— Разрыв с каждой минутой увеличивается. Вчера Юлассетар помог ему купить снаряжение, после чего Ороло договорился с водителем едущего на север грузотона, что тот его подбросит.

— Какое снаряжение? — спросила Корд.

— Тёплую одежду, — сказал Крейд. — Самую тёплую. Это то, в чём Юл разбирается. Думаю, потому-то Ороло и разыскал его в Норслове.

— Зачем Ороло ехать дальше на север? — удивился я. — Там вроде ничего нет.

Самманн взял картаблу — у неё экран был больше, чем у его жужулы, — уменьшил изображение и сдвинул его на северо-восток.

— Практически ничего, кроме тайги, тундры и льдов отсюда до самого Северного полюса. Первые миль двести — плантации топливных деревьев. Дальше — только редкие минеральные разработки.

Карта как будто опровергала его слова. Здесь было много дорог — все они сходились к городам, в том числе окружённым кольцевыми автодорогами. Однако все города были показаны бледно-коричневым цветом, которым обозначались руины.

(по спилю: запуск ракеты из экваториальных болот)

— Ороло отправился на Экбу! — воскликнула Корд.

— О чём ты? — не понял Крейд.

— Экба на другом континенте, туда надо лететь! — сказал я.

— Он едет через полюс, — объяснила Корд. — Его цель — санная станция на Восемьдесят третьей параллели.

Мы обычно говорим о мирской власти так, будто она одна и та же на протяжении эпох. Некоторым эксам это кажется наивным и даже оскорбительным, хотя сами они говорят просто «власти», что по сути то же самое. Конечно, мы сознаём, что прибегаем к упрощению, но нам так удобнее. Что бы ни было в данный момент за стенами концента: империя, республика, деспотия, теократия, анархия или обезлюдевший край, — мы всегда можем сказать «мирская власть» и в общих чертах спрогнозировать её поступки.

Моё повествование не ставит целью рассказать об организации мирской власти во время описываемых событий. Такие сведения можно почерпнуть где угодно. Они даже будут интересны, если вы ничего не знаете об истории мира до Ужасных событий, — но если вы её изучили, всё остальное покажется вам повтором, и частности устройства мирской власти в мои дни напомнят институты былых эпох, только без прежнего величия, поскольку первопроходцы хотя бы верили в свою цель.

Впрочем, одну подробность я всё же должен упомянуть. Мирская власть в моё время представляла собой федерацию. Она делилась на политические единицы, более или менее соответствующие Арбским материкам. Внутри каждой из них можно было перемещаться свободно, а вот при пересечении границ требовались документы. Получить их не составляло труда — если вы не инак.

С Реконструкции мы существуем совершенно отдельно от правовой системы мирской власти. Мы не входим в её юрисдикцию, она не несёт за нас ответственности, не учитывает нас, не призывает в армию, не облагает налогами и вообще не может вступить на нашу территорию, кроме как в аперт. Точно так же она не оказывает нам никакой помощи, кроме защиты от толпы или вражеской армии, да и то если сочтёт нужным. Мы не получаем от мирской власти пенсий и медицинского обслуживания. И у нас нет удостоверений личности.

Пока писался мой рассказ, стало ясно, что его могут прочесть уроженцы других планет. Поэтому я скажу, что мы по традиции знаем десять материков, но Двоюродные (и вообще любые гости извне) заметили бы, что их всего семь, и не ошиблись. Число десять идёт от первых исследователей: они продвигались в глубь суши от Моря морей и могли только гадать, что лежит в нескольких днях пути от его изрезанного побережья. Не раз и не два они присваивали новые имена землям, разделённым проливами, а много позже другие путешественники доказывали, что это части одного материка. Однако к тому времени названия успевали войти в классические мифы и хроники; мы не могли изъять их из культуры, как не могли бы вытащить исполинские камни из фундамента нашего собора.

