Нил Стивенсон

Анафем

Моим родителям

...

Анафем. 1. (протоорт.) Поэтический либо музыкальный гимн Нашей Матери Гилее, со времён Адрахонеса составляющий главную часть ежедневной литургии (отсюда флукское слово «антем»: песнопение, вызывающее сильный эмоциональный отклик, напр. желание подпевать). Прим.: это значение устарело и употребляется только в ритуальном контексте, где его трудно спутать с более распространённым 2 значением. 2. (новоорт.) Актал, при котором неисправимого фраа или сууру выгоняют из матика, а их труды изымают (отсюда флукское «анафема», означающее брань, проклятия). См. отбросить.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

Предисловие

Если вы привыкли читать фантастику и любите во всём разбираться сами, то пропустите это вступление. Если нет, то знайте, что действие книги происходит не на Земле, а на планете Арб, во многом напоминающей Землю.

«Арб» произносится с коротким призвуком в конце, как француз прочёл бы последние две буквы в слове «Arbre», но можно говорить и просто «Арб». Все гласные в именах и названиях следует читать в соответствии с написанием, без редукции, как в словах, заимствованных из греческого языка.

Арбские единицы измерений переведены в земные. Действие книги происходит примерно через тысячу лет после принятия на Арбе общей системы мер и весов, которая теперь воспринимается как очень старая. Соответственно, в книге использованы традиционные земные меры (футы, мили и так далее) вместо современных метрических.

Ортоговорящая культура Арба в книге пользуется лексикой, основанной на арбских прецедентах многовековой давности; в этих случаях я придумывал слова, исходя из древних земных языков. Первый и самый яркий пример — «анафем», составленное из латинского «антем» (гимн, антифон) и греческого «анафема». Орт, классический язык Арба, имеет совершенно другой словарь, и слова для «антем», «анафема» и «анафем» в нём совсем иные, однако составляют такой же ассоциативный ряд. Чтобы не употреблять ортские слова, лишённые для земного читателя всякого смысла и коннотаций, я постарался сочинить приблизительные земные эквиваленты, сохраняя некий аромат ортской терминологии. То же — или примерно то же — проделано и в других местах книги.

Названия некоторых арбских растений и животных переведены земными аналогами. Поэтому герои упоминают морковь, картошку, кошек, собак и тому подобное. Это не значит, что животный и растительный мир Арба идентичен земному. Разумеется, на Арбе свои растения и животные. Грубые земные соответствия подставлены, чтобы избежать длинных отступлений, в которых подробно объяснялось бы, например, чем фенотип арбского аналога моркови отличается от земного.

Далее приведена очень краткая хронология Арба. До прочтения хотя бы части книги она будет совершенно непонятна, но затем может пригодиться как справочный материал.

С –3400 по –3300: Приблизительное время жизни Кноуса и его дочерей, Деаты и Гилеи.

— 2850: Адрахонес, отец геометрии, основывает Орифенский храм.

— 2700: Диакс изгоняет фанатов, закладывает аксиоматические принципы теорики и даёт ей теперешнее название.

— 2621: Орифена разрушена извержением вулкана. Начало Периода странствий. Многие уцелевшие теоры стягиваются в город-государство Эфраду.

С –2600 по –2300: Золотой век Эфрады.

— 2396: Казнь Фелена.

С –2415 по –2335: Жизнь Протеса.

— 2272: Эфрада насильственно включена в состав Базской империи.

— 2204: Основание базской скинии.

— 2037: Базская скиния становится государственной религией империи.

— 1800: Расцвет Базской империи.

— 1500-е: В результате военных поражений Базская империя резко сокращается в размерах. Теоры отходят от общественной жизни. Светительница Картазия пишет «Секулюм» и кладёт начало Древней матической эпохе.

— 1472: Падение База, сожжение библиотеки. Уцелевшие грамотные люди укрываются в базских монастырях или картазианских матиках.

— 1150: Возвышение мистагогов.

— 600: Эпоха Пробуждения. Изгнание мистагогов. Возвращение книг.

