— Так всё уже…
— Решено. Да. Каждый на конвоксе приписан к своей ячейке.
— Но я не…
— Тебе не сообщили, — сказала Ала. — И вообще никому, кроме руководителей ячеек.
— Вы не хотите, чтобы люди тревожились и отвлекались от работы, поэтому не ставите их в известность.
— Скоро всё изменится. — Она огляделась, как будто ждала, что изменения начнутся прямо сейчас. Я проследил её взгляд и заметил, что на одном краю открытой трапезной припарковалось ещё несколько военных грузотонов. Солдаты монтировали акустическую систему.
— Вот почему мы едим вместе. — Ала издала короткий смешок. — И вот почему я вообще ем. Первая моя человеческая еда за три дня. Наконец-то я могу просто сидеть и смотреть на результат.
— Что должно произойти?
— Каждый получит рюкзак и указания.
— И вы не случайно делаете это под открытым небом, — сказал я.
— Вот, теперь ты думаешь, как Лио, — одобрительно заметила Ала, откусывая хлеб. Она прожевала и продолжила: — Стратегия сдерживания. ПАКД увидит, что мы делаем, и, надо надеяться, поймёт, что мы готовы рассеяться. И тогда у него будет меньше стимулов уничтожать Тредегар.
— Разумно, — сказал я. — Подозреваю, через минуту у меня будет ещё уйма вопросов. Ты что-то говорила про встречи с руководителями ячеек?
— Да. Ты знаешь инаков. Ничто не принимается на веру. Каждое слово надо обсудить с четырёх разных сторон и во всём докопаться до сути. Я встречалась с группами по шесть руководителей за раз. Объясняла им их права и обязанности, проигрывала возможные сценарии. И в каждой группе находились один или два человека, которые хотели идти дальше, чем остальные. Представить события в более яркой исторической перспективе, сравнить их с Пробуждением и так далее. То, о чём рассказал тебе Лио, выросло из этих встреч. Я просто не успевала ответить на все вопросы в отведённое время. Я составила список этих людей и сказала им: «Позже мы встретимся и обсудим ваши соображения. На лукубе, потому что другого времени у меня нет». И так получилось — к добру или к худу, — что начало нашего лукуба совпало с Посещением Орифены.
Заработали репродукторы. Иерархиня попросила, чтобы «называемые лица» подходили к грузовику, где солдаты вскрывали коробки с заранее упакованными армейскими рюкзаками. Иерархиня, вероятно, впервые говорила в микрофон, но довольно быстро освоилась и начала перечислять фраа и суур. Те, чьи имена называли, неуверенно поднимались с мест и по проходам между столами шли к машине. На какое-то время все разговоры смолкли, затем возобновились в другом, более взволнованном тоне. Посыпались восклицания и догадки.
— Ясно, — сказал я. — Значит, ты сидишь на лукубе с самыми упрямыми, самыми решительно настроенными руководителями ячеек…
— Совершенно замечательными людьми, кстати! — вставила Ала.
— Охотно верю, — сказал я. — Но все они хотят глубже вникнуть в суть, и тут вы узнаёте про бедную девушку с Антаркта, которая пожертвовала жизнью…
— И про то, что сделал для неё Ороло, — напомнила Ала. И тут она умолкла, потому что горе застигло её врасплох. Мы смотрели или притворялись, будто смотрим, как инаки возвращаются на свои места. У каждого был на плече рюкзак, на шее — шнурок с биркой.
— Так или иначе, — севшим голосом продолжила Ала и сделала паузу, чтобы откашляться, — я думала, мы будем говорить до рассвета и всё равно не придём к согласию. Ничего подобного. Нам даже не пришлось ничего обсуждать. Все разом поняли, что надо вступить в контакт с фракцией, отправившей на Арб молодую женщину. И даже если мирская власть будет против, после нашего ухода в Рассредоточение…
— Она не сможет нам помешать?
— Вот именно.
— Лио вроде бы что-то говорил про лазерные маяки больших телескопов?
— Да. Это обсуждалось. И даже, насколько я понимаю, делалось.
— Чья была идея?
Она не ответила.
— Пойми меня правильно. Идея гениальная!
