— Ромка, где ты? Что ты хотел этим сказать?

Мама сидела там же, в углу коридора, на полу, смотрела в пустоту. Рома стоял у входной двери и медленно ее открывал, по его щекам катились слезы, а в глазах читалась безысходность, он пытался не показывать вида, что рыдает, но Рома был бессилен это скрыть. Руки его не слушались, но он делал это, он открывал эту чёртову дверь! Перед дверью, на пороге, сидел мой трёхлетний племянник, Леня, Ромкин сын. Он смотрел на всех непонимающим и потерянным взглядом. Но этот взгляд не сравнится с тем, как Рома смотрел на Леню. Ромкино лицо было залито слезами, но он не мог с этим ничего поделать. Когда дверь уже была наполовину открыта, с улицы повеяло зимней морозной ночью, это был леденящий душу холод. Леня сидел на полу между дверью и обезумевшим отцом, теперь в этом не было никаких сомнений.

— Сначала я выброшу тебя, мелкий выродок, а вслед за тобой твоего папашу! — отец этого не сказал, но я всё понял без слов. Также было понятно, что на улице Рома с Леней не протянут и часа.

Время словно остановилось… Все часы в доме будто замерли. На несколько мгновений дом словно погрузился в вакуум, все посторонние звуки исчезли. Остались только незаметные в повседневной суете звуки, они усилились тысячекратно. Я мог слышать, как механизм настенных часов медленно, но необратимо прокручивает часовую стрелку. Я мог слышать, как бешено колотятся сердца Ромы и Лени. Взвод, щелк, взвод, щелк… Кадры, которые навсегда останутся в памяти. Если бы это было возможно, я бы достал эту пленку из фотоаппарата, размотал ее и выбросил на самое яркое солнце, чтоб от нее не осталось и следа. Я бы разбил вдребезги красный светофильтр, что бы комнату залил яркий свет от лампы и, тем самым, уничтожил все фотокарточки. Я бы высыпал все реактивы по ветру, что б больше никогда их не касаться. Взвод, щелк, щелк… Сюжеты, которые я буду вспоминать как ночной кошмар, который заставляет вскочить среди ночи с кровати и судорожно оглядеться вокруг в надежде не увидеть ничего или никого постороннего. И даже убедившись, что все в порядке, ты все равно не сможешь уснуть, ты помечен ночным кошмаром и он будет терзать тебя до утра. Взвод, щелк, щелк… Боль с которой ты ничего не можешь сделать, которую приходится просто терпеть изо дня в день, которая испепеляет тебя, мешает тебе жить, но ты бессилен что-либо сделать. Щелк, щелк, щелк… Всё это смешалось воедино и пульсировало у меня в висках. ЩЕЛК, ЩЕЛК, ЩЕЛК…

Ума не приложу как, но я подбежал к маленькому племяннику, схватил его на руки и крепко прижал к себе. Леня вцепился в меня железной хваткой, даже если бы я его не держал, он бы остался висеть на мне. Он смотрел мне прямо в глаза и в его кристально чистых глазах теперь читалась надежда вместо непонимания. Я бросился к входной двери, плечом грубо оттолкнул брата, тем же плечом грубо распахнул дверь и выбежал с Леней на улицу. Да, там было холодно! Да, там задувал пронизывающий до костей ветер! Да, там была та самая, леденящая душу зимняя ночь! Да, мы мерзли, но прижавшись друг к другу было немного теплее. И даже здесь, по ту сторону двери, мы с Леней чувствовали себя намного лучше, чем в доме, где бесновался отец. Я хотел кричать так, чтоб меня было слышно в самых потайных уголках планеты, в самых глубоких пещерах горных массивов, но не мог выдавить из себя и звука. Мы стояли напротив этой чертовой входной двери, я наблюдал за тем, что происходит внутри.

— Давай! Выйди сам сюда! И останься здесь! — наконец закричал я отцу, набрав полную грудь морозного воздуха.

— Какого черта ты стоял и просто открывал эту долбаную дверь!? Почему ты не сопротивлялся!? — кричал я брату снова наполнив легкие холодным воздухом.

Леня еще крепче прижался ко мне, он так сильно сдавил мне грудную клетку, что мне было тяжело дышать, но я продолжал вдыхать и выдыхать.

Мама вскочила с пола и с решительностью спартанца бросилась на отца. Теперь он был похож на щенка, которому вот-вот влетит за серьезную пакость. В какое-то мгновение мне показалось, что она его растерзает. Рома тоже словно опомнился, его взгляд стал ясным и сфокусированным. Он смотрел на свои руки и не мог поверить в то, что именно этими руками он сам, лично, открывал входную дверь. За долю секунды все диаметрально изменилось. Жертвы стали хищниками, а хищник — жертвой.

— Пора бы уже забыть… — шепчу я среди ночи, проснувшись в своей кровати, в палате под номером 11 на втором этаже психиатрической лечебницы номер 1389. — Пора бы уже забыть…

Как жаль, что я никого не разбудил. Придется коротать время до утра одному, т. к. уснуть уже не получится. Воспоминания, которые находились в потаенных уголках подсознания, Морфей вытащил раскаленными железными клещами, оставив ужасный ожог, и теперь они роятся со звуком дикого улья отдавая шумом в ушах.