— 500: Рассеяние матической системы. Эпоха исследований, открытие законов динамики, создание современной прикладной теорики. Начало эпохи Праксиса.

— 74: Первое предвестие.

— 52: Второе предвестие.

— 43: Проц основывает Круг.

— 38: Халикаарн отвергает труды Проца.

— 12: Третье предвестие.

— 5: Ужасные события.

0: Реконструкция. Первый конвокс. Основание новой матической системы. Вступление в силу «Книги канона» и первое издание «Словаря».

+121: Инаки концента светителя Мункостера делятся на две группы: «синтактики» и «семантики» — и основывают процианский и халикаарнийский ордена соответственно. Впоследствии оба ордена расширяются.

С +190 по +210: Инаки концента светительницы Барито, используя синтаксические методы, достигают успехов в управлении ядерным синтезом. Создание новоматерии.

С +211 по +213: Первое разорение.

+214: Последовавший за разорением конвокс запрещает значительную часть форм новоматерии. Вступает в силу «Пересмотренная книга канона». От процианского ордена отделяется фаанитский. От халикаарнийского — эвенедриканский.

+297: Светитель Эдхар учреждает из эвенедриканцев свой собственный орден.

+300: На столетнем аперте выясняется, что за период с 200 г. некоторые центенарские матики слетели с катушек («остолетились»).

+308: Светитель Эдхар основывает одноименный концент.

С +320 по +360: Во многих концентах достигнуты успехи в праксисе генетических цепочек, преимущественно благодаря сотрудничеству фаанитов и халикаарнийцев.

С +360 по +366: Второе разорение.

+367: Последовавший за разорением конвокс запрещает манипуляции с генетическими цепочками. Усиливается раскол между синтаксическими и семантическими орденами. Фаанитский орден распускается. Вступает в силу «Заново пересмотренная книга канона». Синтаксические устройства изымаются из матического мира. Учреждаются ита: многие бывшие фааниты вступают в их ряды. Для контроля за соблюдением новых правил вводится инквизиция. Во все матики назначают инспекторов; создаётся система иерархов в том виде, в каком она просуществует ещё по меньшей мере три тысячелетия.

+ 1000: Первый тысячелетний конвокс.

С +1107 по +1115: Обнаружение опасного астероида («Большой ком») вынуждает мирскую власть созвать чрезвычайный конвокс.

+2000: Второй тысячелетний конвокс.

+2700: Растущее соперничество между процианским и халикаарнийским орденами порождает мирские легенды об инкантерах и риторах.

+2780: Во время десятилетнего аперта мирская власть узнаёт о необычных праксисах, разработанных инкантерами и риторами.

С +2787 по +2856: В результате Третьего разорения, все конценты, за исключением Трёх нерушимых, пустеют.

+2857: Последовавший за разорением конвокс реорганизует конценты. Владения объявлены вне закона. Принимаются различные меры для ограничения «роскоши» матической жизни. Число орденов сокращается. Оставшиеся ордена перераспределяются для достижения большего «равновесия» между процианской и халикаарнийской тенденциями. Вступает в силу «Вторая заново пересмотренная книга канона».

+3000: Третий тысячелетний конвокс.

+3689: Начинается наш рассказ.

ЧАСТЬ 1. Провенер

...

Экстрамурос. 1. (староорт.) «Вне стен». Чаще всего подразумевались стены городов-государств того времени. 2. (среднеорт.) Нематический мир; беспорядки и нестроения после падения База. 3. (орт. эпохи Праксиса) Географические области либо социальные классы, ещё не охваченные возрождающейся мудростью матического мира. 4. (новоорт.) Близко ко 2-му значению, но часто используется по отношению к населённым пунктам, лежащим сразу за стенами матика, и подразумевает относительное процветание, стабильность и проч.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

— Сжигают ли ваши соседи друг друга заживо? — так фраа Ороло начал беседу с мастером Флеком.

Мне захотелось провалиться сквозь землю. Стыд ощущался физически, как будто на темя шмякнули пригоршню тёплой от солнца грязи.