Точно так же в эпоху Пробуждения открытую по другую сторону Арба сушу объявили материком. Столетия спустя выяснилось, что новый материк продолжается через Северный полюс и доходит до самого Моря морей. То есть это вовсе не новый континент, а часть самого старого и наиболее изученного, о чём никто не догадывался, потому что аборигены, живущие в ледяных домах, не поднимаются выше восьмидесятой параллели. Чтобы доказать единство «старого» и «нового» континентов, надо было пройти до девяноста градусов северной широты — то есть до полюса — и оттуда до восьмидесятой параллели в другом полушарии. Такая экспедиция была предпринята только в последнее столетие перед Ужасными событиями и не отменила привычку считать часть света, где сейчас находились Самманн, Корд, Ганелиал Крейд и я, одним материком, а сушу к северу от Моря морей — другим. Ледяной щит разделял их надёжнее всякого океана, и никто в здравом уме не путешествовал через полюс. Чтобы попасть с материка на материк, существовали воздухолёты и корабли.

Однако если летишь на воздухолёте или плывешь на корабле, в порту прибытия у тебя спросят документы. Документов у Ороло не было, как не было и надежды их получить. Поэтому он принял логичное решение: воспользовался тем, что материк на самом деле один. Корд первая сложила в голове всю картинку.

Поправка. Корд была вторая. Первым сложил картинку фраа Джад.

— Санные поезда! Для меня это что-то из детских книжек, — сказал Самманн. — Они ещё ходят?

— На какое-то время их отменили, затем пустили вновь, — подтвердил Крейд. — Металл поднялся в цене, и люди снова потянулись за добычей в далёкие развалины.

— У нас в цеху изготавливали детали для санных локомотивов, — сказала Корд. — Наш цех — самый большой так далеко на севере, и эти заказы кормили нас последнюю тысячу лет. Детали приходилось делать из особых морозоустойчивых сплавов… — И так далее в том же духе. Корд говорила о сплавах, как другие девушки говорят о туфлях. Крейд и Самманн, оживившиеся, когда речь зашла о санных поездах, по мере её рассказа заметно теряли интерес.

Я мысленно прокручивал перед глазами вчерашнюю сцену в келье Ороло. Фраа Джаду потребовалось не больше полминуты, чтобы всё понять. Очень странно — даже если верить в сверхъестественные способности милленариев. Он явно что-то знал заранее.

— Раскоп. — Я постучал пальцем по фототипии.

Все удивлённо повернулись ко мне. Я понял, что перебил рассказ Корд о сплавах.

(по спилю: жертвы придорожной резни; жёны убитых рвут на себе одежду и катаются по земле)

Я продолжил:

— Спорю на мой последний энергетический батончик, что если проверить, то выяснится, что раскопкам шестьсот девяносто лет.

— Ты хочешь сказать, что их начали в трёхтысячном году, — сказал Ганелиал Крейд. — Почему? Тебе нравятся круглые числа?

Это была его исключительно редкая попытка пошутить, так что я из вежливости хмыкнул и только потом ответил:

— Я почти уверен, что фраа Джад знал о раскопках. Он с первого взгляда понял, что изображено на фототипии. Получается, что решение их начать было принято на последнем милленальном конвоксе. Тысячелетний матик концента светителя Эдхара наверняка отправлял туда свою делегацию; вернувшись, инаки сообщили о раскопках своим собратьям. Отсюда фраа Джад и знает.

Самманн, как всегда, готов был отыскать уязвимость в чужих доводах.

— Я не утверждаю, что ты неправ, но мне странно, что фраа Джад взглянул на фототипию и узнал раскопки Орифенского храма. Это мог быть просто карьер. Ничто не указывало на Экбу.

До сих пор мы рассматривали в основном ту фототипию, на которой был раскоп целиком: увеличенные фрагменты вообще ничего нам не говорили. Теперь, проглядывая их, я легко отыскал контуры фундамента, обломки колонн и прямоугольники мощёных полов. На одном из них была такая фигура:

Я указал на неё.

— Это аналемма. Орифенский храм представлял собой камеру-обскуру. В потолке у него было маленькое отверстие, через которое солнце проецировалось на пол. Положение солнечного пятна во время полуденного актала — мы теперь отмечаем его как провенер — менялось день ото дня и за год описывало такую фигуру.

