— Мне уже можно прибирать в квартире? — спросила она. — Ваши специалисты сказали, что они закончили работу и ушли.

— Да, я думаю, что можно убирать, — ответил Гуров. Он уже начал спускаться по лестнице, но остановился и спросил: — Вы можете мне найти фотографию Антонины? Желательно за последний год.

— Да, конечно, я сейчас найду и принесу вам ее, — устало кивнула Жанна Валентиновна и направилась в спальню Шишковских. В руках она держала ведро и швабру.

Лев Иванович спустился и через гостиную прошел в небольшую столовую, что была перед кухней. Он сел за стол и высыпал все рисунки из коробки, перевернув ее содержимое, так что сверху оказались самые нижние и, по всей видимости, самые ранние работы девочки. Гуров перевернул верхний из листочков и стал внимательно рассматривать изображенное на нем лицо. Портрет молодого человека, нарисованный простым карандашом, был так тщательно проработан, что казался и не нарисованным даже, а сфотографированным, настолько реалистично он выглядел. Фотографию же потом отсканировали на альбомный лист и получили, таким образом, изображение, которое Гуров сейчас держал в руках. Лев Иванович всматривался в нарисованное лицо, и ему казалось, что он уже где-то видел и эти колючие, но с красивым разрезом глаза, и жесткие, но правильной формы губы, и волевой подбородок с симпатичной ямочкой. Но только вот не мог вспомнить, где он их видел.

— Вот фотография Тони, — к Гурову подошла домработница и протянула ему карточку. — Шишковские в марте ездили на ВДНХ, гулять и на выставку, и Валерий Викторович сфотографировал Антонину возле одного из павильонов. Обычно Шишковские не печатали семейных фотографий после смерти сына, а просто загружали их в компьютер. Но Тоня сама попросила отца в этот раз сделать исключение. Она хотела отнести ее в школу для оформления какой-то газеты к выпускному вечеру.

Тут взгляд Жанны Валентиновны упал на рисунок, который Гуров держал в руках, и она так сильно побледнела, что Лев Иванович испугался, что ей сейчас станет плохо.

— Что такое? Вам знакомо это лицо? — Он подвинул домработнице стул, и женщина села.

— Это Елизар, — уверенно сказала она. — Этот рисунок сделан, наверное, с той фотографии, которая стоит у меня на столе. Во всяком случае, очень похоже.

— Ах да, — вспомнил и Лев Иванович. — А я все смотрю и никак не вспомню, где я видел этого молодого человека. Подумал было, что Антонина нарисовала своего друга, из-за которого она поссорилась с приемной матерью.

— Не понимаю, почему ей так всегда хотелось нарисовать Елизара, — тихо и растерянно проговорила Жанна Валентиновна. — Ради этого она даже в мою комнату заходила и срисовывала его с единственной фотографии, которая осталась в доме.

— Наверное, он чем-то ей понравился, — предположил Гуров. — Елизар был очень симпатичным молодым человеком.

— Да, мальчик был очень красивым, — с грустью отметила Астапова. — От своих родителей он взял все только самое лучшее — мамины глаза и волосы, папин овал лица и нос. Мне до сих пор его не хватает, хотя с его смерти прошло уже больше шести лет.

Она встала и, не говоря больше ни слова, ушла, а Гуров остался рассматривать рисунки. И чем дольше он их рассматривал, тем больше убеждался, что внизу коробки лежали не ранние работы Тони, а, наоборот, более поздние. Настолько они отличались и по качеству, и по технике рисования.

* * *

Разумовский вернулся в квартиру только через три с половиной часа. Гуров уже собирался уходить, не дождавшись его, но тут раздался звонок в дверь. Жанна Валентиновна открыла, и Евгений Северьянович быстрым шагом направился в гостиную.

— Ты бы разулся, что ли, — кивнул на его грязные ботинки Лев Иванович. — В квартире только что прибрались.

— Ой, простите меня, — стал извиняться перед домработницей Разумовский, спешно скидывая уличную обувь. — Не подумал.

Он отнес ботинки в прихожую и, вернувшись, попросил Жанну Валентиновну:

— Можно мне чаю сделать? Совсем запарился. С утра, как савраска, даже воды выпить некогда, не то что поесть нормально.

— Давайте я вам бутерброды сделаю, — уныло предложила Астапова. — У нас полный холодильник всего. Кто это теперь есть будет, просто не представляю.

— Вы и будете, — ободряющим тоном ответил Разумовский. — Вас пока что из квартиры никто не гонит. Живите, пока все не устаканится. У кого-то из Шишковских есть близкие родственники?

