— Семен Борисович, если я не вернусь…

— A-а! Вот ты о чем! — с радостным облегчением выдохнул генерал. Панибратски хлопнул по плечу, ласково проговорил: — Да брось ты эти глупости! С такими мыслями нельзя в рейд отправляться! Ты вспомни, ты же лучший хантер! Сколько за твоими плечами рейдов?! Вон, даже другие ребята с твоими словами в «метель» уходят! «Погибать, так с музыкой»!

— Подожди, Семен Борисович, — схватил за рукав генерала я. — Я не об этом. Ты знаешь, случиться может все, что угодно. Сам ведь не раз отправлял ребят, что не возвращались…

Борзов поморщился, с плаксивой интонацией спросил:

— Ну? Говори, чего тебе? Только быстро! Я не всегда такой добрый!

— Ты знаешь же, что мне нужно. Если я не вернусь, позаботься о Вичке, — попросил я и поморщился от фразы из дешевого боевика. Чтобы сгладить впечатление искусственности, добавил: — Ты знаешь, что с ней не все в порядке. Не дай Хранителям забрать ее, погубят, сволочи.

— А что я сделаю? — жалко поставил брови «домиком» Борзов. — У нас-то и врачей не хватает, а психиатров вообще нет!

— Обещаешь? — в упор спросил я.

В комнате повисла тяжелая пауза. Борзов шумно отфыркивался и отдувался, распространяя тяжелую волну перегара.

— Обещаю, — нехотя выдавил генерал. Когда я повернулся и вышел в коридор, с напускной веселостью крикнул вслед: — Хантер, когда вернешься, на губу посажу за такие вещи! Вот увидишь, достало меня твое поведение!

Эхо подхватило хрюкающий смешок Борзова, раздробило среди бетонных коридоров. Но мне было не до шуток.

Эпизод третий

Всадник на вороном коне

1

Кажется, что ритуал прощания придумали только для того, чтобы подчеркнуть важность момента. Ну не могут люди просто проводить человека к двери и захлопнуть за его спиной.

Нами движут чувства. Нужно обязательно сказать «прощай», зная, что никогда больше не вернешься. Или выдать некую мудрость, эдакое напутствие, как умирающие герои в романах. Кто-нибудь обязательно хлопнет по плечу, кто-то выкрикнет пожелания удачи, а кто-то всплакнет от избытка чуйств. И, конечно же, обязательно найдется тот, кто будет стоять в сторонке и, прячась под печальной физиономией, радостно думать: «Ну наконец-то! Сваливаешь!» Последнее особенно часто встречается в гостях.

В ангаре царит радостное возбуждение. Вокруг самой большой на моей памяти группы хантеров собрались все техники Гарнизона. В заляпанных маслом комбинезонах парни деловито копошатся вокруг хантеров, как пчелы вокруг цветков. Одевают броню, что-то друг другу говорят, поражая окружающих магическими формулами, типа:

— Шестой порт проверил?

— Контакт. Гидравлика выдает ошибку…

— Это тебе не виндовс, железячник! Что пишет?

— Ноль восемьсот, да спасет нас Великий Пингвин!

Спирт полностью испарился из крови, оставив после себя только сильную жажду и отвратительный перегар. Даже не знаю, как буду идти в шлеме все эти километры. Проветривать его перед каждым перекуром, чтоб не вспыхнуть ненароком?

На широкой металлической тележке привезли оружие и припасы. Молодой хантер со звучным польским именем Грошек, за что был прозван Копейкой, громко рассказывает бородатые анекдоты. Он в числе добровольцев и изрядно нервничает. Потому никто не обрывает беспорядочный поток анекдотов. Техники вокруг корчат кислые мины, им интересны только истории из виртуального мира математики и механики. Зато хантеры и вояки громко смеются. Среди общего разноголосья особенно слышен лошадиный ржачь Васильича. Прапорщик неправдоподобно весело смеется, стараясь поддержать выражение «прапорщик, что отец родной». Тут же, отсмеявшись, гортанно кричит:

— А такое слышали?! Шахматная Федерация ввела новую фигуру в игру — Прапорщик! Фигура везде ходит и все берет!

