Николя Бёгле

Крик

Трем моим любимым женщинам — Каролине, Еве и Жюльетте. Ныне и во веки веков.

Мои друзья пошли дальше, а я остался один и, охваченный страхом, услышал несмолкаемый крик природы.

Эдвард Мунк о моменте, вдохновившем его на создание серии картин «Крик». Литературно-художественный журнал «Ревю бланш», выпуск IX, 1895 г.

Глава 1

Сара выскочила из квартиры, захлопнула дверь и застыла на месте — надо было отдышаться после собственных криков.

Тишину на этаже теперь нарушало только приглушенное бормотание телевизора, еще работавшего где-то у соседей в такой поздний час.

Сердце колотилось как бешеное. Сара медленно двинулась к лестничной клетке, не сомневаясь, что сейчас, вот сейчас Эрик выглянет в коридор, и позовет ее, и скажет, что любит, что никогда никого, кроме нее, не любил, а измена была ошибкой, слабостью и больше не повторится.

Система автоматического отключения света в подъезде закончила обратный отсчет — коридор погрузился в темноту. Сара остановилась. Нужно подождать еще чуть-чуть — и Эрик обязательно выйдет, начнет сбивчиво извиняться, она сделает вид, что почти простила его, и все будет как раньше.

Но легкую тревогу неуклонно вытеснял страх. Дверь квартиры оставалась закрытой, коридор тонул во тьме и безмолвии. Сара оперлась рукой о стену, глядя на тусклый оранжевый ореол подсветки выключателя, и несколько минут по привычке рисовала в воображении детскую комнатку — как чудесно там станет, когда появится малыш, — словно силой мечты можно было изменить ход событий. Нельзя, конечно, ничего изменить, но и тупо брести вперед, не разбирая дороги, как ошалевшая жертва автоаварии, невозможно.

Затаившись во мраке, Сара терпеливо ждала, убеждая себя, что Эрик боится продолжать разговор, пока она в бешенстве, вот и медлит, чтобы дать ей немножко остыть. В этот момент полоска света под дверью квартиры исчезла. Он не выйдет.

У Сары закружилась голова, пришлось прислониться к стене спиной и собраться с силами, прежде чем сделать вслепую несколько шагов к лестнице.

На первом этаже ветер осатанело штурмовал застекленные входные двери; за ними хлопья снега наперегонки летели по косой на фоне мертвенно-бледных пятен фонарей.

Сара, глубоко вдохнув, вытерла мокрые от слез веснушчатые щеки, подняла меховой воротник парки и вышла из подъезда. Мороз мгновенно пробрал до костей; рыжие пряди волос, заплясав на ветру, хлестнули по глазам. Тротуар уже завалило снегом, с которым в конце улицы храбро сражалась снегоуборочная машина, выстраивая на обочинах белые рассыпчатые стены. Городом Осло завладела зима.

Сквозь влажную пелену Сара скорее угадала, чем разглядела свой полноприводный внедорожник в нескольких метрах от подъезда и в облаках пара, рывками вылетавших изо рта, побрела к нему. Под каблуки набился снег — каждый неуклюжий шаг сопровождался унылым скрипом.

Подумалось вдруг: ведь Эрик не только не бросился ее догонять, чтобы попросить прощения, но даже не поинтересовался, куда она пойдет одна посреди ночи. Будто принял решение, что теперь они друг другу чужие и у каждого своя жизнь. Будто сегодняшний разговор стал всего лишь катализатором разрыва, который назревал долгое время. Как такое возможно после всего, через что они вместе прошли?

От шквала воспоминаний перехватило дыхание, подогнулись колени — последние годы семейной жизни снежным вихрем пронеслись в голове. Тот день, когда в белой палате, пропахшей эфиром, ей сообщили, что она бесплодна; внезапная слабость, упадок духа; слова утешения, сказанные Эриком, его надежда на лучшее; первые дозы кломида — препарата, стимулирующего овуляцию, и постыдный побочный эффект — недержание мочи; секс по расписанию, без желания, до отвращения; назойливое внимание озабоченных родственников: «Ну что? Когда же у вас будет малыш?» Через год малыша все еще не было, и от надежды мало что осталось. Первые сомнения Эрика, невысказанные, но угаданные безошибочно; новый курс лечения — болезненные инъекции «Гонал-Ф»; рождение второго ребенка у сестры; решение перейти к искусственному оплодотворению; редкие моменты интимной близости, приносящие все меньше удовольствия; тесный, выстуженный врачебный кабинет в восемь утра, ноги раздвинуты, муж мастурбирует рядом в закрытой кабинке, чтобы ей ввели сперму шприцем с катетером. Новая надежда, страх и очередное разочарование. Слезы. Нервное истощение. Потеря смысла жизни. Дурацкие советы со всех сторон — мол, просто надо успокоиться, стресс и опасения отрицательно сказываются на репродуктивной функции. Примерно так призывают к порядку детей, сторонящихся собак: дескать, животные нападают, когда чуют, что ты их боишься.

