Тогда он проснулся с первыми петухами. Марфа уже не спала. Лежа рядом, она всматривалась в лицо спящего супруга, словно стараясь запомнить каждую его черточку. Микола улыбнулся ей, провел рукой по прядям ее волос и, прижав к себе, поцеловал.

— Пора вставать! — сказал он мягким голосом. Она нехотя, со вздохом поднялась и перекрестилась на образа, стараясь не смотреть в сторону кровати.

— Все будет ладно!

Марфа повернулась к нему и, посмотрев серьезным взглядом в глаза супруга, ответила:

— Дай Бог!

Дай Бог. Подъесаул резко распахнул глаза, мигом оценивая обстановку. Ничего не изменилось.

— Микола. Спал, что ли? — Продолжая покачиваться, теперь уже на мягком в красной обивке диване, повторяя такт остановившегося поезда, Михась радостно скалил крепкие белые зубы, свесившись с верхний полки. Глаза его возбужденно блестели, будущий юнкер наслаждался своей первой поездкой и не понимал, почему никто не разделяет его восторгов.

— Задремал, кажется, — вздохнув, сказал Микола, думая про младшего брата: «Дуреха», — поднялся, поправил папаху и вслух сказал: — Стоянка двадцать минут. Я до коня. Ты со мной?

Михась расцвел в радостной улыбке, дернулся, потом помрачнел, гася порыв:

— Батька сказал с поезда не сходить. До самой столицы чтоб из вагона никуда.

— Так со мной же, — опешил на миг Билый, поправляя черкеску. — Да и как он узнает?

Брат встрепенулся, но потом снова сник:

— Ни.

— «Ни», — передразнил Микола Михася и покосился на городских важных господ, представившихся купцами Смирновыми, соседей по купе. Выходило, снова конфуз. Ведь договорились же теперь только по-русски говорить. Старший мужчина поправил золотое пенсне и продолжил читать «Губернские приморские новости». Молодой человек, представленный племянником и первым помощником в магазине, взялся за соломенную шляпу, видно тоже собираясь выйти на перрон покурить в теньке тополей папироску. Чудной у него был полосатый жилет. В глаза сразу бросался. Из кармашка свисала серебряная цепочка часов. Приказчик, да и только. Сразу видно, торговое дело у купцов процветает.

— Жди тогда. Потом в ресторан тебя поведу. Чаю с лимоном отведаем.

Михась важно закивал, мамка, конечно, снеди всякой положила, как на всю станицу, однако в ресторан сходить надо — поучиться лишний раз манерам да на красивых городских дам поглазеть. Чудно выглядели, не в платках, бледнючие, будто знойного солнца не знавшие, упрятанные в кружева невесомых светлых, а то и белых платьев, — всем своим видом показывающие, что из другого мира. Сказочные лебеди, да и только. Об одной мысли о таких женщинах сердце начинало трепетать. Раньше так дыхание перехватывало, когда породистых кобылиц видел или стоял на краю утеса, любуясь чудесами природы.

Теперь радость жизни ощущалась в каждом миге, предвещая, что все самое таинственное и загадочное ждет впереди.

Стоило Миколе выйти из купе, как за ним следом шмыгнул и младший из Смирновых. Проскользнул вороватой тенью, поступью осторожной, чем немало подивил казачонка: откуда такая неблагородная походка? Из купцов богатых вроде — всю дорогу сидят напыщенными индюками, того и гляди за речью да за манерами. Но сообразить ничего далее не успел, так как купец бывалый, газеткой прошуршав, свернул листы и, прокашлявшись, вымолвил:

— Что же вы, Михаил, всё молчите. Рассказали бы, как в станице живете, чем у вас там молодежь занимается, как досуг проводите.

— Хорошо живем! — выпалил Михась и заулыбался, вспоминая родные степи, горы да реку бурную. — Молодежи у нас раздолье: дела сделал на базу, да в плавни.

— Что же вы там делаете? В плавнях-то?

— Так охотимся! — оскалился Михайло, не уточняя на кого: на горцев или кабанов. — Знатное, знаете, занятие получается, увлекательное, — добавил юноша, подумав. — Нам очень нравится.

— Знатное, — повторил задумчиво господин Смирнов, блеснув золотым песне. — В столицу едете впервые?

— Я — да, а брат мой нет, бывал там.

— Строгий он у вас, Михаил. Грозный. На службу?

— А куда ж еще! — оскалился привычно Михась. — Вы моего отца не видели. Вот он строгий и грозный. А Микола, то бишь, — казак смутился, поправляясь, — Николай Иванович не такой. Он справедливый, его в сотне все любят.

— А папенька ваш кто?

— Атаман станичный, — многозначительно сказал Михась, но на господина Смирнова магические слова не подействовали, так, промелькнуло по лицу что-то, то ли боль зубная, то ли пренебрежение — не понять.

— И конь у вас, Михаил, тоже есть?

— А мне не надо. В училище ни к чему. Там выдадут.

— Нет, значит, коня, — купец задумчиво постучал пальчиками по столу, выбивая дробь. — Поди, и рубля у вас нет, — вздохнул господин Смирнов. — Папенька, небось, серебрушку-то зажал сыночку? Трудно тебе, Мишенька, придется в столице, там барышню пряником не удивишь.