Васильевич, не дожидаясь ответной реакции, схватился за живот, мощно заржал. Были бы рядом кони — стыдливо бы отошли в сторону.

Я отстраненно наблюдал за всеобщим радостным возбуждением. Мне почему-то все происходящее показалось шизофреничной оперой. Все герои ее не в своем уме. Смеются, работают, едят, курят, испражняются, совокупляются, любят и ненавидят. Такой же ненастоящей показалась и моя жизнь. Единственное, что имеет смысл, — количество пуль в моем автомате. И отнюдь не для победы над тварями «метели», а для того, чтобы закончить жизнь одного несчастного хантера. В эту минуту я как никогда жалел себя. Что у меня есть? Сумасшедшая супруга, что проклинает меня и желает смерти? Я один. Без дома, без семьи, без цели в жизни. Одинаковые проблемы каждый день остаются неразрешенными. Уходы в «метель» больше не помогают бороться с равнодушием к собственной жизни, и равнодушие теперь борется со мной. Оно овладело мною, мне наплевать на всех этих людей. Мне наплевать на цель похода. Хочется только, чтобы поскорее все закончилось. И пуля в голове — наилучший выход из ситуации…

Неожиданно общее веселье угасло, будто кто-то невидимой рукой повернул тумблер «Смех — Молчание». Я удивился, увидев изменившегося в лице техника, что помогал мне надевать кевларовые щитки. Но вопрос остался незаданным.

Сзади раздался визгливый, чуть напряженный девичий голос.

— Хантер Керенский, вы арестованы!

Я замер. В первый миг показалось, что кто-то неудачно шутит. Я даже обернулся, со строгой улыбкой снимая КАт с плеча и вздергивая затвор.

— Кто посмеет?

Но улыбка увяла, когда ствол станнера посмотрел мне прямо в лицо. Вообще-то парализатор не обязательно наводить на части тела, радиус действия нейролуча и так достаточно широк. Но держащей оружие амазонке это добавляло уверенности. Нелепые ощущения призрачной власти и триумфа.

— Ты кто? — тупо спросил я, все еще ничего не понимая.

Ребята, что одевали броню, как-то поспешно отпрянули. Даже прапорщик Васильевич и хантеры торопливо отошли, словно от зачумленного. Только одни коммандос остались на месте, прекрасно зная зону поражения станнера. Американцы с интересом смотрели на сцену ареста, будто передачу о доблестных полицейских по телевидению в родных манхэттенских апартаментах.

— Опустить оружие, хантер!

Миловидная девушка, лет двадцати трех властно повела станнером вниз. Вернее, ей показалось, что властно. На деле же стриженная под ежик амазонка довольно кичливо и неумело, как в дрянном фильме, обращалась с оружием.

Не стоит отводить дуло от цели.

Я сделал вид, что подчиняюсь приказу. Ремень КАта спал с плеча, я перехватил автомат ближе к прикладу, тем самым незаметно удлиняя импровизированную дубинку. Стрелять не хотелось, да и не успел бы, наверное. Скорее получил бы выстрел в лицо. Но вот проучить девчонку стоило!

Я стал медленно опускать автомат, наклоняясь всем корпусом к амазонке. Едва заметил, как в красивых, но глупых, зеленых глазах мелькнула удовлетворенность, рванул КАт вверх. Амазонка не успела даже нажать на курок, а станнер, подбитый дулом автомата, уже блеснул в воздухе. Короткий бросок вперед, и мое плечо ударило девушку в грудь, отталкивая охнувшую амазонку. Быстрый разворот — и пальцы схватили падающий станнер.

На все хватило двух секунд.

— Еще раз спрашиваю, ты кто? — теперь настала моя очередь наводить оружие.

Но амазонка даже не смотрела на станнер. Короткий миг девушка просто лежала на полу, потом зеленые глаза заволокла детская обида. Градом покатились слезы, миловидное лицо некрасиво скривилось в гримасе боли. Выставленная кисть укоряющее показывала сломанный указательный палец, что оказался зажат в пусковую скобу станнера и был сломан ударом.

— Зря ты так, Костян, — как-то удрученно пробормотал прапорщик.

