— А других родственников у нее не было? — прервал рассказ Инны Гуров.

— У Тони есть дядя — родной брат отца. Но он не захотел брать девочку к себе, — ответила Инна. — Не знаю причин. Но сама Тоня говорила мне, что рада, что он от нее отказался. Потому что он плохой человек.

— Понятно. Как девочка восприняла то, что она оказалась в детском доме?

— Тоня очень тихая и спокойная девочка. Когда я ее узнала получше, то была очень удивлена, что она никогда не старается никого обмануть или схитрить. Если она не хотела о чем-то рассказывать или вынужденно врать, то просто молчала. И никакими клещами из нее нельзя было вытянуть ни слова. Сначала наши девочки не приняли ее и стали даже издеваться над ней, исподтишка делали ей всякие пакости. Но она очень стойко все переносила и никогда на них не жаловалась. Старшие девочки даже один раз ее побили. Но и тогда она промолчала. Была как маленький партизан, — невольно улыбнулась Инна, вспоминая.

Она замолчала, словно не зная, что еще ей рассказать.

— Сколько лет она пробыла у вас, пока ее не удочерили, и как Шишковские познакомились с Тоней? — подсказал ей Лев Иванович вопросы, ответы на которые его интересовали.

— Ей было десять лет, когда она пришла к нам, и двенадцать с половиной, когда уехала жить к Шишковским. Получается, что в детском доме она пробыла два с половиной года, — сделала нехитрый подсчет Инна. — Как она познакомилась со своими будущими родителями? Наверное, это была судьба. Ирина Николаевна снимала большой документальный проект о судьбах детей, попавших в детские дома. Было несколько серий, кажется, четыре, и в фильме она рассказывала не только о наших детках, но и о детях еще из трех московских детских домов. Она хотела привлечь общественность к проблеме насилия над детьми и вообще к домашнему насилию.

Инна глубоко вздохнула и, переводя дух, снова осмотрелась. Ее взгляд упал на фотографию Елизара, которая стояла на столике. Она некоторое время смотрела на нее очень внимательно, но потом отвела глаза и стала рассказывать дальше.

— Сначала Шишковские просто приходили к нам и разговаривали с детьми и персоналом, знакомились, а потом стали снимать сюжеты и брать интервью. В общем, не знаю, что там принято при съемках документальных фильмов. Наверное, Тоня больше других детей зацепила их и своим характером, и своей жизненной историей, и они стали часто наведываться к ней уже после съемок, общаться, гулять, а потом и вовсе стали забирать к себе на выходные. Наверное, уже тогда они приняли решение удочерить девочку.

— А как сама Антонина относилась к таким визитам?

Инна задумчиво улыбнулась и пару минут молчала. Гуров посмотрел на часы и нетерпеливо поерзал на стуле, но торопить женщину не стал.

— В детском доме я работаю не только воспитателем, но и психологом на полставки. И поэтому всегда должна быть в курсе не только дел и поведения наших подопечных, но и их душевных переживаний, их фобий и вообще всего, что касается внутренних конфликтов между детьми, — стала объяснять Инна. — Тоня, как я уже и говорила, была девочкой своеобразной. Не сказать, что она была замкнутой и нелюдимой, но она тщательно выбирала, с кем ей общаться, а кого сторониться. С Ириной Николаевной и ее мужем она подружилась удивительно легко. Словно бы знала, что эти люди посланы ей свыше, чтобы изменить ее жизнь.

— Извините, что перебиваю, — вмешался в ее монолог Лев Иванович. — Домработница Шишковских рассказала мне, что Антонина была не слишком привязана к своим приемным родителям. Она говорит, что девочка не очень любила, когда к ней проявляли какую-то ласку.

— Да, Тоня в силу того, что она пережила в раннем детстве и как вообще воспитывалась своими настоящими родителями, не очень доверяла людям. Хотя она хорошо и вежливо ко всем относилась… Ну, как ко всем? Я имею в виду тех, кто не мешал ей, не обижал ее намеренно. Помните, я рассказывала, что ее побили старшие девочки? Так вот, после драки, а Тоня там была не просто пассивной жертвой, а защищалась, как могла, все ее обидчики как-то вдруг присмирели и больше не пытались ее обижать. Мне стало интересно почему. Я поговорила с одной из немногих подруг Тони, и она мне рассказала под большим секретом, что это Тоня отвадила их обижать себя. Она украла на кухне нож, когда там дежурила, и четыре вечера подряд вылавливала своих обидчиц в туалете по одной. Приставляла к их горлу нож и говорила, что если кто-нибудь из них хотя бы еще раз к ней притронется, то она ее убьет.

— Вот даже как! — Гуров покачал головой. — А эта девочка, оказывается, не так уж безобидна!

