— Затылок, а не голова. Ну, уходи. Больше мне тебя не надо.

Подпругин стал читать газету, но ему не читалось. В голову лез предстоящий журфикс. Он сильно занимал его. Подпругин отложил газету, поднялся со стула, перешел к письменному столу, взял оттуда лист бумаги и карандаш и, вернувшись на старое место, стал писать карандашом, кого он звал вчера к себе на журфиксы. Через минуту он прочитал:

— Бутыхов, Бобруйский, Самоходов, Гвоздь Гвоздевский, Тутыщев, Черемаев. Шесть человек, — сосчитал он. — Нет, этого мало. Ежели Алтунского и меня прибавить, то и то будет только восемь. Два стола в винт есть, но этого мало. Да, впрочем, актер Черемаев в винт не играет, — соображал он. — Да и звал-то я его для того, чтобы он за ужином нам что-нибудь прочитал и позабавил нас. Гм!.. Даже двух столов еще нет. Надо еще кой-кого пригласить. А откуда их взять-то? Кого пригласить-то? — Он задумался. — Биржевых разве кого покрупнее пригласить? — рассуждал он, бормоча вслух. — Непременно надо биржевых. Без них нельзя. Да и лучше. Пусть посмотрят, какой у меня сорт гостей. Поваляева Алексея Порфирьевича пригласить, так это такой туз, что генералу не уступит. Одно только, что он никуда не ездит, вот беда. «Ко мне, — говорит, — милости просим, а сам я — уж извините». Тоже ведь коммерции советник и всякими орденами обвешан. Надо сделать визит и поклониться. Завзорова надо пригласить. Этот даром что из купцов, а по бакенбардам — министр. Тоже не любит купеческого общества. Тоже и этому придется кланяться и особенно просить. К нужным чиновникам и генералам ездит, а к своему брату тоже не любит. Да вот уж и я не люблю простых купцов, как в настоящие люди вышел. Отчего это так? — Подпругин опять задумался. — Биржевых-то тузов, пожалуй, еще труднее, чем генералов, к себе залучить, — решил он. — Генералы теперь есть такие, что хорошее угощение иным в диво, ну а нашим биржевым ведь ничего не в диво. Ну да надо постараться. Вот Алтунский тоже пусть кого-нибудь придумает. Я считаю так, что на журфикс человек двенадцать — пятнадцать надо. Меньше нельзя. Фасона хорошего не выйдет. Но Алтунский, Алтунский… И чего это он спит, подлец, до сих пор!

Подпругин рассердился и стукнул кулаком по столу так, что посуда на подносе задребезжала.

Вошел лакей и доложил:

— Массажист пришел.

— Зови! — встрепенулся Подпругин, встал и сбросил с себя халат, очутившись в одном нижнем белье.

В дверях показался массажист. Это был плотный, коренастый, черный, как жук, с большой окладистой черной бородой человек и с курчавыми черными же волосами. Одет он был в черный сюртук, застегнутый на все пуговицы, в руках держал барашковую шапку и кланялся.

— Здравствуйте, мусье Чревов, — сказал ему Подпругин и протянул руку.

— Давненько уж мы с вами не занимались, Анемподист Вавилыч, — проговорил Чревов, хватая обеими руками руку Подпругина.

— Ну вот! Два дня тому назад занимались.

— Больше-с…

— А вам-то какая забота? Свое ведь вы, в сущности, получаете.

— Так-то оно так-с. Я благодарен. Но вот ваше драгоценное здоровье… Здесь заниматься будем?

— Здесь, здесь… Ведь на этом турецком диване сколько раз занимались.

Массажист снял с себя сюртук, бережно положив его на стул, отстегнул рукавчики у сорочки и сказал Подпругину:

— Потрудитесь туфельки снять и на спинку лечь…

— Ах вы, мучители! Черти! — кряхтел Подпругин, укладываясь на большом турецком диване, обтянутом дорогим ковром.

X

Чревов приступил к массажу. Он начал с ног Подпругина и стал разминать ему ступни. Подпругин морщился и ежился.

— Щекотно, — проговорил он. — Довольно.

— Его превосходительство генерал Тутыщев тоже боятся щекотки, — сказал массажист. — Я сейчас от него.

— Ну, что он?

— Здоровы, но только немножко голова… Так я им особенно на затылок приналег.

— Вот-вот, и у меня сегодня затылок болит. Вместе ведь вчера в клубе-то были.

— Знаю-с. Сказывали они.

— Так вы, мусье Чревов, и мне затылок хорошенько.

— Всенепременно-с. Дайте только до затылка дойти. После клубов это первое дело у меня, чтобы затылки разминать… Вот от вас пойду к графу Ливанову — и ему придется затылочек помять. Наверное просить будут.

— Гм… А почем вы знаете? — кряхтя, спрашивал Подпругин.

— Да как же не знать-то? Вчера обед в Английском клубе был. После этих обедов всегда… Я уж приноровился. Сегодня у них, наверное, вместо утреннего чая боткинская смесь. А я приду, попросят на затылок поналечь.

— Надо бы и мне этой смеси попробовать. Все я слышу: смесь да смесь, а что это такое — не пивал, — проговорил Подпругин, услыхав, что граф Ливанов боткинскую смесь пьет.