— Её придумал Ороло.
— Но ты не могла с ним говорить!..
— Ороло её осуществил, — нехотя проговорила Ала, пристально следя за выражением моего лица. — В Эдхаре. Год назад. Один из коллег Самманна нашёл подтверждение в МиМ.
— Подтверждение?
— Ороло запрограммировал лазер так, чтобы луч нарисовал в небе аналемму.
Месяц назад я принялся бы с пеной у рта доказывать, что такого не может быть, теперь только вздохнул.
— Значит, Лодогир на пленарии попал в яблочко. Угадал практически всё.
— Или так, — сказала Ала, — или он изменил прошлое.
Я не рассмеялся.
Ала продолжила:
— Тебе следует знать, что Лодогир входит в ту группу, о которой я говорила.
— Фраа Эразмас из Эдхара, — объявил голос.
— Ладно, — сказал я. — Пойду узнаю, в какую ячейку ты меня записала.
Ала мотнула головой.
— Нет. Ты ничего не узнаешь, пока не придёт время.
— Как же мы отыщем свою ячейку, если не будем знать, кто в ней?
— Если это произойдёт — если будет отдан приказ, — бирка включится и покажет тебе, куда идти. Те, кого ты там увидишь, и будут твоей ячейкой.
Я пожал плечами.
— Звучит вполне разумно.
Внезапно Ала помрачнела — я не мог понять отчего. Она подалась вперёд и схватила меня за руку.
— Посмотри на меня, — сказала она. — Посмотри на меня!
Я посмотрел. В глазах у неё стояли слёзы. Такой Алы я ещё не видел. Наверное, похожее лицо было у меня, когда я в открытую дверь воздухолёта увидел Ороло перед воротами Орифены. Ала хотела передать мне что-то, чего не имела сил или права вложить в слова.
— Когда ты вернёшься за стол, меня здесь уже не будет. Если мы не увидимся до того, как всё произойдёт, — по её голосу я понял, что так и будет, — знай, что я приняла ужасное решение.
— Мы все их принимали, Ала! Знала бы ты про мои последние несколько ужасных решений!
Ала замотала головой, требуя, чтобы я её понял.
— Нельзя ли всё как-нибудь исправить? Отыграть назад?
— Нет! Я хочу сказать, что приняла ужасное решение в том же смысле, в каком Ороло принял ужасное решение перед воротами Орифены.
Только минуту спустя до меня дошло.
— Ужасное, — сказал я, — но правильное.
И тут слёзы хлынули так, что ей пришлось закрыть глаза и отвернуться. Она выпустила мою руку и засеменила прочь, сгорбившись, как будто ей только что всадили в спину кинжал. Она казалась самой маленькой на конвоксе. Все инстинкты гнали меня бежать за ней, обнять её худенькие плечи. Но я знал, что в таком случае она сломает о мою голову стул.
Я подошёл к грузотону, взял рюкзак и бирку: прямоугольную, похожую на выключенную фотомнемоническую табулу.
Затем я вернулся на рабочее место и в следующие два часа вычислял тензор инерции корабля Геометров.
Я проспал почти всю вторую половину дня и проснулся совсем разбитый. Организм только-только начал приспосабливаться к смене часовых поясов, а я снова сбил его с толку, проработав ночь напролёт.
Во владение Аврахона я пришёл заранее. Для сегодняшнего обеда предстояло почистить и нарубить кучу овощей. Я устроился с ножом и доской на открытой веранде, отчасти чтобы полюбоваться предзакатным светом, отчасти в надежде перехватить фраа Джада на пути в мессалон. Владение Аврахона куда меньше многих знакомых мне матических построек смахивало на крепость. Глядя на большой каменный дом с балконами, эркерами и мезонинами, я всякий раз жалел, что прихожу сюда только в гости. Вот бы здорово каждый день работать в таком уютном и живописном месте! Как будто архитектор задался целью разжигать в инаках зависть, чтобы они всеми правдами и неправдами старались сюда проникнуть. Мне страшно повезло, что в силу исключительных обстоятельств я мог хотя бы посидеть на здешней веранде за чисткой овощей. Из разговора с Алой я понял, что надо пользоваться возможностью, пока не поздно. По дорожкам сновали инаки — одни оживлённо переговаривались, другие понуро брели, ссутулившись от усталости. На лужайках, завернувшись в стлы и подложив под голову сферы, спали фраа и сууры. Столько инаков, в таких непохожих облачениях! Я вновь задумался о многообразии матического мира, о котором ничего не знал, пока не попал сюда. Слова Алы о Втором пробуждении предстали мне в новом свете. Мысль о том, чтобы сорвать ворота с петель, сулила захватывающие перемены. Но неужто с этим кончится всё, что инаки создавали три тысячи семьсот лет? Неужто следующие поколения будут смотреть на пустые соборы и дивиться: какими безумцами надо быть, чтобы бросить всё это по доброй воле?
