— Прощай.

— Извини меня, пожалуйста, но, право, гости…

Алтунский протянул Подпругину руку.

— Провались ты, — ласково уже отвечал Подпругин, но, вспомнив, сказал: — Ах да… А к завтрему составь мне, как пригласительные билеты на журфикс напечатать.

— Да кто же на журфиксы по билетам зовет! Про журфиксы ты при встрече со своими знакомыми объявляешь. Встретишься с кем — ну, и скажи.

— Да так ли?

— Верно, верно. Прощай… До завтра.

Алтунский быстро выскочил из кабинета. Подпругин прилег у себя в кабинете на диване и стал мечтать.

«Надо попробовать журфиксы эти устроить, непременно надо… — думал он. — У всех есть журфиксы… Новый сервиз подадим, который на прошлой неделе из-за границы пришел. То-то генерал удивится! Что ни тарелка, то рисунок — и один другого лучше. Хрусталь новый…»

В воображении его заблистал радужными огоньками граненый хрусталь. Блеск все дальше, дальше… Подпругин заснул.

IV

В двенадцатом часу Ольга Савишна вернулась домой от сестры, а Анемподист Вавилович еще спал. Она вошла в кабинет и, увидав лежащего на диване мужа, воскликнула:

— Господи! Да чего ты спишь-то?!

От этого восклицания Подпругин тотчас же проснулся, быстро поднялся, сел на диване и обалделыми глазами смотрел на жену.

— И не стыдно тебе? — спросила жена. — Как же ты ночь-то спать будешь?

— А который час? — задал он вопрос.

— Боже мой! Да двенадцатый. Разве можно так спать!

Подпругин стал приходить в себя.

— Действительно… Как же это я так? — проговорил он. — А все Алтунский… Вызвал я его к себе, пришел он и говорит, что у него гости. Повернулся и ушел. Мне какое дело, что у него гости! Я вызывал по делу, хотел решить с ним насчет наших журфиксов.

— Это еще зачем тебе?

— А новый столовый сервиз с вензелями пришел из-за границы, хрусталь. Кому же мы все это покажем? Ведь не для того же я все это купил, чтобы в шкафах только держать.

— А вот придут твои именины, так покажешь.

— Кому? Родственникам твоим и моим? Так что они понимают? Ничего они не понимают. Да и им можно показать. Пусть дивятся. А я, кроме того, хочу показать понимающим гостям. Ты как хочешь, а я гостей сортировать буду. Вот родственники пусть приезжают на именины, а через три дня после именин у нас по вторникам журфиксы начнутся, и будет уж аристократическая публика.

— Ну, делай, как знаешь. Тебя не сговоришь.

— Да и сговаривать не надо. Коли я что в своем воображении положил, тому и быть. Вот сейчас поеду в клуб и буду там приглашать на журфиксы, — закончил он и позвонил. — В клуб еду, — объявил он явившемуся на зов камердинеру. — Послать сказать, чтоб барынину карету не откладывали. Да дать мне умываться и приготовить серенькую парочку.

Камердинер побежал исполнять требуемое.

— Ты знаешь, Олечка, в чем Бутыхов ходит обыкновенно в клуб? — продолжал Подпругин, обращаясь к жене.

— Почем же мне знать? Я даже и Бутыхова-то вовсе не знаю.

— Бутыхова-то? Ну, матушка, уж это стыдно. Бутыхов — тайный советник, синюю ленту Белого орла через плечо имеет. Бутыхов — важная шишка теперь в мануфактуре и торговле. Через Бутыхова Кирилла Львовича можно все сделать. Вот и его на журфиксы приглашу. Надо только придумать ему соответствующий винт. Чтобы все ему под кадрель были. Вот генерал Тутыщев, я… Ах да… Так я не досказал, в чем он в клуб ходит. В самой старой коричневой парочке. Пиджачок совсем трепаный, даже на рукавах обившись. Дескать, все равно, попа и в рогоже знают. Вот и я хочу, на его манер, сегодня в серенькой парочке в клуб ехать.

Вошел камердинер.

— Готово-c… Пожалуйте одеваться… — сказал он.

— Не забудь положить мне сигар в портсигар, — проговорил Подпругин, взглянул на письменный стол и воскликнул: — Ах, боже мой! Куда же сигары-то делись? Тут в ящичке около десятка еще было. Тьфу ты, пропасть! Да неужели их Алтунский с собой унес? Он, он… Больше некому.

— Много разного добра к себе таскают-с… — заметил камердинер. — Сегодня у них гости, так повар им судак а-ля метрдотель на пять персон стряпает.

— Не твое дело. Молчи. Что говорят господа, то не должен говорить человек… — оборвал его Подпругин.

— Нет, я к тому, что можете на меня подумать. На прошлой неделе они малахитовую пепельницу к себе из мавританской комнаты унесли.

— Опять-таки, это дело до тебя не касающееся. Ну, идем одеваться. Напомни мне, чтобы я вынул новый ящик сигар.

Подпругин в сопровождении камердинера отправился умываться и переодеваться. Через десять минут он вернулся в серой пиджачной парочке и синем галстуке. От него отдавало духами. Жена все еще сидела в кабинете.