— Порошок такой шипучий, — пояснил массажист. — Очень пользительная вещь… Генерал Тутыщев тоже очень часто пьют.

— Ах, и его превосходительство Николай Осипович пьют? Непременно надо попробовать. У меня натура точь-в-точь как у генерала Тутыщева.

— Любой доктор пропишет, — сказал массажист. — Порошок немудреный. Даже и я могу…

— Зачем же?.. Я спрошу у генерала, кто ему прописывал. Кто ему — тот и мне… Ой, полегче! — воскликнул вдруг Подпругин.

— Ага! До болевых точек дошел! Нет, на точки-то я должен посильнее поналечь, а вы уж потерпите.

— Ой-ой-ой! Довольно, черт тебя дери!

— Ну, готово-с. А вот его превосходительство как прекрасно терпят, когда я на эти точки налегаю!

— Да и я терплю, а уж вы мне, мусье, с каким-то вывертом.

— И генералу с вывертом, а им хоть бы что! Потрудитесь перевернуться на брюшко.

Подпругин грузно перевернулся и спросил:

— А ничего не говорил генерал про меня?

— Говорили-с. Говорили, что вот вчера были с вами вместе…

— А про уху ничего не говорил, какую я закатил приятелям?

— Ничего-с. Говорили, что ужинали вместе, а больше ничего.

— Гм… Странно. Уха была такая, что бык забодает. Ну, переходите, мусье, на спину, а там и затылок. Вот насчет спины я ужасти люблю, когда мне кто ее натирает. И чем сильнее, тем лучше.

— Генерал тоже обожают.

— Ну?! Удивительно, какой у меня одинаковый вкус с генералом. Точь-в-точь как будто бы я сам генерал. А не говорил вам генерал, что я звал его к себе? — задал вопрос Подпругин.

— Говорили-с.

— Ну и что же он? Пойду, говорит?

— Ничего не сказали.

— Гм… А обещал. Вот будет у меня во вторник. Спину? Вот это я люблю… Так, так… Хорошенько.

Массажист усердствовал из всех сил.

— Мусье Чревов! А к Бутыхову вы не ходите насчет массажа? — спросил Подпругин.

— К Бутыхову? Нет. А кто это — Бутыхов? — в свою очередь, задал вопрос массажист.

— Бутыхова не знаете? Вот это ловко! Бутыхов — тайный советник и кавалер и такое местечко занимает, что вот сейчас может нас с вами в коммерции советники… Звезды, звезды у него, так это видимо-невидимо. Тоже у меня будет во вторник на журфиксе. Хочешь, порекомендую?

— Отчего же-с? Я практике всегда рад. Буду благодарен. Ну, теперь шейку вашу и затылочек. Потрудитесь сесть вот на этот табурет… — предложил массажист, усадил Подпругина и стал ему разминать шею и затылок.

Подпругин кричал, наконец вырвался и вскочил.

— Довольно! Моченьки моей нет, — проговорил он и стал надевать халат.

Надевал себе рукавчики на сорочку и массажист и говорил:

— Вот и будете теперь здоровы. Теперь и головка будет свежа.

Вошел камердинер Илья на звонок Подпругина и сказал:

— Максим Иваныч дожидаются. Можно им войти?

— Алтунский? Зови, зови… Даже очень надо, — пробормотал Подпругин.

Показался, раздвинув тяжелую портьеру, полковник Алтунский.

— Здравствуй… — сказал он. — Чего ты это безобразничаешь и будишь меня спозаранку! Не дал настоящим манером поспать, а у меня вчера долго гости сидели.

— Эка важность! Я сам вчера в клубе до третьих петухов просидел, однако же встал вовремя, — протянул ему Подпругин руку. — Садись, — проговорил он. — У меня дело есть. Поговорить надо.

— Что такое стряслось? — спросил полковник, присаживаясь.

— Дело вот в чем… Найми мне, пожалуйста, Максим Иваныч, арапа в лакеи, про которого ты говорил.

— Арапа? Ха-ха-ха… О, тщеславие, тщеславие! — рассмеялся Алтунский. — Да зачем тебе арап?

— А зачем у других людей служат? Только уж, пожалуйста, найми ко вторнику. Чтоб во вторник служил.

— Здравствуйте. Да разве мы успеем ему ко вторнику ливрею сшить?

— На курьерских погоним, а сошьем.

— Не знаю, не наняли ли уж его. Я ведь тебе об нем недели две тому назад говорил.

— Переманим. Посулим надбавку. Только непременно ко вторнику.

— Это на журфикс-то твой? Да будет ли у тебя еще кто во вторник-то?

— Бутыхова звал, Тутыщева, Гвоздь Гвоздевского, Самоходова.

— Звать немудрено. А приедут ли?

— Обещались.

— Сомневаюсь, чтоб приехали. Весь этот народ ой-ой как туг на подъем! В клубы — сколько угодно, а в частные дома не любят ездить.

— Тьфу ты, пропасть! Зачем ты меня дразнишь!

Подпругин рассердился и заходил по кабинету.

— Не дразню, а правду говорю.

— Нет, нет, приедут. Все не приедут, а кой-кто приедет. К ним на прибавку я биржевых и банковых подсыплю.