Взвод, щелк, взвод, щелк…

Глава 2. Старый добрый Витя

«Как тесен мир, скажу я вам…»

— Витя, пожалуйста, только не сейчас — говорю я худощавому парню, который уже стоит у моей кровати. Витя Куликов, я знаю его с самого детства, мы выросли вместе, на одной улице. Тот факт, что мы находимся в одной палате, это удача чистой воды.

— Не надо, че ты дал не вет [Мне надо, чтоб ты дал мне совет.] — он не отстанет пока не добьется своего. Ах, да, забыл предупредить. У Вити с рождения поражение речевого аппарата. Именно по этой причине его отец, узнав об особенностях, укатил на первом же поезде в неизвестном направлении. Да уж, мне с отцом больше повезло.

Понимая, что Витя не отстанет, я скидываю одеяло и сажусь на кровать, он садится рядом. Хоть Витя иногда и бывает назойливым, я дорожу этим парнем, с ним связано много теплых воспоминаний. Я знаю, что он сейчас спросит. Сегодня вторник, а это значит, что на смену заступит медсестра, Екатерина Ординайтэ, замужняя женщина лет сорока. Этот ловелас сохнет по ней. И каждый вторник Витя начинает готовиться к этой встрече часов с пяти утра и, разумеется, каждый вторник в пять утра ему нужен мой совет. Славный малый, обожаю его…

Витя спит и видит, как он отбивает ее у мужа, они вместе убегают отсюда и покупают двухэтажный особняк недалеко от морского побережья. Окна этого особняка будут выходить строго на восток и на запад, что бы они могли наблюдать рассветы и закаты. Вокруг дома вечно зеленая лужайка, на которой резвятся их дети. А детей, по мнению Вити, будет не менее четырех — три девочки и один мальчик. На заднем дворе, само собой, большие качели, чтоб теплым летним вечером покачиваться всей семьей пока не придет время провожать солнце за горизонт. Утром Витя с возлюбленной отправляют детишек в школу, а сам глава семьи отправляется в свою мастерскую, где он своими руками делает лучшую обувь в области. Да чего там в области! В стране! Никаких станков, только ручная работа. Целый день Витя занят любимым делом. От клиентов нет отбоя! Вечером Витя, с чувством приятной усталости возвращается домой, чудесные детишки бегут встречать папу, они все сразу пытаются его обнять, поэтому наш герой похож на виноградную гроздь, дети на перебой рассказывают папе как прошел их день. А Катя на ужин запекла курицу с картофелем в своем фирменном соусе, запах стоит такой, что, кажется, соседи завидуют. Не жизнь, а сказка!

Это все будет потом… А сейчас небритый, взъерошенный, худой парень с гнилыми от частого курения зубами сидит рядом со мной и с надеждой смотрит на меня. Глубоко посаженные темно-зеленые глаза, прямые и немытые темно-русые волосы, вытянутое лицо с впадинами на щеках. Передний зуб сверху отколот, сколько я помню Витю, столько же и этот отколотый зуб. Убогие усы и борода, видимо, их он перестал стричь вместе с ногтями. Сутулость Вити настолько идеальная, что ему на шею можно поставить стакан с водой. Боже, Витя, тебе не помешало бы побриться и помыться. Интересно, где он берет сигареты?

— Че мине нано сеня оде, во я бы самы аси? [Что мне сегодня одеть, что бы я был самый красивый?]

— Да ты и так неотразим, дружище! Дерзай, я в тебя верю, Витек! — поддержка друга, именно это ему и надо.

Мой визави прекрасно знает, что кроме одного комплекта больничной одежды ему больше надеть нечего. Здесь может быть только два вида одежды: грязный комплект и чистый комплект. Смена в 8 утра. До этого времени Витя еще раз пять посоветуется со мной по поводу своего внешнего вида.

— Пора бы уже забыть… — из головы никак не выходят эти слова. Снова эти сны, когда-нибудь они меня добьют. Может снова побаловаться депривацией? Нет! Не стоит! Скорее всего станет только хуже, как в прошлый раз. Мой врач, Михаил Анатольевич Савровский, сразу заметит это и будет заставлять меня принимать снотворные. Почему они отобрали у меня ручку и тетрадь? Мне некуда записывать. Нужно поговорить об этом с Михаилом Анатольевичем сегодня, ведь именно сегодня у меня прием…

За окном октябрьское утро, удручающее зрелище. Мелкий дождь то словно висит в воздухе, то навязчиво шумит и стучит по карнизу, промокшие листья покрывают лужи целиком, как ковер. Выходишь на улицу и чувствуешь, как быстро промокают ноги, даже если обувь целая. Снег еще не выпал, но морозная свежесть чувствуется даже в помещении. Серое свинцовое небо, кажется, вот-вот ляжет на землю и раздавит здесь все живое.