— Ты считаешь, фраа Джад увидел на фототипии аналемму и сказал себе: «Ага, это Орифенский храм»? Как-то уж очень быстро он смекнул, — сказала Корд.

— Он вообще довольно смекалистый, — ответил я. Ответ был не слишком вежливый. Джезри бы меня за него в два счёта уплощил. Корд с полным правом усомнилась в моих словах. Однако я не хотел углубляться в этот вопрос. То, как быстро фраа Джад узнал раскопки на фототипии, подразумевало, что он много о них знал. И другие милленарии, возможно, тоже. Я боялся, что развитие темы выльется в очередной мутный разговор о Преемстве.

— О, как интересно, — сказал Самманн, глядя в свою жужулу. — Эразмас выиграл пари. Раскопки и впрямь начаты в трёхтысячном году от Реконструкции. — Он снова посмотрел на экран, затем поднял глаза и улыбнулся мне. — И начали их эдхарианцы!

— Здорово! — ответил я, чувствуя сильнейшее желание спустить его жужулу в унитаз.

— Основная часть инаков была из концента светителя Эдхара. Однако многие другие матики со всего мира отправили туда фраа и суур.

— Сколько там инаков? — спросила Корд. Я видел, что она считает в уме: «Если каждый инак вынимает в день двадцать тачек земли, какую яму они выкопают за шестьсот девяносто лет?»

— Пока не скажу, — ответил Самманн, морщась. — Почти вся информация на эту тему — мусор.

— В каком смысле «мусор»? — резко спросил Крейд. Он весь как будто ощетинился.

Самманн оторвал взгляд от жужулы и с минуту заинтересованно смотрел на Крейда, потом ответил спокойно:

— Кто угодно может разместить информацию по какому угодно поводу. Поэтому подавляющая часть авосети — свалка мусора. Её надо фильтровать. Системы фильтрования очень древние. Мы совершенствуем их со времён Реконструкции. Для нас они тоже, что собор для фраа Эразмаса и его братии. Когда я что-нибудь ищу, я не вижу информации по этой теме. Я вижу метаинформацию — то, что фильтрующая система нашла, проведя поиск. Если я ввожу запрос «аналемма», фильтрующая система сообщает, что информацию по теме разместили всего несколько отправителей, почти все с высоким рейтингом надёжности — инаки. Если я введу фамилию поп-звезды, которая только что рассталась со своим бойфрендом, — Самманн кивнул на спиль, где показывали заплаканную женщину, — фильтрующая система сообщит, что на эту тему в последнее время размещено очень много информации, в основном крайне сомнительными отправителями. Когда я ищу раскопки Орифенского храма на острове Экба, фильтрующая система показывает, что очень надёжные и очень сомнительные источники размещают информацию на эту тему медленно, но постоянно, на протяжении семи веков.

Если Самманн хотел успокоить Крейда, то ему это не удалось.

— Пример надёжного отправителя? Фраа в конценте?

— Да, — ответил Самманн.

— А кто тогда сомнительный отправитель?

— Конспиролог. Человек, который размещает много длинных бессвязных постов, читаемых только его единомышленниками.

— Богопоклонник?

— Смотря о чём этот богопоклонник пишет.

— Что, если он пишет об Экбе? Орифене? Теглоне? — спросил Крейд, тыча пальцем в фототипию с изображением десятиугольной площади перед древним храмом.

— Фильтры говорят мне, что на эту тему постится очень много информации, — сказал Самманн, — о чём тебе, похоже, хорошо известно. Когда я вижу нечто подобное в интерфейсе фильтра, инстинкт подсказывает мне, что большая часть сообщений — мусор. Это быстрый и неточный анализ. Я могу ошибаться. Прошу извинить, если я тебя задел.

— Извинения приняты, — буркнул Крейд.

— Отлично! — воскликнул я после неловкой паузы. — Хорошо, что мы всё это узнали до того, как убили уйму времени на поиск в горах. Очевидно, теперь всё изменилось. Никто из вас не предполагал, что я отправлюсь за Ороло на другую сторону Арбского шара. Теперь вам осталось только развернуться и ехать на юг.

Все посмотрели на меня как-то странно.