— У Ирины есть брат, но сводный. Он где-то в Австрии живет с семьей. У Валерия Викторовича тоже есть двоюродный брат. Он… Я даже не знаю, где он сейчас. Они не общались. Знаю, что он есть, но где… — Она пожала плечами и пошла на кухню.

Сыщики направились за ней.

— Устали, — не спросил, но утвердительно сказал Разумовский и сочувственно посмотрел на женщину. — Мы скоро уйдем. Вот только выпью кружку чаю и покажу вам пару фотографий. Бутербродов не надо. Просто глотну горячего, и все.

— Как хотите, — не стала спорить Астапова.

— Вот смотри, что удалось распечатать с видео над подъездом. — Разумовский разложил на кухонном столе несколько фотографий и повернулся к Гурову. — Это последнее, что камера сняла перед тем, как ее вырубили. Завтра мы еще поработаем с камерами в округе. Надо проследить маршрут этого типа. Он последний, кто входил вчера вечером в подъезд. И по времени этот визит идеально совпадает с моментом преступления.

Лев Иванович склонился над фотографиями и стал их рассматривать. На них был запечатлен молодой мужчина в джинсовом костюме и в кепке с надписью «Рибок» на английском языке. В руках он держал объемную спортивную сумку. На одной фотографии было изображено, как он только проходит по двору, а на другой — мужчина был снят совсем рядом с подъездом. На этой фотографии он остановился и, подняв голову, смотрел прямо в камеру. Третья и четвертая фотографии были увеличенными копиями со второго снимка, и на них лицо смотрящего в камеру мужчины было видно четко и во всех подробностях.

И опять у Льва Ивановича мелькнула мысль, что он уже видел это лицо. Но высказать свое предположение Разумовскому он не успел. Позади сыщиков раздался звук разбитого бокала, а потом и падения тела. Оглянувшись, они увидели Жанну Валентиновну, лежащую на полу в обмороке.

— Вот черт, — ругнулся Евгений Северьянович, и они с Гуровым кинулись поднимать женщину.

— Похоже, что ей стало плохо от всех этих переживаний и переутомления, — сделал вывод Лев Иванович, когда они с Разумовским отнесли Астапову к ней в комнату и положили ее на кровать. — Интересно, где в этом доме аптечка? Или лучше вызвать «Скорую помощь»? — спросил он у коллеги. — Вдруг это сердечный приступ?

— Вообще-то очень даже похоже, — посмотрев на женщину, ответил Разумовский. — Вызывай врачей, а я посмотрю, что мы можем сделать до их приезда.

Гуров стал вызывать «Скорую», а Евгений Северьянович, послушав пульс и сердечный ритм у женщины, открыл окно в комнате и отправился на поиски аптечки. «Скорая» помощь приехала быстро. По-видимому, машина была на вызове где-то неподалеку. Жанне Валентиновне сделали какой-то укол. Женщина через некоторое время пришла в себя и вопросительно посмотрела сначала на врачей, а потом и на Льва Ивановича, который стоял рядом с кроватью.

— Я, кажется, потеряла сознание, — слабым голосом проговорила она.

— Молчите, вам пока нельзя разговаривать, — ответил ей Лев Иванович.

— Вас нужно отвезти в больницу и провести обследование. Предварительный диагноз — сердечная недостаточность, — объявила Астаповой фельдшер «Скорой помощи». — Вы родственники? — спросила она у Гурова. — Соберите ей вещи.

— Вообще-то мы не родственники, — нахмурился Лев Иванович. — Я из уголовного розыска. Сегодня в этом доме произошло преступление, и мы с коллегой, — он посмотрел на Разумовского, — его расследуем.

— Кто-то из родственников у вас есть вообще в городе? — нахмурив и без того хмурый лоб, спросила врачиха у Астаповой.

— Сестра только, — растерянно ответила Жанна Валентиновна и снова вопросительно посмотрела на Гурова.

— Давайте мне ее номер телефона, я ей позвоню и все объясню, — отозвался на ее взгляд Лев Иванович. — Я оставлю ключи от квартиры соседям. Пусть ваша сестра возьмет нужные вещи, чтобы передать вам, а потом снова отдаст ключ соседям. Куда вы ее отвезете? — спросил он у фельдшера.

Та назвала номер больницы, и санитар с водителем стали укладывать Астапову на носилки. Гуров тем временем переписал номер телефона сестры домработницы.

— Не переживайте, все будет нормально, — сказал он в утешение женщине.

— Это был Елизар, — внезапно четко и довольно громко сказала Астапова, когда ее уже начали выносить из комнаты. — Там, на фотографиях, которые принесли. Это был он. Я узнала его.