— Ходят ли ваши шаманы на ходулях? — прочёл фраа Ороло по бурому листу, которому я бы навскидку дал столетий пять, если не больше. Затем поднял глаза и пояснил: — Возможно, вы называете их пасторами или знахарями.

Стыд расползался по голове, мучительно щекоча кожу.

— Когда заболевает ребёнок, вы молитесь? Приносите жертву раскрашенной палке? Или считаете, что во всём виновата старая женщина?

Горячий стыд стекал по лицу, забивал уши, щипал глаза. Я едва слышал вопросы фраа Ороло:

— Считаете ли вы, что встретите своих умерших собак и кошек в некой посмертной жизни?

Ороло попросил меня выступить его скриптором. Слово звучало важно, и я согласился.

Он узнал, что мастера из экстрамуроса пустили в Новую библиотеку чинить подгнившую балку, до которой не доставали наши стремянки; её только что заметили, а мы не успевали до аперта выстроить леса. Ороло хотел задать мастеру вопросы, а меня попросил записывать разговор.

Я сквозь морось слёз смотрел на лист перед собой. Он был так же пуст, как моя башка. Я не справился с порученным делом.

Впрочем, главное было записывать, что скажет мастер, а тот пока не произнёс и слова. В начале разговора он водил недостаточно острым предметом по плоскому камню. Теперь просто таращился на Ороло.

— Случалось ли, что кого-то, тебе известного, ритуально увечили, потому что застали за чтением книги?

Мастер Флек впервые за долгое время закрыл рот. Я чувствовал, что когда он снова его откроет, то что-нибудь скажет. Я черкнул пером по краю листа, проверяя, не высохли ли чернила. Фраа Ороло молча смотрел на мастера, словно на только что открытую туманность по другую сторону телескопа.

Мастер Флек спросил:

— А чего бы просто не проспилить?

— «Проспилить», — несколько раз повторил фраа Ороло мне, пока я записывал.

Я пояснил — отрывисто, потому что пытался писать и говорить одновременно:

— Когда я сюда пришёл… то есть когда меня собрали… у нас… я хочу сказать, у них… было устройство под названием «спиль»… Мы не говорили «проспилить», мы говорили «катать спиль». — Ради мастера я перешёл на флукский, и моя пьяно спотыкающаяся фраза прозвучала и вполовину не так ужасно, как если бы я говорил на орте. — Это была разновидность…

— Движущихся картин, — догадался Ороло. Он взглянул на мастера и перешёл на флукский: — Мы поняли, что «проспилить» означает прибегнуть к некоему существующему у вас праксису (ты бы сказал технологии) движущихся картин.

— Забавно вы говорите, «движущиеся картины». — Мастер смотрел на окно, как будто там идёт исторический документальный спиль, и трясся от беззвучного хохота.

— Это ортский эпохи Праксиса, и для твоего слуха он непривычен, — признал фраа Ороло.

— А почему не говорить как все?

— Проспилить?

— Да.

— Потому что, когда фраа Эразмас, который нас записывает, пришёл сюда десять лет назад, это называлось «катать спиль», а когда почти тридцать лет назад пришёл я, мы называли то же самое устройство «фарспарк». Инаки, живущие по другую сторону вон той стены и отмечающие аперт лишь раз в столетие, знают его под каким-то другим названием. Я не мог бы с ними объясниться.

Мастер Флек возмутился:

— Фарспарк — совершенно другое дело! Фарспарковский материал нельзя смотреть на спиле, его надо апконвертить и перетолкнуть в формат…

Фраа Ороло про это было так же неинтересно, как мастеру Флеку — про столетников, поэтому разговор на какое-то время заглох, и я успел всё записать. Стыд прошёл, как икота — я и не заметил когда. Мастер Флек, решив, что беседа окончена, повернулся к лесам, которые его помощники воздвигли под гнилой балкой.

— Отвечая на твой вопрос, — сказал фраа Ороло.

— Какой вопрос?

— Тот, который ты задал минуту назад — если я хочу узнать, что творится в экстрамуросе, почему просто не проспилить.