— Ничего не изменилось, — объявил Самманн.

— Я не оставлю своего брата в этой помойке, — добавила Корд.

— Вам понадобятся две машины на случай, если одна сломается от мороза, — сказал Ганелиал Крейд.

Я не мог спорить с его логикой, хоть и на минуту не усомнился, что он намерен ехать с нами по другой причине. Особенно после того, как прозвучало слово «теглон».

— Отсюда до восемьдесят третьей параллели две тысячи миль по ортодромии, — сказал Самманн, глядя в свою жужулу. — По трассе — чуть больше двух с половиной.

— Раз, если вы с Самманном научитесь водить, чтобы мы могли меняться, то дня в три-четыре уложимся, — сказал Крейд.

— Дорога к северу станет хуже, — заметила Корд. — Я бы положила неделю.

Крейд полез было в спор, но Корд его перебила:

— И надо переоснастить машины.

Итак, мы остались на заправке и принялись за работу. Как только хозяева поняли, что мы едем дальше на север, напряжение спало и дело пошло легче. Они решили, что мы — очередная старательская артель, просто побогаче других и с лучшим снаряжением.

С утра мы на кузовиле Корд съездили в город за зимними шинами для Крейда, потом на его кузовиле — за шинами для неё. Новые шины были с глубоким рельефом протектора и утыканы шипами. Корд и Гнель (как теперь Ганелиал Крейд просил его называть) занимались каким-то инструментоёмким проектом по замене охлаждающей жидкости и смазки на незамерзающие. Ни Самманн, ни я помочь толком не могли, поэтому стояли на подхвате. Самманн по своей жужуле изучал дорогу на север, читал записи недавно проехавших тут путешественников.

— Слушай, — сказал я ему в какой-то момент, — я всё вспоминаю вчерашнюю картинку по спилю.

— Горящего библиотекаря?

— Нет.

— Оползень, накрывший школу?

— Нет.

— Умственно-неполноценного мальчика, который играл со щенками?

— Нет.

— Ладно, сдаюсь.

— Запуск ракеты.

Самманн взглянул на меня.

— И что? Она взорвалась? Упала на детский дом?

— Нет. То-то и оно. Просто взлетела.

— На борту были знаменитости или…

— Не знаю. Были бы — их бы показали, верно?

— Тогда я вообще не понимаю, зачем показали запуск. Ракеты взлетают каждый день.

— Ну, я в этом не силён, но у меня сложилось впечатление, что она очень большая.

Только сейчас Самманн понял, к чему я клоню.

— Попробую что-нибудь найти, — ответил он.

Пожилая, но очень хлопотливая дама из Гнелевой секты принесла нам пирог собственной выпечки и тут же затеяла с Гнелем бесконечный разговор. Пока они говорили, на заправку с грохотом вкатил огромный, заляпанный грязью кузовиль. Позади кабины у него был деревянный дом. Кузовиль несколько раз объехал вокруг нас и встал, заняв четыре парковочных места. Хлопотливая дама удалилась, поджав губы. Из кабины вылез рослый бородач, сунул руки в карманы и, с любопытством глядя по сторонам, пошёл к Гнелю. На последнем шаге он расплылся в улыбке и протянул руку. Гнель ответил тем же, правда, без улыбки и после некоторого колебания. Бородач энергично встряхнул его руку. Они обменялись несколькими словами, после чего новоприбывший заходил по лагерю, примечая, что у нас есть, и мысленно реконструируя, что мы сделали. Затем вытащил из своего дома на колёсах что-то вроде складного кухонного стола, раскочегарил плитку и начал готовить нам горячее питьё.

— Юлассетар Крейд, мой двоюродный брат, — сказал мне Гнель, пока мы смотрели, как бородач сдувает пыль с чашек и протирает ложки вынутой из кармана тряпкой.

— А что случилось? — спросил я.

— О чём ты? — удивился Гнель.

— По тому, как вели себя с ним ты и та женщина, видно, что у вас какие-то трения.

— Юл — ере… — Гнель оборвал себя на середине слова. — Вероотступник.

