— Маклаков? — статский советник чуть не упал со стула. — Черниговский губернатор?

— Он самый. А что? Сделали же Столыпина министром внутренних дел прямо из губернаторов.

— Так ведь Маклаков не Столыпин!

Алексей Николаевич вскочил и обежал вокруг письменного стола.

— Знаешь, как называют братьев в Москве?

— Напомни, — приказал сенатор.

— Есть три брата Маклаковых, сыновья известного в городе офтальмолога. Младший, Алексей, пошел по стопам отца, его кличка — Окулист. Старший, Василий, присяжный поверенный и депутат Государственной думы — Юрист. А Николай, средний брат, нынешний диктатор Чернигова, имеет кличку Стрекулист. И вполне, говорят, заслуженно.

— Для тебя все равно лучше он, чем Макаров, — опять замахал руками Нил Петрович. — Но как быть сейчас с «иванским» съездом? Белецкому ты обязан доложить. А дальше как?

— Дальше будет видно, — рассудительно ответил Лыков. — Ждать осени я не могу, надо действовать немедля. Собрать в общую операцию нас, охранное отделение и столичную сыскную без санкции министра маловероятно. А он ее не даст, если застрельщиком буду фигурировать я. Надо скрыть мое участие, точнее, поставить статского советника Лыкова в конец шеренги. Один из многих, рядовая роль. А про «иванский» съезд сказать, что поступила агентурная информация. Мы обязаны принять меры, удушить зло в зародыше, иначе получим в столице сильную преступную организацию со своим вождем.

— Пожалуй, — согласился тайный советник. — От меня что нужно? Телефонировать Степе и выказать беспокойство?

— Да, а еще поддержать со стороны ОКЖ. Если понадобится.

Брат Нила Петровича Дмитрий Петрович служил прежде в жандармском корпусе начальником штаба. А до того в Военно-ученом комитете под началом Таубе! Сейчас Зуев-старший в чине генерала от инфантерии командовал 25-м армейским корпусом. Между братьями сохранялись тесные отношения, и генерал часто выручал Нила Петровича советом или справкой.

— Ну, пойду в департамент, — решил Лыков. — Извещу Степу, что у нас под носом готовятся выборы короля преступного мира Санкт-Петербурга. То-то он обрадуется.

— Иди, служака, иди служи. А я еще чайку попью да книжку почитаю, — ехидно ответил сенатор.

— Но…

— Я все понял, если понадобится, перед кем надо слово замолвлю.

На Фонтанке, 16, статский советник первым делом пришел в свой кабинет и спросил Азвестопуло:

— Как, сильно орет?

У Сергея четыре дня назад родилась девочка, которую назвали Дашенькой.

— В сравнении с вашим тезкой она просто тихоня, — бодро ответил коллежский асессор. — А вы как? Вчера еще приехали, даже не телефонировали. И с утра куда-то подевались. Я жду, жду…

— Есть новости из Иркутска. Сейчас расскажу, и будем думать, что дальше делать.

Шеф изложил помощнику сведения о готовящихся в столице выборах. Данных было немного, но догадка гидрогеолога давала надежду на след. Сергей дотошно расспросил Лыкова и резюмировал:

— Серьезные дела надвигаются. А кто сейчас в столице первейшие «иваны»? Из кого будут выбирать?

— Надо обсудить с Филипповым, — ответил статский советник. — Думаю, главным конкурентом Мезгирю будет Сорокоум.

— Это что еще за персонаж?

— О нем никто ничего толком не знает. Очень законспирированная личность. Появился на преступном небосклоне лет десять назад. Кличку получил за то, что умен, действует всегда выверенно, следов не оставляет.

— Что, и в тюрьме не сидел? — удивился Азвестопуло. — Как же он прошел в вожди? Так не бывает. Нельзя сделаться «иваном», не отмотав каторгу со ссылкой. Сами мне говорили.

— Было одно исключение, — вспомнил Алексей Николаевич. — Давно, в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году в Москве. Там королем стал некто Михаил Ильич Мячев. Для этого ему пришлось убить своего предместника, настоящего бандита по кличке Анчутка Беспятый. Причем убрал он его моими руками. Едва тогда Мячев не списал нас с Челубеем, когда мы сделали дело и оказались не нужны… [См. книгу «Между Амуром и Невой».] Так вот, новый московский король в тюрьме ни разу не сидел, а выдвинулся умом и хитростью. Правда, через два года его свои же зарезали, но факт налицо.

— Это когда было, — парировал Сергей. — Я еще и не родился. Давайте лучше про Сорокоума. Имя и фамилия, стало быть, полиции неизвестны?

— Нет. Отличительная особенность этого человека — умение зарабатывать. Он тоже бандит, и руки наверняка в крови. Но в последние годы проник в деловую среду. По косвенным признакам, легально он торговый человек, мануфактурщик или кто-то в этом роде. Повторю, сведений достоверных нет, одни обрывки. Трудный противник.

