Нил Шустерман
Беглецы
ПОСВЯЩАЕТСЯ ПАМЯТИ БАРБАРЫ СЕРАНЕЛЛА
«Если бы люди становились донорами органов по своей воле, нужды в заготовительных лагерях никогда бы не возникло».
Адмирал
Вторая Гражданская война, известная также как Хартландская война, была бесконечной серией долгих и кровопролитных сражений, в ходе которых противоборствующие стороны пытались навязать друг другу свое решение проблемы.
Чтобы положить конец кровопролитию, пришлось принять ряд поправок к Конституции, вошедших в историю под общим названием Билль о жизни.
Принятый Билль удовлетворил как сторонников абортов, так и их противников.
В законе говорится о том, что человеческая жизнь неприкосновенна с момента зачатия и до тринадцатилетнего возраста.
В период же с тринадцати до восемнадцати лет родители получают право принять решение о своего рода «ретроспективном аборте»…
…не прерывающем в «традиционном» смысле слова жизнь ребенка.
Был разработан особый процесс, позволяющий избавиться от ребенка, оставив его в живых. В случае, если родители решают отдать ребенка в специальный лагерь, где человеческие тела разделяют на органы для последующего хранения, принято говорить, что ребенка «разобрали».
В настоящее время процесс «разборки» стал естественной и общепринятой частью жизни общества.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Документ, написанный под копирку
«Я никогда не стремился вознестись на самый верх, но теперь, если рассуждать с точки зрения статистики, шансы на то, что какая-нибудь часть меня достигнет величия где-нибудь на необъятных просторах земли, существенно возросли. Лучше быть великим хотя бы какой-то своей частью, чем сохранить целостность, оставаясь бесполезным».
Самсон Сирота
1. Коннор
— Есть множество мест, где ты мог бы укрыться, — говорит Арианна. — Ты умный парень, а значит, шансы дожить до восемнадцати есть.
Коннор настроен скептически, но одного взгляда в глаза Арианны оказывается достаточно, чтобы сомнения умчались прочь, пусть и ненадолго. Сегодня ее глаза по цвету в точности как фиалки — с красивыми серыми прожилками, расходящимися от центра к краям зрачков. Арианна — истинная жертва моды. Как только ей становится известно, что появился новый пигмент для глаз, она тут же отправляется делать впрыскивание. Коннор никогда не был рабом модных тенденций. Его глаза остались такими же, как при рождении. Карими. У него даже татуировок нет, в отличие от миллионов детей, украшенных всевозможными картинками с младенчества. Если кожа Коннора когда-нибудь и меняется, то только после лета, когда ее покрывает загар. Но на дворе ноябрь, и загара уже нет и в помине. Коннор пытается привыкнуть к мысли, что нового лета ему не видать. По крайней мере, в качестве Коннора Лэсситера. Но поверить в то, что твоя жизнь закончится в шестнадцать лет, решительно невозможно.
Фиолетовые глаза Арианны наполняются слезами и блестят, как аметисты. Она моргает, и слезы капают и текут по щекам.
— Коннор, мне так жаль.
В объятиях Арианны мальчик мгновенно успокаивается, и кажется, на свете никого, кроме них, нет. В этот момент Коннор чувствует себя в безопасности: никто не может до него добраться… но Арианна опускает руки, и наваждение проходит. Мир возвращается на круги своя. Коннор снова обретает способность видеть, слышать и чувствовать. По шоссе, находящемуся прямо под ними, пролетает автомобиль, и балка, на которой они стоят, вибрирует. Водитель не имеет ни малейшего представления о том, кто находится наверху, а если бы и имел, вряд ли бы заинтересовался. В конце концов, Коннор — всего лишь очередной мальчишка, которому осталась лишь неделя до разборки.