Я гадал, кто ещё окажется в моей ячейке и что поручат нам организаторы Рассредоточения. Напрашивалась мысль, что я буду в том же лабораториуме заниматься тем же, чем сейчас. Жить в каком-нибудь городе, в казино, корпеть над схемами икосаэдра, есть мирскую пищу, которую приносит одетая в форму неграмотная прислуга. В моей группе были два очень способных теора, один из Барито, другой — из концента на Море морей. Остальные вгоняли меня в тоску, я отнюдь не радовался перспективе оказаться с ними в дороге.
Иногда я замечал кого-нибудь из инаков Звонкой долины, и сердце сразу начинало биться быстрее: вот бы попасть в одну ячейку с ними! Пустая фантазия, конечно, — зачем им такая обуза? — но помечтать было приятно. Неизвестно, что поручат такой ячейке. Скорее всего что-нибудь невероятно опасное. По-хорошему надо было радоваться, что меня туда не назначат.
Или — в сходном, хоть и другом ключе — какой будет ячейка фраа Джада, какие задачи она станет решать? Задним числом я понимал, что мне выпала редкая привилегия — провести несколько дней в обществе тысячелетника. Насколько я знал, Джад был единственными милленарием на конвоксе.
Здорово было бы оказаться в одной ячейке с кем-нибудь из моей старой эдхарской команды, но рассчитывать на такое не приходилось. Алу явно что-то мучило в том, как она распределила нас по ячейкам, и хотя я не понимал, из-за чего она так переживает, ясно было одно: на счастливое путешествие в кругу близких друзей рассчитывать не стоит. Уважение — почти священный трепет, — с которым другие члены конвокса взирали на эдхарианцев, заставляло предположить, что нас не запихнут в одну ячейку, а скорее распределят по возможно большему их числу. Мы будем вожаками, одинокими, как Ала.
Фраа Джад подошёл со стороны скалы. Я подумал, уж не поселили ли его наверху с тысячниками. Если так, он каждый день тратил уйму времени на спуск и подъём по лестнице. Джад издали меня узнал и двинулся прямиком к веранде.
— Я нашёл Ороло, — сказал я, хотя для Джада, конечно, это была не новость.
Он кивнул.
— Очень печально — то, что произошло. Ему следовало вовремя пройти через лабиринт и стать моим фраа на утёсе. Славно было бы работать с ним бок о бок, пить его вино, выслушивать его мысли.
— Вино у него было ужасное.
— Значит, выслушивать его мысли.
— Он, кажется, очень многое понял. — Мне хотелось спросить: как? Расшифровал ли Ороло тайное послание в пении тысячелетников? Однако я боялся выставить себя дураком. — Он думает… думал, что вы разработали некий праксис. Невольно напрашивается мысль, что этим объясняется ваше долголетие.
— Разрушительное действие радиации можно свести к взаимодействию между элементарными частицами — протонами, нейтронами — и молекулами облучаемого организма, — заметил Джад.
— Квантовым событиям, — сказал я.
— Да. Клетка, в которой только что произошла мутация, и клетка, в которой этой мутации не произошло, лежат в повествованиях, разделённых лишь одной развилкой в Гемновом пространстве.
— Старение, — сказал я, — следствие ошибок в считывании генетических цепочек, то есть тоже квантовых событий.
