что «они уже с четверть часа дожидают Анемподиста Вавиловича в кабинете».

— Одевайся ты, мать моя, скорей к обеду и приходи к нам, — сказал Подпругин жене, уходя из ее комнаты.

— Я так и обедать хотела. Ведь никого постороннего не будет, — отвечала Ольга Савишна.

— А Алтунский-то? — обернулся к ней муж.

— Ну что Алтунский! Алтунский — свой человек, да я его и за мужчину не считаю.

— Не по правилам, не по правилам действуешь. Ведь уж постановили, чтобы к столу в развращенном виде не выходить, — произнес Подпругин и направился к себе в кабинет.

Там его встретил Алтунский, покуривавший сигару.

— Ну вот… Что это ты там с женой наговориться не можешь! А я сижу здесь и с полчаса тебя жду, — сказал он входившему Подпругину и подал ему руку. — Арап, которого ты просил нанять в лакеи, уж на месте.

— Что арап! Черт с ним, с арапом! У меня хуже есть несчастие! — ответил Подпругин.

— Что такое стряслось?

— Анна-то Львовна фон Дорф, оказывается, не может по вторникам у нас бывать. У ней у самой по вторникам гости. Такой же журфикс, как и у меня. А я всех к себе во вторник пригласил.

— И это ты называешь несчастием? Без нее обойдемся.

— Как без нее? Да я на нее-то только и звал гостей! — воскликнул Подпругин. — Пойми ты, не будет Анны Львовны — меня за лжеца, за хвастуна сочтут.

У Алтунского на языке так и вертелось, что «тебя, мол, и так все за хвастуна считают», но он сказал:

— Не зови другой раз того, от кого еще не узнал, может ли быть он у тебя.

— Действительно, надо бы прежде у нее спросить, — согласился Подпругин. — Но черт меня сунул! Я всех, всех звал и всем говорил, что у нас баронесса фон Дорф будет. Несчастие, несчастие!

Алтунский покачал головой.

— Вот уж именно, что люди с жиру бесятся, ежели такое дело считают за несчастие, — проговорил он. — На что тебе баронесса?

— Как на что? Эдакая птица, да на что! В ее руках половина приютов, больница… Ах, что ты говоришь, Максим Иваныч! Неужели ты не знаешь, что через нее все делается? Нет, без баронессы уж что за журфикс! Фасону не будет. Посоветуй, что тут делать.

— Обойдись в этот вторник без нее, ежели уж гостей назвал, а потом и сообщишь гостям, что переменяешь день.

— Нет, это невозможно! Нужно, чтобы хоть первый-то вечер были все на подбор. Помилуй, ведь я звал всех, словно по нотам. Каждого гостя пригонял друг к другу. По-моему, нужно переменить день сейчас же.

— Можно и переменить день. Только боюсь я, чтобы путаница не вышла. Помнишь ли ты всех, кого приглашал?

— Как же не помнить. В лучшем виде помню. Только неужели опять по всем Христа славить и объявлять, что вот так и так переменяется?

— Можно и записки разослать. А кого встретишь до вторника — на словах подтверди, — отвечал Алтунский.

— Голубчик, напиши сейчас эти записки. Составь, сообрази поумнее, — бросился к Алтунскому Подпругин. — Ты составишь, мы это напечатаем на карточках с золотым бордюром и разошлем. Ах, ах, и как это я не сообразил раньше!

Подпругин схватился за голову.

— Не горячись, не горячись. Дело поправимое, — успокаивал его Алтунский, подсел к письменному столу и, придвинув к себе бумагу и взяв перо, спросил: — Ты на какой же день переменить хочешь?

— Боже мой! Да мне все равно, только бы все могли собираться у меня.

— Так на четверг, что ли?

— Пожалуй, хоть и на четверг.

— Смотри, ведь и с четвергом может случиться, что у кого-нибудь из твоих гостей у самого будут гости.

— Да, да… Что тут делать? Кругом вода… — развел руками Подпругин. — Впрочем, кого я звал, мне никто про четверг ничего не говорил. Генерал Тутыщев — этот холостой…

— Да ведь и у холостых бывают гости. Вот я, например, вдовец, а гостей к себе зову.

— Да, да… Впрочем, нет. Какие у Тутыщева могут быть гости по вечерам, ежели он каждый день в клубе! Вот разве у Бутыхова?.. Кажется, он мне про четверг ничего не говорил. Кроме того, ведь может быть по четвергам и заседание какой-нибудь комиссии.

— Из комиссии то можно все-таки хоть попозднее приехать, а от гостей уж не урвешься из дома. Ну, я составлю все-таки так, что, мол, со вторника переносится на четверг. Согласен? Ведь уж ежели так разбирать, то никакого дня в неделе не найдешь. Всегда у кого-нибудь какой-нибудь день да будет занят. Четверг? Я пишу, — повторил Алтунский. — Тебе ведь главное, чтоб только баронесса могла бывать?

— Да, баронесса, — ответил Подпругин. — Но мне и Бутыхова нужно. Не приедет Бутыхов — тоже будет зарез, потому я на Бутыхова звал. Это, брат, звезда, и каждому гостю лестно с ним у меня повстречаться. Это заманка для других.

— Так со вторника на четверг…

Перо Алтунского записало.

— Ты вот как, Максим Иваныч, пиши, — сказал Подпругин. — «Так как, мол, оказалось, что у баронессы Анны Львовны по вторникам у самой собираются гости, то, мол, Анемподист Вавилыч и Ольга Савишна Подпругины»…

— Ну, уж это неловко. Это ты на словах можешь своим гостям сказать, — перебил его Алтунский и прочел: — «Анемподист Вавилович и Ольга Савишна Подпругины, извиняясь, что они должны переменить день»… Нет, это нехорошо, — решил он и, захерив написанное, начал вновь.

— Не объездить ли всех вторично? Уж куда ни шло! — предложил Подпругин.

— Постой, — сказал Алтунский, продолжая писать, и опять прочел: — «По непредвиденным обстоятельствам Анемподист Вавилович и Ольга Савишна Подпругины должны переменить их обычный день для приема по вечерам дорогих гостей со вторника на четверг и покорнейше просят попомнить их четверги и не отказать пожаловать к ним в эти вечера чаю откушать». Ужасно это неловко писать, но уж что делать!

Конец ознакомительного фрагмента