Слова, которыми старается утешить его Арианна, больше не помогают. Да и услышать их из-за непрекращающегося шума проезжающих автомобилей нелегко. Ребята выбрали не лучшее место, чтобы спрятаться. Сидеть на балке силовой конструкции автомобильного путепровода — занятие опасное. Увидев такое, взрослые обычно укоризненно качают головами, втайне надеясь, что их дети подобными вещами не занимаются. Впрочем, для Коннора это не попытка продемонстрировать неповиновение и не бесшабашная выходка глупца, не осознающего опасности. Просто мальчику отчаянно хочется почувствовать себя живым. Сидя на балке, скрытой от взглядов водителей за большим дорожным знаком, он чувствует себя в безопасности. Да, один неверный шаг, и он неминуемо свалится прямо под колеса. Но Коннору к опасности не привыкать.
Он впервые привел сюда девочку, хотя Арианна этого и не знает. Закрыв глаза и прислонившись к вертикальной балке, Коннор чувствует спиной вибрацию, порожденную колесами проезжающих внизу машин, и представляет себя частью конструкции. Ему кажется, что дрожь пульсирует в его венах, что он слился с колоссальной металлической опорой за спиной. Мальчик здесь не в первый раз — раньше он всегда прятался между балками, убежав из дому после ссоры с родителями. Тогда ему казалось, что нервы на пределе и дальше уже некуда, но, лишь узнав о том, что ему предстоит, он понял, что ссоры с отцом и матерью были детским лепетом. Да и ссориться, по правде говоря, уже не из-за чего. Родители подписали ордер — дело сделано.
— Надо бежать, — говорит Арианна. — Меня тоже все достало. Школа, семья, все. Я бы с удовольствием ушла в самоволку и даже ни разу не оглянулась бы.
Коннору идея нравится. Но податься в бега в одиночку он бы не решился. Страшно вот так все бросить. Конечно, в школе он старается выглядеть крутым, взрослым и даже плохим парнем, но бежать, жить одному? Коннор не уверен, что у него хватит смелости. Но если с ним пойдет Арианна, тогда другое дело. Вдвоем не так страшно.
— Ты серьезно? — спрашивает он.
Арианна снова пристально смотрит на него своими волшебными глазами.
— Серьезно. Вполне. Я могу уйти в самоволку. Если ты меня с собой позовешь.
Коннору отлично известно, чем это пахнет. Убежать вместе с ребенком, предназначенным на разборку, — преступление. Поэтому решимость Арианны трогает его сильнее любых признаний. Они целуются, и, невзирая на то что ему предстоит, Коннор вдруг чувствует себя счастливейшим человеком на земле. Он обнимает Арианну, — может, излишне крепко, потому что она тихонечко стонет. От этого Коннору лишь хочется прижать ее к себе еще крепче, но он конечно же не позволяет себе этого и отпускает девушку. Арианна улыбается в ответ.
— Самоволка… — произносит она. — А что это значит, кстати?
— Старый военный термин, — отвечает Коннор. — Когда солдат «находится в самовольной отлучке».
— Ха. Значит, в нашем случае — «не посещает школу без уважительной причины».
Коннор берет ее за руку, мысленно приказывая себе не сжимать ее слишком крепко. Она сказала, что пойдет с ним, если он позовет. Неожиданно ему приходит в голову, что он пока что ее не позвал.
— Ты пойдешь со мной, Арианна?
— Конечно, — улыбается и кивает девушка. — Да, пойду.
* * *
Родители Арианны не любят Коннора.
«Мы всегда знали, что его отправят на разборку». Эти случайно услышанные слова мальчик не забудет никогда. «Держись подальше от этого мальчишки Лэсситеров». Они никогда не называли его по имени. Всегда «этот мальчишка Лэсситеров». Они считают, что раз мальчик однажды ненадолго попал в коррекционную школу, это дает им право осуждать его.
Провожая Арианну, Коннор останавливается неподалеку от входа и прячется за дерево, чтобы посмотреть, как она входит в дверь. На пути к собственному дому ему приходит в голову, что отныне им обоим придется привыкать к тому, что прятаться нужно постоянно.