Мастер тихонько ойкнул, дивясь, как долго фраа Ороло удерживает в памяти всё сказанное. «Я страдаю синдромом избыточного внимания», — часто говорил фраа Ороло, как будто это смешно.

— Во-первых, у нас нет спиль-агрегата.

— Спиль-агрегата?

Фраа Ороло взмахнул рукой, как будто разгоняя туман лингвистической путаницы.

— Предмета, посредством которого вы проспиливаете.

— Если у вас есть старый фарспарковский резонатор, я могу принести деконвертер, у меня валяется в мусоре…

— Фарспарковского резонатора у нас тоже нет, — сказал фраа Ороло.

— А почему вы не купите новый?

Ороло надолго замолчал. Я чувствовал, что в голове у него копятся новые неловкие вопросы: «Считаете ли вы, что у нас есть деньги? Что мирская власть нас охраняет, потому что мы сидим на груде сокровищ? Что наши милленарии знают, как превращать низшие металлы в золото?» Однако фраа Ороло совладал со своим порывом.

— Мы живём по картазианскому канону, и нам дозволены только мел, чернила и камень, — начал он. — Но есть и другая причина.

— Ну и какая же? — Мастера Флека явно раздражала чудная привычка Ороло объявлять, что он скажет, вместо того, чтобы просто сказать.

— Трудно объяснить, но для меня навести на что-либо воспринимающее устройство спиля, или фарспарковскую камору, или как вы это называете…

— Спилекаптор.

— …не есть способ извлечь существенное. Мне нужно, чтобы другие люди вытащили суть посредством всех своих чувств, обработали в голове и перевели в слова.

— В слова, — повторил мастер и пристально оглядел библиотеку. — Завтра вместо меня придёт Кин, — объявил он и добавил, как будто оправдываясь: — Мне надо поставить новые кланексные компенсаторы, а то, на мой взгляд, дерево ветвлений немного зашумлено.

— Я понятия не имею, что это значит, — заметил Ороло.

— Не важно. Ему вы и зададите свои вопросы. У Кина язык хорошо подвешен. — Мастер в третий раз за три минуты посмотрел на экран своей жужулы. Мы велели ему отключить все коммуникативные функции, но жужула по-прежнему могла служить карманными часами. Мастеру, видимо, было невдомёк, что за окном — часы пятьсот футов высотой, смотрят прямо на него.

Я поставил точку в конце предложения и отвернулся к книжному шкафу, боясь, что по моему лицу расплывается улыбка. «Завтра вместо меня придёт Кин» прозвучало так, будто мастер придумал это прямо сейчас. Фраа Ороло наверняка тоже почувствовал враньё. Если бы я неосторожно взглянул сейчас на него, то рассмеялся, а он — нет.

Часы начали отбивать провенер.

— Мне пора, — сказал я и пояснил мастеру: — Простите, я должен идти заводить часы.

— Я хотел спросить. — Мастер порылся в ящике, извлёк полипак, сдул опилки, открыл застёжку (я таких раньше не видел) и вытащил серебристую трубочку размером с палец. Потом с надеждой взглянул на фраа Ороло.

— Я не знаю, что это такое, и не понимаю, чего вы хотите, — сказал фраа Ороло.

— Спилекаптор!

— А. Ты слышал о провенере и, раз уж попал сюда, хотел бы его увидеть и сделать движущуюся картину?

Мастер кивнул.

— Это допустимо, при условии, что ты встанешь там, где тебе скажут. Не включай! — Фраа Ороло поднял руки и приготовился отвести взгляд. — Мать-инспектриса узнает и наложит на меня епитимью! Я направлю тебя к ита. Они покажут тебе, куда идти.

И так далее в том же духе, поскольку канон включает много правил, и мы, на взгляд мастера Флека, нарушили их уже тем, что впустили его в деценарский матик.