— Нет-нет, что вы! Она не такая, как вы подумали. Я потом поговорила с ней, спросила, правда ли это, что она угрожала ножом, и Тоня честно ответила, что это правда. Не стала юлить или отнекиваться. Но добавила, что просто хотела напугать девочек, чтобы они от нее отстали, а иного способа придумать не смогла. Нож она потом сразу же вернула на место.

— Но, как бы там ни было, а это — угроза убийством с применением оружия. Это — статья, которая вменяется подросткам с четырнадцати лет, — заметил Лев Иванович.

— Я ей то же самое сказала, — вздохнула Инна. — Но она только улыбнулась и пообещала, что больше такого не повторится. Этот инцидент был единственным. Тоня вообще-то была очень спокойной и сдержанной девочкой.

— Была? — Гуров вопросительно склонил голову и посмотрел на Инну.

— Я имела в виду то время, когда она жила в детском доме, — пояснила женщина.

— Но вы ведь общались с ней и после? Потом, когда она стала жить у Шишковских, она не показалась вам такой же спокойной и сдержанной?

Инна закусила нижнюю губу, покусала ее в раздумье и ответила:

— Да, мы общались, но в основном или по телефону, или через интернет. У меня есть свой чат, в котором общаются и со мной, и между собой все желающие такого общения воспитанники, и бывшие воспитанники в том числе. Тоня хотя и не часто, но заходила туда и писала сообщения. Рассказывала, как ей живется с приемными родителями и вообще о разных своих делах и успехах в школе и в рисовании. Девочка великолепно рисует!

— Да, я видел некоторые ее рисунки, — отозвался Лев Иванович. — Инна Витальевна, мне бы очень хотелось почитать в вашем чате сообщения Антонины. Это можно как-то устроить?

— Вообще-то да. Я не удаляла историю переписки. Наверное, технически это как-то возможно, но я сама не сильна в новых технологиях.

— Ничего страшного, — успокоил ее Лев Иванович. — Мы пришлем вам нашего специалиста, и он сделает все, что нужно. Скажите только, когда и куда ему подъехать.

— Я сегодня и завтра выходная. Так что можно и, наверное, даже лучше, если он приедет ко мне домой.

Она назвала адрес, и Гуров записал его в блокнот.

— Скажите, а Антонина никогда вам не жаловалась на своих приемных родителей? Может, рассказывала о каких-то трениях с ними или ссорах?

— Вы на что намекаете? — с подозрением посмотрела на сыщика Инна. — Думаете, что это Тоня убила своих родителей? Но ведь в сообщении она четко написала — что некто убил их. Ведь я правильно поняла — Шишковские убиты, а Тоня пропала? Наверное, тот, кто убил их, похитил и Тоню. А может… Может, он и ее убил? — Она с испугом посмотрела на Гурова.

— Я ни на что не намекаю, — привычный к таким обвинениям со стороны свидетелей, спокойно ответил Лев Иванович. — Мне нужно выяснить все обстоятельства дела, поэтому я и задаю естественные в этом контексте вопросы. Так что? Были у Антонины проблемы с родителями?

— Нет, — не очень уверенно ответила Инна. — Во всяком случае, Тоня ни о чем таком мне не рассказывала. Но ведь я вам говорила уже, что она никогда ни на кого не жаловалась, даже если ее и обижали.

— Ну да, ну да. Она предпочитала сама решать такие вопросы, — покивал Лев Иванович.

Инна вспыхнула.

— Вы не правы. Тоня не способна на убийство! — воскликнула она. — Вы ведь ее совсем не знаете!

— На убийство она, может, и не способна, а на месть? — жестко посмотрел в глаза воспитательницы Лев Иванович. — Вы ведь сами рассказывали, как она угрожала ножом обидчицам. Она могла найти кого-то, кто помог ей отомстить за обиду, если предположить, что таковая обида была нанесена ей приемными родителями.

Инна не ответила и сидела, опустив голову и не глядя на Гурова. Губы ее были упрямо сжаты, словно она не верила в то, что говорил ей этот оперативник, и считала все его слова полной чушью.

— Ну, хорошо, — уже мягче произнес Лев Иванович. — Будем считать, что все, о чем я тут говорил, только предположение — одна из версий случившегося. Видите ли, Инна Витальевна, я много лет работаю в уголовном розыске и встречался с такими невинными на первый взгляд убийцами, что теперь просто не имею права отбрасывать любую версию, которая может иметь хоть какое-то разумное объяснение случившемуся в этом доме.

— Да, я понимаю, — тихо проговорила Инна. Она подняла на Гурова глаза, полные слез, и спросила: — Чем я могу вам помочь? Я не могу сидеть просто так, сложа руки и ничего не делая. Ведь именно моей помощи ждала Тоня. Именно мне она написала сообщение…