* * *
Вот и дом.
Коннор удивляется тому, что продолжает называть это место домом, ведь его-то, собственно, собираются отсюда выселить. И дело даже не в том, что его лишают комнаты, где он спит, — люди, которые, по идее, должны любить его больше всего на свете, изгоняют его из своих сердец.
Мальчик входит в дом и обнаруживает в гостиной отца. Он сидит в кресле и смотрит новости по телевизору.
— Привет, пап.
Отец показывает пальцем в телевизор: на экране репортаж с места какой-то очередной трагедии.
— Опять Хлопки, черт бы их побрал.
— И что они на этот раз взорвали?
— Магазин «Олд Нэви» в северной части Акрона.
— Странно, — говорит Коннор, — я всегда считал их людьми со вкусом.
— Тебе это кажется смешным?
Родители Коннора считают, что мальчик не знает, на что его обрекли. Он и не должен был знать, но Коннор достиг совершенства в деле раскрытия секретов. Три недели назад, разыскивая степлер в кабинете отца, он случайно нашел авиабилеты. В графе «место назначения» значились Багамские острова. Родители собирались в отпуск после Дня Благодарения. Проблема в том, что бланка было три, а не четыре: для отца, матери и младшего брата. Билета с именем Коннора не было. Поначалу мальчик решил, что он лежит в другом месте, но чем больше он думал об этом, тем больше эта версия казалась ему странной. Пока родителей не было дома, он тщательно обыскал кабинет, но билета не нашел. Зато обнаружил другой документ. Подписанное разрешение на разборку. Составленное в трех экземплярах под копирку — в старомодном стиле. Первого листа не было — он должен храниться в государственном архиве. Второй лист будет служить сопроводительной бумагой для самого Коннора — вплоть до самого конца. Третья копия останется у родителей — немым напоминанием о содеянном. Может, они поместят документ в рамку и повесят рядом с фотографией, сделанной в первом классе.
Дата исполнения в документе практически совпадала с датой, проставленной в авиабилетах, — Коннор должен был отправиться на разборку за день до вылета родителей на Багамы. От такой несправедливости ему захотелось что-нибудь разбить, да не одну вещь, а все, что было в кабинете. Но Коннор сдержался. В последнее время он более-менее научился управлять собой, и, если не принимать во внимание драки в школе, происходившие, впрочем, достаточно редко и не по вине Коннора, мальчик умеет скрывать чувства. Если Коннору случается что-то узнать, он предпочитает держать информацию при себе. Всем известно, что разрешение на разборку обратного хода не имеет, поэтому толку от протестов и истерик не было бы никакого. Кроме того, Коннор обнаружил, что знание родительского секрета дает ему некоторую власть над отцом и матерью. Теперь, что бы он ни сделал, если поступок каким-то образом касался родителей, эффект от него возрастал стократно. К примеру, однажды мальчик купил цветы и подарил матери, и та плакала несколько часов. Потом получил за контрольную по математике четыре с плюсом — лучшую оценку, которую ему когда-либо приходилось получать по этому предмету. Он подал тетрадь отцу, и тот побледнел, как смерть.
— Видишь, пап, у меня появились хорошие оценки, — сказал Коннор. — Может, к концу полугодия и пятерки получать начну.
Спустя час отец все еще сидел в кресле, сжимая в руках тетрадь, и смотрел в одному ему известную точку на стене.
Коннор мучает родителей по одной простой причине: они должны страдать. Пусть знают, что ужасная ошибка, которую они совершили, не даст им покоя всю жизнь.
Но в мести, как известно, утешения нет, и, промучив родителей три недели кряду, Коннор не испытал облегчения. Мальчик обнаружил, что ему жаль родителей, и возненавидел себя за это.
— Я опоздал к обеду?
— Мать отложила для тебя еду, — отвечает отец, не отрываясь от экрана. Мальчик направляется в кухню, но на полпути отец окликает его: — Коннор?