***************
...

Клуатр. 1. (староорт.) Всякое ограниченное, замкнутое пространство. (Фелена перед казнью держали в К., но тогда это слово не несло матических коннотаций значений 2 и др. (см. ниже), что часто сбивает с толку младших фидов.) 2. (раннесреднеорт.) Матик в целом. 3. (позднесреднеорт.) Сад или дом, окружённый строениями и считающийся центром или сердцем матика. 4. (новоорт.) Всякое тихое, пригодное для раздумий место, ограждённое от лишних впечатлений и помех.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

Я поднял сферу, на время разговора с мастером заменявшую мне табурет, и движением пальцев против часовой стрелки уменьшил её так, чтобы помещалась в ладони. Пока я сидел, стла сбилась; лавируя к входу в скрипторий между столами, стульями, глобусами и неспешно ступающими фраа, я подтянул её и расправил складки. В скриптории, сразу за аркой, сильно пахло чернилами. Возможно, потому что престарелый фраа и двое его фидов переписывали сейчас книги. Но я гадал, за какое время выветрился бы чернильный дух, даже если бы здесь не писали вовсе; в этом помещении израсходовали столько чернил, что всё пропиталось их влажным запахом.

Маленькая дверь в дальнем конце вела в Старую библиотеку, одну из самых ранних построек концента. Каменный пол, на две тысячи триста лет старше, чем в Новой библиотеке, был такой гладкий, что я почти не чувствовал его ступнями. Я мог бы идти с закрытыми глазами, позволяя ногам читать память, втёртую в плиты теми, кто проходил здесь раньше.

Старая библиотека непосредственно примыкала к клуатру: крытой аркаде по периметру прямоугольного сада. С внутренней стороны ничто не защищало его от ветра, кроме колонн, поддерживающих свод. С внешней стороны аркаду загораживала стена с дверями в Старую библиотеку, трапезную и калькории.

Всё, что я видел: резные книжные шкафы, каменный пол, оконные переплёты, кованые дверные петли и ручной работы гвозди, на которых они держались, капители колонн, дорожки и клумбы сада — обрело форму стараниями древних умельцев. На некоторые вещи (например, двери Старой библиотеки) ушла целая жизнь. Другие выглядели так, будто их играючи смастерили за вечер, но по такому снизарению, что они продолжали радовать глаз сотни и тысячи лет спустя. Одни были основаны на простых и чистых геометрических формах. Другие восхищали своей сложностью, заставляя ломать голову, подчиняется ли их конфигурация хоть какому-нибудь закону. Третьи являли собой изображения реальных людей, живших и думавших интересные вещи в ту или иную эпоху, либо общих типов: богопоклонник, физиолог, бюргер, пен. Если бы меня спросили, я сумел бы объяснить четверть того, что вижу. Когда-нибудь смогу объяснить всё.

Солнце било в сад клуатра, где трава и дорожки перемежались клумбами, грядами, кустами и редкими деревьями. Я потянулся через плечо, поймал кромочный край стлы и накрыл голову. Потом оттянул нижнюю часть, болтающуюся под хордой, чтобы бахромчатый край мёл по земле и закрывал ноги. Руки я спрятал в складки на груди, над хордой, и ступил на траву. Она была желтоватая и колкая, потому что дни стояли жаркие. Выйдя на открытое место, я взглянул на южный циферблат часов. Ещё десять минут.

— Фраа Лио, — сказал я. — Не думаю, что буряника входит в число ста шестидесяти четырёх.

Я имел в виду перечень растений, дозволенных к выращиванию «Второй заново пересмотренной книгой канона».

Лио был плечистее меня. Из пухлого мальчика он за последние годы превратился в крепкого юношу. Сейчас он сидел в тени яблони на сфере, уменьшенной до размеров человеческой головы, и, покачиваясь взад-вперёд, завороженно смотрел на разрытую землю. Кромочный край стлы Лио обмотал вокруг пояса и пропустил между ног, более или менее прикрыв срам, остальное свернул в тугой цилиндр, стянул по краям хордой и закинул за плечо наискосок, как скатку. Эту обмотку Лио изобрёл сам; желающих следовать его примеру не нашлось. Я должен был признать, что в жаркий день она удобна, хоть и выглядит по-дурацки.