— Может Сорокоум быть владельцем резбенно-иконостасной мастерской?

— Думаю, что вряд ли. Мелковато для него. Или это условный адрес, просто «почтовый ящик». Или там сидит один из выборщиков, рядовой громила.

— А другие? Чай, в Питере не два «ивана», а поболее.

Лыков задумался:

— Я этим народом занимаюсь, сколько служу в полиции. «Иваны» самые опасные, без них не решаются серьезные дела. Искоренить это сословие уже невозможно — оно пустило глубокие корни. И сведений на них никто из шпанки не даст, за такое сразу прикончат. Как проникнуть на их съезд? Скорее всего, никак.

— Вы, барин, фамилии назовите, а мы уж поищем, — осклабился помощник. — Ну? Сколько их на сегодня? В Сибири девятнадцать, а в Петербурге?

— Здесь около дюжины, их перемещения нам точно неизвестны.

— А в Москве?

— Побольше. Кошко [Кошко Аркадий Францевич — начальник Московской сыскной полиции.] насчитывает до двух десятков.

Азвестопуло черкнул в блокноте и продолжил:

— А в центральных губерниях?

— Там их почти нет. Денег в провинции мало, вот они и тянутся к большим городам. В Нижнем появляются два-три человека, но летом, когда ярмарка. Варшавские вожди наших выбирать не приедут, кавказские тоже. Выходит, партию разыграют между собой три силы: каторга, Петербург и Москва. «Рапорт» из Забайкалья вез с собой Василий Тимофеев, да не довез. Теперь они пришлют бумагу повторно, уже, видимо, с секретной арестантской почтой, без делегата.

— Так… У нас есть четыре мастерских в столице и агентурные разработки по местным вожакам. Правильно рассуждаю?

Статский советник одобрил:

— Правильно. Но пока копаешь мелко. Резбенно-иконостасная мастерская — слабая зацепка. Если там лишь получают корреспонденцию и передают ее дальше, мы надолго увязнем. Спугнем съезд, ребята усилят конспирацию… Надо напрячь всю агентуру. И филипповскую, и мою.

Департамент полиции еще при Трусевиче передал свою сеть осведомителей в ПОО и ПСП. Лишь Лыков не подчинился приказу и оставил личную агентуру при себе. В ней насчитывалось около двадцати человек, зато проверенных. С той поры несколько раз начальство делало попытки забрать их, но обычаи были на стороне сыщика. Осведомители — золотой фонд любой секретной службы. Их подлинные имена не должен знать никто, кроме того, кто ведет агентов. И денег Алексей Николаевич из сыскного кредита брал немного, поскольку часто доплачивал агентам из собственных средств. Зато, если требовалось, статский советник поднимал их по тревоге хоть днем, хоть ночью. И часто именно его люди давали результат по осведомлению.

Но пора было идти к начальству. Алексей Николаевич телефонировал Белецкому и попросился на прием. Сказал, что ему требуется не меньше часа, поскольку он привез из Сибири чрезвычайные сведения. Степан Петрович, человек весьма умный, первым делом спросил:

— Без Макарова мы ваши новости осилим? Или…

— Сначала я сообщу все вам, даже Золотарева не надо. А там решите.

— Тогда не раньше десяти. У меня сегодня доклад, а это надолго. Если министр спросит о вас, что сказать?

— Что Лыков вернулся и ночью отрапортует о командировке.

— До встречи!

Белецкий отсоединился, и сыщики опять заговорили об «иванах».

— У Филиппова своя агентура, — начал Сергей. — И возможно, ему уже доложили о съезде.

— Возможно.

— Кроме того, они могут знать что-то насчет Сорокоума. Все-таки тот ходит по земле, а не по небу летает. Значит, оставляет следы.

— Ты предлагаешь увидеться с Владимиром Гавриловичем прямо сейчас? — догадался Лыков. — До встречи с Белецким?

— А что такого? Зато, если у ПСП есть сведения, вы дополните ими свой вечерний доклад.

— Ты прав. Телефонируй в сыскную.

Главный столичный сыщик принял Лыкова с Азвестопуло через два часа. После истории с вызволением Алексея Николаевича из тюрьмы, когда Сергей застрелил обидчика своего шефа [См. книгу «Взаперти».], Филиппов относился к коллежскому асессору настороженно. Но при этом и с возросшим уважением.

— Какую гадость вы приготовили мне на этот раз? — сразу взял быка за рога Филиппов.

— Владимир Гаврилович, — заговорил Лыков, — сведения мои непроверенные и получены в Иркутске. Я только что оттуда. Однако характер информации таков, что я сначала решил сообщить ее вам и лишь потом Белецкому.

Статский советник еще более сжался, а второй статский продолжил:

— Вам что-нибудь известно о том, что «иваны» решили избрать над собой «ивана ивановича»?

— Этого только не хватало! Где, в Сибири?

— Увы, здесь, в Петербурге.

Филиппов вскинулся:

— Вы сказали, сведения непроверенные. Можете вы ошибаться?