— Да. Нетрудно вообразить внутренне непротиворечивую мифологию, согласно которой хранители ядерных отходов изобрели праксис для устранения пагубных последствий радиации, а затем применили его к старению и так далее.
«И так далее» наводило на самые разные мысли, но я счёл за лучшее не задавать уточняющих вопросов.
— Вы понимаете, насколько опасно распространение такой мифологии в секулюме?
Джад пожал плечами. Секулюм его не заботил. Иное дело — конвокс.
— Некоторые здесь отчаянно хотят, чтобы эта мифология оказалась фактом. Им так было бы куда спокойнее.
— Ж’вэрн задавал довольно чудные вопросы. — Я кивнул на процессию матарритов, бредущую по лугу в некотором отдалении.
Я подыгрывал фраа Джаду — давал ему возможность сказать, что матарриты чудные и неприятные. Однако он ловко обошёл мой гамбит.
— От них можно узнать больше, чем от кого-либо на конвоксе.
— Правда?
— К закутанным следует отнестись со всем возможным вниманием.
Двое матарритов отделились от остальных и взяли курс на владение Аврахона. Я несколько мгновений смотрел на приближающихся Ж’вэрна и Орхана, гадая, что Джад в них разглядел, а когда обернулся, тысячелетника рядом уже не было — он проскользнул внутрь.
Матарриты молча подошли к веранде, сухо поздоровались со мной и вступили в дом.
Следом показались Арсибальт и Барб.
— Результаты? — спросил я.
— У корабля ПАКДа не хватает куска! — объявил Барб.
— Конструкция, которую ты изучал…
— Там-то и крепилась недостающая часть!
— И что, по-твоему, это было?
— Механизм межкосмических перемещений, ясное дело! — фыркнул Барб. — Они спрятали его где-то в солнечной системе, подальше от нас, потому что он совершенно секретный!
— А что твоя группа, Арсибальт?
— Корабль собран из узлов, созданных во всех четырёх космосах ПАКДа, — объявил Арсибальт. — Это как археологический разрез. Самая старая часть с Пангеи. От неё осталось очень мало. Совсем немного мелких дополнений с Диаспа. Материал большей части корабля — из космосов Антаркта и Кватора, и мы почти уверены, что Кватор корабль посетил последним.
— Молодцы! — воскликнул я.
— А ты — какие результаты у твоей группы, Раз? — спросил Барб.
Я собирал доску, нож, и миски с овощами, чтобы идти в дом. Арсибальт неторопливо подошёл и начал мне помогать.
— В нём что-то плещется, — сказал я.
— Чего-чего?
— Когда вчера вечером эдр повернул, движение было не равномерным, а несколько дёрганым. Мы предположили, что вращающаяся часть содержит большую массу стоячей воды и при резком повороте вода колышется.
Я принялся подробно объяснять про высокие гармоники колебаний и что они означают. Барб заскучал и ушёл в дом.
— О чём вы говорили с фраа Джадом? — спросил Арсибальт. Я не знал, можно ли выбалтывать то, что Джад говорил о праксисе, поэтому ответил (ничуть не покривив душой):
— О матарритах. Мы должны внимательно на них смотреть. Учиться у них.
— Думаешь, он хочет, чтобы мы за ними следили? — заворожённо проговорил Арсибальт. У меня возникло чувство, что он почему-то хочет следить за матарритами и ждёт только благословения Джада.
— Он сказал, что к закутанным следует отнестись со всем возможным вниманием.
— Этими словами?
— Примерно.
— Он сказал «закутанные», а не «матарриты»?
— Да.
— Они вовсе не матарриты! — взволнованно прошептал Арсибальт.
— С твоего позволения я это заберу, — сказал я.
В приступе трудового энтузиазма он схватил мои доску и нож. Нож я конфисковал.
— Ты думаешь, я настолько сбрендил, что мне нельзя доверять острые предметы? — упавшим голосом спросил Арсибальт.
— Арсибальт! Если они не матарриты, то кто? Переодетые бонзы?
Он посмотрел на меня так, словно хотел открыть страшную тайну, но тут вошла суура Трис.
— Я приму твою гипотезу к рассмотрению, — сказал я, — и сравню на весах с другой: что матарриты это матарриты.