Еще было неотвязное желание все время перекладывать прелестные ползунки, крошечные носочки, разноцветные погремушки, собирающие пыль в пустой, безжизненной комнатке. И постоянный страх не найти в себе сил, чтобы все начать заново, если и в этот раз ничего не получится.

Сара осела в сугроб, обхватив руками живот. Хотелось почувствовать всем телом ледяное оцепенение — пусть мороз подействует как анестезия против душевной боли.

И тут в ночной тишине раздалась мелодия звонка.

Сара вскинула голову — подумала, что это звонит Эрик. Однако в следующую секунду на покрасневшем от холода лице отразилось разочарование: вызов поступил на рабочий мобильник.

Она достала телефон, посмотрела на экран и впервые за годы службы не ответила. Кое-как поднявшись, рванулась к внедорожнику, втиснулась за руль — торопливо, чтобы не передумать по дороге и не вернуться в сугроб, где можно заснуть сладким сном и больше не просыпаться. Надо было ехать к сестре, Сара уже завела двигатель, но рабочий мобильник опять затренькал. Если коллеги проявляют такую настойчивость, значит, случилось что-то серьезное. А разве может быть что-то серьезнее того, что сейчас произошло с ней?

Она опять проигнорировала звонок. Но телефон не унимался.

Облокотившись на рулевое колесо, Сара некоторое время боролась с собой, перебирая варианты действий, противоречившие один другому, потом все же дрожащей рукой приняла вызов:

— Слушаю.

От усилия, которое понадобилось приложить, чтобы протолкнуть это слово сквозь сдавленное горло, ее затошнило.

— Инспектор Геринген? — Голос был мужской, незнакомый и очень взволнованный.

— Да. — Она устало откинулась затылком на подголовник.

— Это офицер Дорн, административный район Сагене. Простите, что беспокою так поздно и так настойчиво, госпожа Геринген, но… Нас вызвали для освидетельствования смерти. Случай вроде бы банальный, только вот обнаружились некоторые обстоятельства… э-э, нестыковки… В общем, по-моему, тут необходимо ваше присутствие…

Сара слушала вполуха, тем более что патрульный говорил торопливо и бестолково — сложно было уследить за смыслом.

— Где, вы сказали, это произошло?

Офицер Дорн повторил, и она обессиленно закрыла глаза — полицейский назвал то самое заведение, где ей сегодня меньше всего хотелось бы оказаться.

— Так, а теперь успокойтесь и еще раз объясните мне, в чем несоответствие между тем, что сказал по телефону ночной надзиратель, и тем, что вы обнаружили на месте.

Пока мозг сам воспринимал и усваивал информацию, Сара лихорадочно подыскивала предлог, чтобы выторговать себе отсрочку — лишь бы не ехать на вызов сейчас.

— Понятно. А теперь уточните, что именно вас насторожило. Как только офицер сообщил о «странных отметинах на лбу покойного» и путаных показаниях свидетелей, у нее наконец сработал профессиональный рефлекс. Пристроив телефон на бедре, она помассировала виски, потерла глаза, а когда снова поднесла к уху мобильник, ее голос уже не дрожал:

— Ладно, слушайте меня, офицер Дорн. Немедленно перекройте доступ к месту происшествия и вызовите криминалистов. Судмедэксперта я привезу сама.

Отложив телефон, Сара глубоко вздохнула, размышляя, справится ли она сейчас с расследованием. Физических сил у нее, конечно, хватит, но вот душевных — вряд ли. Особенно там, куда ей предстоит отправиться.

Сара скользнула взглядом по приборной панели внедорожника: минус 4 градуса, 5 часов 56 минут утра, 36 километров в час. За лобовым стеклом засыпанные снегом улицы походили на белые каньоны, из покатых стен которых торчали лишь боковые зеркала машин, припаркованных вдоль тротуаров. Никто из горожан еще не осмелился высунуть нос из дому, почти все окна квартир были черны. В свете фар Сара увидела указатель — она приближалась к Центральному вокзалу Осло, к месту встречи с судмедэкспертом, и только теперь подумала, что наверняка выглядит ужасно. Она вовсе не была кокеткой — наоборот, крайне редко пользовалась косметикой и надевала украшения, особенно на службе (никаких тональных кремов, теней, помад и колец, за исключением обручального), однако не любила выставлять напоказ свое эмоциональное состояние, а сейчас его трудно было бы скрыть. Поэтому пришлось воспользоваться остановкой на первом же светофоре, чтобы хорошенько разглядеть себя в зеркальце заднего обзора.

Саре показалось, что она постарела лет на десять. Глаза покраснели и опухли от слез, «гусиные лапки» морщин обозначились отчетливее, молочно-белая кожа, усеянная веснушками, приобрела болезненный, сероватый оттенок. На этот раз придется позволить себе небольшое жульничество. Она достала из бардачка заколку, айлайнер и флакончик с блеском, хранившиеся там на экстренный случай. Подвела глаза тонкими линиями, подчеркнувшими их голубизну, мазнула розовой кисточкой по губам и перехватила рыжую копну волос зеленой заколкой.