Он оборачивается и видит, что отец выключил телевизор и смотрит на него. И не просто смотрит, а внимательно изучает. Сейчас скажет, думает Коннор. Собирается рассказать, что они решили отдать меня на разборку. Скажет и разрыдается, будет без конца повторять, что ему очень, очень жаль. Если он расплачется, думает Коннор, я, пожалуй, приму извинения. Может, даже прощу, а потом скажу, что не собираюсь ждать, пока придет офицер по работе с несовершеннолетними, чтобы забрать меня. Но нет, ничего подобного не происходит.
— Ты закрыл входную дверь? — наконец спрашивает отец.
— Сейчас закрою.
Коннор возвращается в прихожую, запирает дверь на замок и отправляется в свою комнату, понимая, что уже не голоден, какой бы вкусный обед ни оставила мать.
* * *
В два часа ночи Коннор одевается в черное и укладывает в рюкзак вещи, которые ему дороги. Закончив, он обнаруживает, что в рюкзаке поместится еще три комплекта одежды. Удивительно, как мало вещей, если разобраться, думает он, действительно хочется взять с собой. В основном это вещи, напоминающие о каких-то важных событиях, которых было немало до того, как между ним и родителями пролегла пропасть. Да и не только между ним и родителями, а между ним и всем остальным миром.
Заглянув в комнату младшего брата, Коннор раздумывает, не разбудить ли его, чтобы попрощаться, но потом решает, что это не слишком удачная мысль. Дверь открывается бесшумно, и мальчик выскальзывает на улицу. Велосипед взять не получается, потому что он установил на него систему спутникового слежения, естественно не думая о том, что однажды придется красть его самому. Впрочем, у Арианны два велосипеда, им хватит.
Дом Арианны в двадцати минутах ходьбы, если идти обычным путем. Спальные районы в Огайо никогда не отличались простотой и понятностью застройки; улицы изгибаются под самыми невероятными углами. Петлять и кружить по ним смысла нет, и Коннор, решив воспользоваться кратчайшим путем, идет прямиком через рощу и оказывается на месте через десять минут.
Свет в доме не горит, но мальчик этого и не ожидал. Было бы подозрительно, если бы Арианна бодрствовала всю ночь. Лучше прикинуться спящей, тогда родители беспокоиться не будут. Двор перед домом и крыльцо оборудованы датчиками движения, и, если какой-то объект попадает в зону их действия, зажигается свет. Родители Арианны установили их, чтобы отпугивать диких животных и преступников. А заодно и Коннора — ведь они считают, что он одновременно и то, и другое.
Мальчик достает телефон и набирает знакомый номер. Стоя в темноте на краю заднего двора, он слышит, как в ее спальне раздается звонок. Коннор немедленно обрывает вызов и, пригнувшись, прячется поглубже в тень, опасаясь, как бы родители не увидели его в окно. Да о чем же она думала? Нужно было переключить телефон в режим вибрации, таков был уговор.
Коннор обходит двор по широкой дуге, стараясь не пересекать воображаемую черту, за которой могут сработать датчики. Оказавшись почти напротив крыльца, он подходит ближе. Свет, естественно, зажигается, но на эту сторону дома, мальчик знает, выходят только окна спальни Арианны. Через несколько секунд она спускается и приоткрывает дверь — ровно настолько, чтобы видеть его, но недостаточно для того, чтобы выйти или войти.
— Привет, ты готова? — спрашивает Коннор, видя, конечно, что о готовности нет и речи: Арианна в халате, надетом поверх атласной пижамы. — Ты не забыла, надеюсь?
— Нет, что ты, не забыла…
— Тогда поторопись! Чем раньше мы выйдем, тем больше времени в запасе, пока они поймут, что нас нет, и пустятся вдогонку.