— Чегой-то мой батенька мне денег зажал? — обиделся юноша, вспоминая горсть золотых монеток в кошельке расписном — подарок родителей. — Не было в роду Билых никогда ни жмотов, не жидов!

— Ой ли? — улыбнулся купец.

— Вот тебе крест, — Михайло осенил себя двуперстными пальцами.

— Из староверов, значит. А что, Михаил, любишь ли ты загадки?

— Да кто их не любит.

— Хорошо отгадываешь?

— Умею, — буркнул Михась, теряя интерес к беседе: зацепили его слова мещанина кацапа, и не знал, как поступить, и брата, как назло, не было рядом, некому подсказать.

— Так спускайся, задам тебе загадку. Отгадаешь — дам серебрушку, не отгадаешь — ты мне. Дорога дальняя, отчего бы не развлечь себя? Или батька наказ какой дал? — испугался вдруг господин Смирнов. — Тогда конечно, Михаил, лежи, не тревожься. Да и деньги целее будут.

— На то наказа мне не было! — огрызнулся Михась, проворно с полки спрыгивая. — Говорите загадку.

— Да то на внимательность больше загадка. Надо шарик угадать, в каком наперстке.

— Всего-то? — Михась снова расцвел в улыбке: ни на память, ни на зоркий глаз жалоб никогда не было. Предупредить ли об этом господина купца? Или проучить хитрого кацапа?

— Всего-то, — сказал господин Смирнов, быстро доставая из саквояжа стаканчики. Показал шарик, положил под стаканчик, крутанул их хитро. Но Михась улыбнулся, четко видя, под каким шарик, запомнил и глаз не спускал.

— Угадаешь, где шарик, получишь рубль, нет — мне.

— Ладно.

— Ложи на стол монетку! — купец и сам из карманчика жилета высунул первым серебрушку и положил ее перед стаканчиками. Михась себя дважды не упрашивал, дело было беспроигрышным, и он действительно выиграл. Только купец попросил свой рубль отыграть, а потом и два, и три. И все время проигрывал, а когда его племянник в купе вернулся, вздыхал уже горестно:

— Везучий казак попался. Так и обыграет меня до столицы полностью. Не на что будет мануфактуру закупать. Остановиться не могу. Что делать? Ума не приложу. Дашь ли ты мне отыграться, Михаил? Сколько там уже?

— Много, — посочувствовал племенник, видя горку монеток.

— Девять рублей, — важно сказал Михась и добавил благородно: — Конечно, дам отыграться.

— Ну, тогда отгадывай шарик! — сказал купец и хитро улыбнулся.

Микола быстро приближался к теплушке с конями, которая располагалась в середине состава. Остро пахнуло свежем сеном, знакомыми горными травками и цветами. Как самое ценное, кони охранялись сменным караулом.

Пока шагал и ждал окончание проверки документов, вспоминалось…

…Провожать Миколу вышла почти вся станица. Отец Иосиф отслужил молебен, окропив святой водой всех присутствующих, братьев и сопровождающих, арбу, в которой должны были добраться до Катеринодара, казаков и коней, запряженных в нее.

Иван Михайлович, одетый по-праздничному, сказал напутственную речь. Внезапно раздалось громкое ржание. В центр круга, где стояли все станичники, дед Трохим вывел оседланного коня, держа его крепко под уздцы.

— Так это же Курган! — вырвалось непроизвольно у Миколы.

— Правильно кумекаешь, односум, — с хитрецой в прищуренных глазах сказал дед Трохим. — Догадываешься, по какой причине он здесь?!

— Неужто… — начал было подъесаул, но дед Трохим, зная наперед его ответ, оборвал его:

— Так, Микола. Так. Подарок тебе от нашей станицы. Казак без коня что воин без ружья!

— Спаси Христос, господа старики. Спаси Христос и низкий вам поклон, дорогие станичники! — склонив голову и поклонившись на четыре стороны и отдельно старикам, ответил Микола.

— Добрый конь под тобой, Господь Бог над тобой, казак! Служи верой и правдой государю ампиратору нашему. Так служи, шоб о станице нашей Мартанской лишь добрые слова балакали! — напутствовал дед Трохим от лица стариков Миколу, передавая Кургана в его руки.

Билый, приняв узду, потрепал слегка коня по загривку, прижался к его мокрой морде, словно говоря: «Все, брат, теперь вместе службу нести будем». Курган мотнул тяжелой головой, фыркнул, перебирая губами, и закивал, будто соглашаясь со сказанным его новым хозяином.

На колокольне станичной церкви зазвонили. Пора было выдвигаться. Подъесаул еще раз склонил голову перед станичниками, повернулся лицом к церкви, истово осенил себя троекратно крестным знамением и, надев папаху, подвел Кургана к арбе. Привязав узду к краю арбы, он вновь потрепал с любовью по загривку коня и шепнул ему в ухо: «Я скоро». Конь, прядая ушами, опять закивал головой, мол, хорошо, сунул морду в копешку, уложенную в арбу, и захрумкал аппетитно душистым сеном.