В ответ на мой вопросительный взгляд он стал нехотя расстегивать кобуру, намеренно замедляя движения, словно ждал кого-то. И дождался.

Послышался молниеносный гул, вспыхнуло. В голове будто расцвел разноцветный взрыв, что мгновенно превратился в темноту…

2

Одна из причин, по которой я ненавижу наркотики, — неконтролируемые галлюцинации.

Все органы чувств сходят с ума, а тебя несет в межзвездном пространстве бреда с гиперсексуальной скоростью света. Каждая клеточка тела живет в своем собственном мире и мозгу докладывает информацию постольку-постольку. Захочет — расскажет о заразе, что наполнила кровь. Нет — расскажет о небывалом оргазме, что уже два часа испытывает тело, а мозг, тупой, все еще нет!

В таком состоянии можно до мяса расчесать кожу, увидеть кости и не понять, для чего нужны ногти на пальцах. Щель между большим и указательным пальцем получает название. С помощью телепатии вскипает чайник на плите. Обычные ромашки вдруг кажутся совершенными творениями, что отображают модель вселенной и тайну Кольца Всевластия.

А можно обнаружить давно и тщательно скрываемую способность летать, которую добрый волшебник оставил после посещения моей колыбели.

И, радостно завопив, выпрыгнуть из окна тысяча сто девяносто второго этажа. Развивая все большую скорость, радоваться своим невозможным возможностям, уж простите за каламбур. Но итог будет один. Банальная лужа фарша на земле.

Эффект парализующего луча станнера во много же напоминает действие наркотиков. То же ощущение бессилия над собственным телом, те же галлюцинации от слишком мощного выстрела…

Серая масса сначала проступила перед глазами проносящимся водопадом. Появилось страшное ощущение падения. Сердце в ужасе затрепетало, показалось, что сейчас со всего маху врежусь в землю.

Потом в серой массе обнаружились такие мелочи, что падение забылось. Глаза с тупым вниманием следили за малейшими трещинками в бетоне, крупинками песка и пыли. Медная монетка, застрявшая в половой щели, показалась таким же радостным наблюдением, как для ребенка вид падающей звезды. Потом взгляд вновь отвлекли.

Стало интересно наблюдать за смешными ботинками, что мелькают перед глазами. За игрой тени и гулкими звуками шагов.

И лишь после этого все элементы мозаики сложились воедино. Серая масса — это бетонный пол, смешные ботинки — армейские сапоги. Пришло осознание того, что мое неподвижное тело довольно бесцеремонно волокут по коридору, подхватив подмышки, вот откуда ощущение падения. Иногда не очень удачно вписываются в поворот, тогда слышится глухой удар тела об угол. Но боли нет.

Я попытался поднять нелепо болтающуюся голову, но шея отказалась повиноваться. Хотел грязно и картинно выругаться, но с отвращением и стыдом заметил ниточку слюны, что протянулась ото рта к полу.

Меня протащили по лестнице. При этом я пару раз стукнулся коленями о металлические ступени, но боль так и не появилась. Потом пол неожиданно прыгнул навстречу.

Обнимаясь лицом с пыльным цементом, я слышал, как над головой звенят ключи. Скрипуче открывается дверь, женские голоса негромко переговариваются. Словно мешок с картошкой, меня бесцеремонно подняли и зашвырнули в темное помещение. Чем-то металлическим долго гремели, задрав мои руки к потолку. Потом я услышал короткие язвительные смешки, и две женские фигуры вышли из помещения. Дверь захлопнулась, и наступила тишина.

Чувства возвращались мучительно медленно. Похоже, что стрелявший поставил станнер на полную мощность. Хорошо, что я еще жив остался. Говорят, у некоторых людей от полной дозы парализатора останавливалось сердце.

Я застонал и попытался выпрямиться.

Получилось, хоть и с трудом, но я сел. Провел ладонью по лицу. Поморщился, когда палец вдруг стал мокрым, и я понял, что попал в глаз. Чувствительность все еще не вернулась. Все тело наполнено ватой, словно дешевая китайская игрушка. Отвратительное ощущение.

Неожиданно в комнате вспыхнул свет. После кромешной темноты он показался настолько ярким, что боль обожгла глаза.