Синтаксическая группа, фракция внутри матического мира, возникшая в годы после Реконструкции и возводящая себя к Процу. Название происходит от убеждения синтактиков в том, что язык, теорика и проч. суть игры с символами, лишёнными семантического содержания. Представление восходит к древним сфеникам, часто спорившим с Феленом и Протесом на периклинии.
«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.
Фраа Лодогир сказал:
— Сегодня уже третий наш мессал. Первый был посвящён мировым путям в Гемновом пространстве как способу понимания материального мира, против чего я нимало не возражал, пока не выяснилось, что это ширма для Гилеина теорического мира. Во второй вечер нам показали цирк — но не акробатов, жонглёров и фокусников, а интеллектуальные сальто, шпагоглотание и престидижитацию, к которым приверженцы ГТМ вынуждены прибегать, дабы их не отбросили как религиозную секту. Чудесно. Все выговорились. Я благодарен эдхарианскому большинству на этом мессале, что оно открыло свои карты. Ха. Но, возможно, теперь мы выскажем что-нибудь и по более насущным темам? На случай, если кто-нибудь забыл, я готов повторить: ПАКД, их возможности и намерения.
— В частности, почему они похожи на нас? — спросила суура Асквина. — Вот вопрос, к которому я мысленно возвращаюсь снова и снова.
— Спасибо, суура Асквина! — воскликнул я, посыпая хлебными крошками овощную запеканку. — Я давно удивляюсь, как мало внимания уделяют этой мелкой подробности.
— Никто просто не знает, с какого бока к ней подступиться, — сказала суура Трис. Словно в подтверждение её слов из репродуктора донесся шквал бессвязных возгласов. Я распахнул дверцу печи и втолкнул запеканку на середину кованой железной решётки. Фраа Лодогир вещал о параллельной эволюции: как на разных континентах Арба совершенно разные виды, приспосабливаясь к одинаковым экологическим нишам, приобрели сходный внешний облик.
— Я вас понял, фраа Лодогир, — сказал Ж’вэрн, — но убеждён, что такое сходство параллельной эволюцией объяснить нельзя. Почему у Геометров пять пальцев, причем один — отстоящий? Почему не семь, из которых два — большие?
— Вам известно о Геометрах что-то, чего не сообщили остальным? — вопросил Лодогир. — Ваши слова верны в отношении единственного виденного нами представителя — антарктской женщины. У остальных трёх рас с тем же успехом может быть по семь пальцев.
— Вы, разумеется, правы, — сказал Ж’вэрн, — но даже арбско-антарктское сходство само по себе настолько велико, что его трудно объяснить параллельной эволюцией.
Спор продолжался довольно долго — препты успели съесть суп. Мы вносили и выносили посуду, пробираясь между сваленными на пол рюкзаками. Всем было велено ни на минуту не выпускать их из виду, чтобы найти ощупью, если одновременно с приказом об эвакуации погаснет свет или воздух почему-либо наполнится дымом и пылью. Мы не могли бегать с рюкзаками из кухни в мессалон, поэтому, в нарушение приказа, сложили их вдоль стенки в коридоре. Препты оставили свои за стульями, а бирки на время еды закинули на спину.
Игнета Фораль положила конец спору о пальцах, покосившись на сууру Асквину. Та властно откашлялась и объявила:
— В отсутствие дополнительных данных гипотеза о параллельной эволюции не поддаётся рациональной оценке.
— Согласен, — горестно проговорил Лодогир.
— Альтернативная гипотеза, если я правильно поняла фраа Пафлагона, состоит в утечке информации по фитилю?
Фраа Пафлагон поморщился.
— Слово «утечка» подразумевает некую неисправность. Речь же идёт о вполне естественном движении информации по ОАГу.
— До сих пор мне казалось, «движение» состоит в том, что теорам предстают вечные истины о равнобедренных треугольниках, — сказал Лодогир. — Мне не следовало бы дивиться всё возрастающей грандиозности ваших утверждений, но не предлагаете ли вы нам поверить в нечто совсем уже далеко идущее? Поправьте, если я ошибаюсь: вы пытаетесь увязать движение информации по фитилю с биологической эволюцией?