Мне хотелось спросить: «А в остальном-то он нормальный?», но я сдержался.

Юл никому из нас не представился, но, когда я подошёл, с улыбкой пожал мне руку и только потом снова занялся своей кухней.

— Подставляй руки, — скомандовал он и, когда я выполнил указание, водрузил на них поднос, а сверху — чашки с горячим питьём. — Для твоих друзей.

Я настоял, чтобы он пошёл со мной. Мы отнесли чашку Гнелю, затем подошли к Самманну, и я познакомил его с Юлом. Потом я уговорил Корд вылезти из-под кузовиля. Она встала, отряхнулась и пожала Юлу руку. Они как-то странно друг на друга посмотрели, я даже подумал, уж не встречались ли они раньше. Однако ни Юл, ни Корд ничего по этому поводу не сказали. Корд взяла чашку, и оба сразу отвернулись, как будто между ними произошла какая-то неловкость.

Юлассетар Крейд свозил меня в город, чтобы я сделал кое-какие дела. Во-первых, я отправил в концент светителя Тредегара письмо для Алы. Женщина на почте меня издёргала, потому что я не мог толком написать адрес. У концентов нет адресов потому же, почему у меня нет паспорта. Я ругал себя, что не послал записку с Лио и Арсибальтом. Теперь надо было отправлять письмо в концент, где его перехватят иерархи. Если они будут строго держаться канона, то отдадут Але письмо только в следующий аперт. Я мог лишь гадать, что она подумает обо мне девять с лишним лет спустя, читая пожелтелое послание от мальчика, которому не исполнилось и двадцати.

Следующим пунктом программы была покупка термокостюмов — огромных оранжевых комбинезонов, у которых ноги состёгивались, так что получался спальный мешок. Их шили для тех, кто охотится или промышляет в развалинах на дальнем севере. Каталитический элемент, заправляемый топливом, вырабатывал энергию, которая по штанинам и рукавам поступала в согревающие подушки башмаков и перчаток. Новые костюмы стоили очень дорого, но Юл позавчера помог Ороло найти дешёвый. Юл знал, где продаются чинёные подержанные костюмы и что с ними сделать, чтобы они стали лучше.

Купив термокостюмы, мы отправились на поиски остального снаряжения и припасов. Всякий раз, как я хотел зайти в магазин с товарами для туризма, Юл морщился и объяснял, что в хозяйственных и бакалейных лавках куда лучшая вещь обойдётся в пять раз дешевле. И, разумеется, оказывался прав. Он зарабатывал на жизнь тем, что водил экскурсии в горы. Сейчас Юл, видимо, был без работы, потому что весь день колесил по Норслову, помогая мне собрать всё необходимое. То, чего мы не нашли в магазинах, он пообещал прибавить из своих личных запасов.

Езда занимала невероятно много времени. Движение было постоянно затруднено — по крайней мере, мне так казалось. Но я не привык к городской жизни. Когда мы застревали в пробке, люди из мобов смотрели на Юлов драндулет. Взрослые сразу отводили взгляд, дети показывали пальцами и смеялись. У них были для этого все основания. Мы с Юлом выглядели чудно, совсем не так, как те, кто ехал на работу или вёз детей в школу.

Сперва Юл считал, что как хороший хозяин обязан меня развлекать. «Музыку?» — спросил он отрешенно, как будто когда-то слышал, что бывает такая штука — музыка. Я не стал возражать. Юл принялся крутить ручки настройки, словно они сами по себе, а система — сама по себе. Наконец он оставил проигрываться какую-то случайную запись. Позже, когда мы разговорились, я выключил музыку — Юл даже не заметил.

Как я понял, ему по работе часто приходилось иметь дело с незнакомыми людьми — клиентами. Чтобы сразу создать непринуждённую атмосферу, он рассказывал им байки. Получалось здорово. Я пытался навести его на разговор об Ороло, но ничего толком не узнал. Это для меня Ороло значил очень много, а для Юла он был просто очередной новичок, нуждавшийся в советах. Так или иначе, от Ороло мы перешли к путешествиям по дальнему северу — теме, в которой Юл действительно разбирался хорошо.