Я застонал, пытаясь прикрыть глаза рукой, но свет лился сквозь пальцы. Подсвечивал кожу розовым, кости грязно серым.

Послышался неясный шум, скрежет ключей в замке и скрип открываемой двери. Потом аккуратные, но уверенные шаги. Дружелюбный голос участливо спросил:

— Уже пришел в себя?

Я оторвал руки от лица. С удивлением увидел мокрые от слез ладони. Да уж, у меня сейчас видок не хуже, чем у алкоголика после месячного запоя. Глаза слезятся так, словно в лицо бросили пригоршню песка.

Комната, в которой я очутился, оказалась карцером. Так условно именовали маленькую вентиляционную каморку на нижнем этаже. Сюда сажали наиболее крикливых и бесноватых фанатиков, когда подавляли бунт. Небольшая комната, три на три метра, больше всего подходила к таким целям. Толстая железная дверь почти не пропускает звуков и надежно удерживает заключенного. Изнутри дверь не открыть и не выбить. Наверное, выдержит даже гранатометный выстрел. Прохладное помещение с постоянными сквозняками от толстых чугунных решеток в потолке быстро остужает самые горячие головы. Температура здесь не многим выше, чем на поверхности. И еще толстый слой отвратительной мелкой пыли, что мгновенно забивает горло и ноздри.

Я попытался встать, но в кистях больно стрельнуло. Оказалось, руки прикованы ржавой цепью к чугунной трубе на стене. Черт! Сами же приваривали ее, когда самых буйных фанатиков сажали!

— Нездоровится, хантер? — сочувственно и ласково спросила Веселкова. Потом покосилась на цепь и добавила: — Ты лучше не особо дергайся, а то ненароком покалечишься. Хотя, что я тебе рассказываю. Ты же у нас великий и гордый хантер! Сам все знаешь.

Сарказм и ехидный тон Хранительницы не очень-то и обидел, но я прохрипел, больше для того, чтобы поддержать разговор:

— Сволочь ты, Хранительница.

Горло подчинялось с трудом, а потому некоторые буквы произносились исковеркано и вообще глотались. Впрочем, Хранительница меня поняла.

Веселкова довольно хмыкнула, словно играла в тематической пьесе «я и мой непокорный раб». Мне стало стыдно, что все-таки не выдержал и выругался. Что-то было в этом из банального боевика, в котором с первых минут становиться все предельно ясно и понятно. Тем более что сейчас я явно играл по правилам врага, а это Арине и надо.

Хранительница, во всегдашнем кожаном убранстве, обернулась и поманила кого-то рукой:

— Танюша, иди к нам.

Я поморщился от появившегося во рту едкого, порошкового привкуса. Действие станнера трудно назвать приятным, хотя я слышал, что есть даже такие странные наркоманы, что специально палят в себя. Кайф получают, хотя и крышу сносит очень быстро.

В сложившейся ситуации только одно обстоятельство меня радовало. Обычно под воздействием парализатора на максимальной мощности мочевой пузырь непроизвольно опорожняется. Со мной этого не случилось, хотя вряд ли стоит этим гордиться. Скорее всего, можно просто порадоваться, что не доставил Веселковой лишний повод позлорадствовать. Впрочем, Хранительница не выглядела злорадствующим врагом. Больше похожа на сочувствующего и симпатизирующего милиционера, что не хочет задерживать мелкого хулигана, но обязан подчиниться долгу. Знаем мы такие штучки! Добрый полицейский ждет чистосердечного признания и унизительных просьб об освобождении. Фиг тебе!

А вот и злой полицейский!

В карцер, с глумливой торжествующей улыбкой и игриво покачивая бедрами, вошла подружка Старшей Хранительницы. Та, что ублажала Арину под одеялом и посылала мне ненавистные взгляды. Блин! Прямо заговор какой-то!

Танюша, не стирая глумливую улыбку из уголков рта, некоторое время созерцала картину «Хантер прикованный». Потом слащаво и напыщенно произнесла, явно репетируя фразу в коридоре:

— Ну, привет, супермен. Как сейчас обстоят дела у нашего мужественного бывшего хантера?