— Коннор, — говорит Арианна, — понимаешь, такое дело…
До него тут же доходит, о чем она. По всему: по голосу, по тому, как трудно ей произносить его имя, по тщательно скрываемому, но все равно заметному желанию извиниться, как-то сгладить вину — Коннору тут же становится ясно, что она собирается сказать. Собственно, говорить ей ничего и не нужно, но мальчик хочет, чтобы она произнесла вслух то, что хотела сказать. Он понимает, что выговорить эти слова будет трудно, но хочет, чтобы она взяла на себя этот труд. Обстоятельства требуют, чтобы поступок, который она собирается совершить, был таким болезненным, чтобы она запомнила его на всю жизнь.
— Коннор, я правда хочу пойти с тобой, честно… но время такое неподходящее. Сестра выходит замуж и хочет, чтобы я была свидетельницей на свадьбе. Потом школа еще…
— Ты же ненавидишь школу. Сама сказала, что бросишь, как только исполнится шестнадцать.
— Нет, ну после экзаменов же. Это совсем другое.
— Значит, не пойдешь?
— Я очень хочу. Ты даже не представляешь как… но не могу.
— Значит, все, о чем мы говорили, было ложью.
— Нет, — говорит Арианна. — Это была мечта. Но вмешалась реальность. Кроме того, побег ничего не решит.
— Для меня побег — единственный способ спасти свою жизнь, — шипит Коннор. — Меня собираются отдать на разборку, на случай, если ты забыла.
Арианна нежно гладит его по лицу.
— Я помню, — говорит она, — но меня же не отдают.
На верхней площадке вспыхивает свет, и Арианна рефлекторно прикрывает дверь.
— Эн? — зовет девушку мать. — Что случилось? Что ты делаешь у двери?
Коннор отскакивает в сторону, чтобы не быть замеченным. Арианна оборачивается и смотрит вверх:
— Да ничего, мам. Мне показалось, под окнами койот ходит. Решила проверить, где кошки.
— Кошки все наверху, солнышко. Закрывай дверь и ложись спать.
— Значит, я койот, — говорит Коннор.
— Тсс, — предостерегающе шипит Арианна, закрывая дверь практически полностью.
Сквозь оставшуюся узкую щель видно лишь часть лица и один фиолетовый глаз.
— Ты справишься, я знаю. Позвони, когда будешь в безопасности, пожалуйста, — говорит Арианна и закрывает дверь.
Коннор еще долго стоит на крыльце, дожидаясь, пока выключится свет. Он не думал, что придется бежать одному, но, возможно, он просто был слишком наивен. Мальчик оказался в одиночестве в тот момент, когда родители подписали документы.
* * *
На поезде он уехать не может и автобусом воспользоваться — тоже. Денег у него достаточно, но ночью ни поезда, ни автобусы не ходят, а утром его уже хватятся, и находиться в транспорте будет небезопасно. Там его станут искать в первую очередь — это очевидно. Дети, обреченные на разборку, убегают так часто, что для их поимки созданы специальные отряды, состоящие из инспекторов по работе с несовершеннолетними. Отлов беглецов стал своего рода искусством, которым должен в совершенстве владеть каждый полицейский.
Можно исчезнуть, раствориться в большом городе. Там так много людей, что встретить одного и того же человека дважды невозможно. Можно спрятаться за городом. Там людей немного, и живут они на значительном расстоянии друг от друга. Если устроить жилище в заброшенном амбаре, никому и в голову не придет там искать. Хотя как знать. Если это пришло в голову ему, наверняка в полиции обо всем уже подумали и амбары превращены в ловушки. Все только и ждут, пока какой-нибудь несчастный вроде него окажется внутри. Ловушка тут же захлопнется. Впрочем, может, все это лишь игра распаленного воображения. Нет, думает Коннор, в таком настроении далеко не убежишь. Ситуация требует осторожных и взвешенных решений — и не только сегодня, а в течение последующих двух лет. Как только ему исполнится восемнадцать, можно спокойно возвращаться домой. Естественно, по возвращении его тут же отправят под суд и посадят в тюрьму — но на разборку отдать уже не смогут. Главное, дожить до этого чудесного момента.