— Так вот, в мои именины у нас будут родственники и духовенство, — сказал он жене. — Эти будут друг другу в масть. А во вторник, в журфиксный день, — особые гости. Так ты, Ольга Савишна, и приготовься.

— Да мне что же приготовляться? Я всегда готова, — отвечала супруга.

— Ну, то-то… А братцу своему и сестре о журфиксах ни гугу…

— Да они и сами не придут. Они даже не любят твоих особенных гостей.

— Ну и отлично. А я за эти дни буду подбирать сорт к сорту и приглашать, кого следует. Вот сейчас кого увижу в клубе, так приглашу на журфиксы. На ужин тюрьбо дадим. Пусть повар тюрьбо разыскивает.

Подпругин сел к письменному столу, отворил ящик, взял оттуда бумажник и положил в карман.

— Пенсне изволили взять? — напомнил камердинер.

— Ах да… Оно в уборной осталось. Принеси.

— Сию минуту-с. Платок?

— Платок в кармане.

— Визитные карточки?

— В бумажнике есть.

— Извольте сигары достать. Приказали напомнить.

— Возьму, возьму. Ты мне пенсне-то принеси.

Камердинер побежал за пенсне. Подпругин выдвинул второй ящик из письменного стола, достал оттуда сигары и стал их накладывать в серебряный портсигар.

— И ты, Олечка, съезди завтра с визитом к баронессе фон Дорф и попроси ее к нам на журфиксы по вторникам, — сказал он.

— Ну что… Немка…

— Немка, да. А посмотри, как она по приютам?.. Шишка первого сорта. И к Анне Степановне Белослоновой тоже съезди.

— Хорошо.

— Белослонова приедет. Я знаю, приедет. Она говорила Дынину, что нужно взять с меня сто рублей на убежище. А в понедельник надо не забыть сказать садовнику, чтобы пять штук букетов приготовил. Каждой даме за ужином на прибор по букетику цветов. Знай наших! В ноябре живыми цветами потчевать будем.

Камердинер принес золотое пенсне.

— Карета у подъезда, — доложил он.

Подпругин поднялся и взглянул на часы.

— Без четверти двенадцать, — сказал он. — В самый разгар в клуб приеду. Хорошо, кабы побольше солидняков встретить. Ну, я пошел. Прощай, — кивнул он жене. — Ты теперь спать?

— Неужели же танцевать? Почитаю на ночь, лежа в постели.

— А вот я не могу. Как за книгу или газету — сейчас и глаза под лоб.

Подпругин зашагал и скрылся за тяжелой портьерой кабинета.

V

Специально назначенные для езды по вечерам рослые вороные полукровки быстро домчали карету Анемподиста Вавиловича Подпругина до клуба. В шинельной клуба Подпругин быстро сбросил с себя легонькую ильковую шубку на руки прислуге и спросил:

— Его превосходительство Кирилл Львович Бутыхов здесь?

— Здесь еще. Они сегодня в обеденную пору приехали, — отвечал человек, принявший от Подпругина шубу, шапку и калоши.

«Фу ты, пропасть! Стало быть, надо торопиться, а то не уехал бы грехом домой, тогда его и позвать не удастся», — подумал Подпругин и поспешно, не взглянув на себя в зеркало и не поправив прически, начал взбираться по устланной ковром лестнице.

— На чье имя записать прикажете, Анемподист Вавилыч? — спросил его верхний швейцар, стоявший у конторки перед входом в комнаты клуба.

— Само собой, на имя Бобруйского, — отвечал Подпругин и прибавил: — После, после заплачу входные деньги. Тороплюсь поговорить с его превосходительством Кириллом Львовичем.

Подпругин проскользнул в комнаты. Он был не член и ходил в клуб гостем на имя отставного полковника, старика Бобруйского. Подпругин алкал и жаждал записаться в этот клуб членом. Бобруйский с год назад хотел его рекомендовать туда для баллотировки, но предварительно просил дать ему времени порасспросить членов, как будет ими принята кандидатура Подпругина, и через неделю отвечал Подпругину, что баллотироваться в члены клуба надо ему еще подождать более благоприятных условий.

Переваливая свое грузное тело с ноги на ногу и кивая кланяющимся ему лакеям в серых фраках, Подпругин вошел в первую карточную комнату. В комнате играли только на четырех столах. Он подошел к одному из столов и поклонился только что кончившему сдавать краснолицему лысому старику в отставном мундире полковника. Это был Бобруйский.

— На ваше имя, Михаил Денисыч, — сказал Подпругин.

Бобруйский протянул ему руку и проговорил:

— Очень рад. В картишки перекинуться пришли?

— Партии, полковник, теперь, пожалуй, не найдешь.

— Отчего? Вот сейчас приедут из Михайловского театра и из оперы, так и составится партия.

— Да уж приехали, — заметил носатый черный партнер полковника, разбирая сданные карты. — Карнаухов сейчас прошел в столовую, Гвоздь Гвоздевский. Это завсегдатаи Михайловского.