Я нарочито грубо сплюнул в сторону, удачно сочетая презрительный жест и попытку очистить ротовую полость от гадкого привкуса. Потом добродушно ответил:

— Уверен, что лучше, чем будут обстоять у тебя, дурочка. Когда тебя и твою шизоидную подружку посадят на мое место. Перед тем как голышом выкинут в «метель». Борзов, знаешь ли, не терпит самоуправства. Тем более когда трогают его подчиненных. Хотя лично я бы отдал вас обеих «отставным». Вот уж было бы веселье.

Если Танюше и стало обидно от моих слов, она этого не показала. Наоборот, искренне забавляясь ситуацией, почти ласково ответила:

— Борзов говоришь? Не удивляюсь теперь, что генерал приказал арестовать тебя. Зачем ему такие тугодумы?

Я явно проигрываю в словесной дуэли… Постой! Что она сказала?!

3

Никогда в жизни я не участвовал в интригах. Ни в их примитивном подобии в молодежных гопнических компаниях, когда выясняют с матом и криками, кто кого назвал ослом. Ни в житейских, когда две соседки (соседа/друга/подруги/супруга) обсуждают особенности брака общих знакомых. Ни в корпоративных, составляя наветы и поклепы на сослуживцев для повышения по служебной лестнице.

В первом случае я брезгливо улыбаюсь представителям доисторической ветви человечества. Во втором предпочитаю ретироваться из общества вечных завистников и скудоумцев. В третьем стараюсь оставаться фрилансером. Не из-за неумения ужиться в коллективе, а просто потому, что верю в свои способности.

Оказавшись втянутым в непонятную, отчетливо отдающую шизофренией интригу, я растерялся. Что? Борзов приказал арестовать?! В первый миг показалось, что я ослышался. Едва удержавшись от того, чтобы не похлопать глупо глазами и попросить повторить. Новость меня ошеломила, но я нагло ухмыльнулся, стараясь потянуть время:

— Да ну? Может, он еще заявится обвинение прочитать?

Веселковой надоел наш диалог. Хранительница шагнула вперед, перехватывая инициативу, спокойно сказала:

— Нет, Константин. Борзов к тебе не придет. Обвинение, если тебе это нужно, прочитаем мы. Как и приговор. Впрочем, по-моему, ты не веришь нашим словам.

От спокойного, уверенного тона Арины мне стало не по себе. Сразу вспомнился прапорщик Васильевич, что готов был в меня выстрелить. Только не из станнера, а из вполне серьезного и убойного ТТ.

Я не сразу нашелся с ответом. Да и не было никакого смысла в словесной тираде, когда сам остаешься в неизвестности. А потому, постаравшись придать голосу некоторую уверенность, я спросил:

— Уж будьте любезны, госпожа Старшая Хранительница, просветите меня…

Арина Веселкова, кисло поморщившись, остановила меня жестом руки.

— Прекратите иронизировать, Константин. Иначе у меня испортится все впечатление о вас. К чему эти циничные и глупые выпады?

Обернувшись к торжествующей Танюше, Арина сухо бросила:

— Табурет принеси. И воды хантеру.

Амазонка разочарованно скисла. Уж она-то с удовольствием бы досмотрела до конца бесплатное и желанное представление. Но ослушаться приказа не посмела. Быстро крутанулась на каблуках, юркнула за дверь.

Арина проводила задумчивым взглядом подругу. Подошла к двери, тихо прикрыла. Потом повернулась ко мне, сказала, словно извиняясь:

— Вот с кем приходится работать. Желания много, а толку мало. Курить хотите?

От сигареты я решил не отказываться. Но тем не менее мстительно бросил:

— Насколько я понял, вы с Танюшей не только работаете вместе. Чего уж тут? Нехорошо на любовников гадости говорить.

Хранительница хмыкнула, но ничего не ответила. Достала из хрустящей кожаной куртки смятую пачку. Подкурила две сигареты, одну оставила во рту, вторую протянула мне. Почему-то меня ввели в ступор изрезанные бритвой длинные пальцы, с идеально чистыми ногтями. На полном автомате я подхватил сигарету губами, тут же недовольно поморщился: