Но почему это конкретное кое-что? Ричард воспринимает «ничто» как черно-белые предупредительные полосы, разлаженный телевизор и так далее, но лишь потому, что он белый мужчина определенного возраста из штата Айова. Маорийская повитуха, римский центурион-гомосексуал или синтоист одиннадцатого века, столкнувшись с тем же неврологическим явлением, поместили бы на место «ничто» другие страшилки из собственного набора культурных отсылок — например, стену холодного колдовского пламени, окружающую владения Гюмира в Ётунхейме (согласно «Скандинавским мифам»).

Временная слепота дала предлог не окунаться в Галдеж. В прошлом десятилетии он бы сказал «не проверять почту», однако, разумеется, электронная почта — наименее назойливый способ из всех, какие Миазма (как Ричард называл интернет) изобрела для кражи нашего внимания. Ричард объединял их под заголовком «Галдеж». Он не ждал, что сегодня в Галдеже есть для него что-нибудь важное, поскольку с помощью секретарей оградился системой чар и заклятий вроде автоматических сообщений «нет на рабочем месте» и так далее.

Таким образом, ему предстояло убить время до визита к врачу. Ричард убрал д’Олеров обратно в сумку и (раз уж в нынешнем полуслепом состоянии все равно ничего другого сделать не мог) обошел пентхаус, проверяя, не забыла ли София что-нибудь еще, а затем спустился на лифте в вестибюль здания. Между лифтовым холлом и выходом располагалось кафе-пекарня. Ричард собирался купить «Нью-Йорк таймс» и, когда зрение прояснится, решить кроссворд. Не то чтобы он любил кроссворды как таковые, но само сознание, что у него есть на них время, помогало ощутить себя свободным человеком.

Во, хозяин пекарни, вышел поздороваться. Это был вьетнамец на седьмом или восьмом десятке, достигший вершин пекарского мастерства благодаря французскому колониальному присутствию на своей родине. Заведение было серьезное — не мини-духовка за кассой, а целый комплекс мраморных разделочных поверхностей, миксеров размером с лодочный мотор и огромных печей в глубине здания. За стеклом пожилые азиаты и хипстеры в сеточках на волосах раскатывали тесто и вручную лепили круассаны. Во не считал свой бизнес успешным, если всякий в радиусе полкилометра не шел каждый вечер домой с багетом под мышкой.

В торговом зале стояло пять-шесть столиков, а со стороны тротуара было окошко с кассой. Отдельный вход соединял пекарню с вестибюлем. Ричард вошел в эту дверь, взял еще чашку кофе и «Нью-Йорк таймс». Во старался втолковать, что вчера через знакомых на рынке Пайк-Плейс получил бушель спелых яблок из долины Якима [Долина Якима в штате Вашингтон известна как один из лучших производителей яблок в мире.] — всего на несколько тарт татен, которые он приберег для особо любимых постоянных покупателей. Не то чтобы это был такой уж секрет, поскольку весь первый этаж благоухал яблоками. Во подкрепил вербальное сообщение наглядной демонстрацией, возможно, по привычке, выработанной за десятки лет, пока он мучительно осваивал английский. Мягко придерживая Ричарда под локоть, Во отвел его за прилавок и показал картонную коробку, до половины наполненную яблоками. Порылся, отыскал достойный образец и показал, держа в пальцах. Жест явственно напомнил Ричарду эшеровскую «Руку с зеркальным шаром», только, разумеется, вместо шара было яблоко. Американские покупатели старой закалки в местном супермаркете брезгливо отвернулись бы. Оно было вполовину меньше твердых, блестящих ред делишес, которые обычно продаются в таких местах, темно-красное с одного боку и желтовато-зеленое с другого, в темных точках и с двумя листиками на черешке, однако до того круглое и налитое, что, казалось, вот-вот лопнет. Во поднимал яблоко все выше, поглядывая то на него, то на Ричарда.

— Вот это я понимаю, настоящее! — сказал наконец Ричард.

Не самое глубокомысленное высказывание, но иначе Во бы не унялся. В награду тот настоял, чтобы Ричард захватил яблоко на перекус. Ричард взял подарок с должной церемонностью, словно японский бизнесмен, принимающий визитную карточку, огладил пальцами бока, повертел туда-сюда, восхищаясь цветом, и аккуратно убрал в сумку. Скоро он оказался за всегдашним столиком с кофе, кроссвордом и куском тарта.

Только съев две трети ломтика, Ричард внезапно вспомнил, что доктор велел не есть перед процедурой. Утром помнил и не позавтракал, но начисто обо всем позабыл перед соблазном тарт татен, минуту назад вынутого из печи.

Он виновато глянул на оставшуюся часть — лучшую, поскольку там была хрустящая корочка, — и в конце концов решил ее съесть. Вряд ли прийти не натощак действительно так уж страшно. Это просто что-то вроде рекомендации выключать мобильный, когда заправляешь машину, раздутой юристами до истерического предупреждения. А в той мере, в которой опасность все-таки есть, сделанного не воротишь. Три трети ломтика в желудке не могут быть хуже двух третей. А если оставить недоеденное на тарелке, Во заметит, неправильно поймет и, возможно, лишит его статуса особо любимого постоянного покупателя.

Куда важнее потенциальных медицинских осложнений был вопрос: не следует ли считать забывчивость тревожным звоночком, первым признаком старческого маразма? То, как стремительно он расправился с кроссвордом, вроде бы опровергало опасения. Но тут работает долговременная память, верно? Ричард не мог сказать точно. В детстве он не ведал о существовании маразма, пока старший двоюродный брат на семейном сборище не открыл ему глаза и не привел краткий (и, как задним числом стало понятно, чудовищно неточный) список симптомов, выразительно поглядывая на бабушку. После этого Ричард с избытком компенсировал прежнюю наивность, высматривая эти симптомы у всех сколько-нибудь пожилых родственников.

2

Медики очень твердо стояли на том, что после процедуры он не сможет вести машину из-за сильнодействующих препаратов, которые ему введут, что в практическом смысле он будет полным инвалидом и что процедуру не станут даже начинать, пока он не назначит ответственного, который заберет его из больницы и не допустит до управления транспортным средством. Поэтому сейчас Ричард прошел два квартала до остановки, сел в автобус, который шел к медицинскому центру на холме за центром города, и удобно устроился на сиденье в середине салона.

Он разблокировал телефон. Экран покрывала красная сыпь кружочков с укоризненными циферками — следствие двенадцатичасового пренебрежения Галдежом. Ричард заставил себя не смотреть на уведомления, открыл адресную книгу, пролистал до буквы «К» и нашел пять разных контактов для Корваллиса Кавасаки. Некоторые были с маленькими картиночками, и это помогло угадать, которые из них устарели. По большей части они накопились за годы, когда Корваллис плотно работал с Ричардом в Корпорации-9592, компьютерно-игровой компании, сделавшей Ричарда миллиардером, а Корваллиса, на лексиконе ИТ-индустрии, децимиллионером. На снимках он был с кружкой пива в баре либо в комических/ликующих позах, связанных с успехами компании в онлайн-игровой отрасли. Впрочем, имелась и очень официальная, почти как на документ, фотография Корваллиса с тщательно уложенными волосами, в костюме и при галстуке. На этой фотографии, сделанной всего несколько месяцев назад, значилась и должность Корваллиса — технический директор «Нубилант индастриз», компании, которая занималась облачными вычислениями. Она возникла несколько лет назад в результате «ролл-апа», как на ИТ-жаргоне называется приобретение и слияние нескольких компаний, работающих в одной нише. Корваллиса переманили из Корпорации-9592 жирным фондовым опционом. Ричард жалел о его уходе, но вынужден был признать, что решение очень правильное: Корваллис руководил переездом Корпорации-9592 со старомодных серверных шкафов в облако и получил за это не такое щедрое вознаграждение, как те, кому повезло больше. С тех пор как Корваллис ушел в «Нубилант» (офис компании располагался почти в центре Сиэтла), они с Ричардом несколько раз обменялись сообщениями, что хорошо бы встретиться и пропустить по глоточку, но пока все никак не срасталось. Сегодня Додж, прокручивая их переписку, нашел в конце тучу сообщений от воскресного вечера: Корваллис соглашался уйти с работы после обеда, забрать одурманенного Ричарда из клиники и посидеть с ним в кафе или где-нибудь еще, пока он не оклемается.

«Еду в больничку», — отбил Ричард, затем выудил из сумки тяжелые наушники и нахлобучил на голову. Звуки автобуса стали приглушенными. Ричард воткнул наушники в телефон и включил, поскольку они были электронные шумоподавляющие. Они тут же начали гнать ему в уши антишум, отчего все стало еще тише.

Корваллис ответил «ок». В окошке появилось многоточие, означающее, что тот продолжает набирать.

Додж активировал музыкальное приложение и начал прокручивать плей-лист до буквы «П». Звон в ушах усилился из-за противоестественной тишины, созданной активным шумоподавлением.

Корваллис добавил: «Могу отвезти тебя на работу. Хочу показать, что мы тут делаем. Это суперкруто».

Ричард решил не отвечать. При всем дружеском отношении к Корваллису он ненавидел долгие экскурсии по ИТ-компаниям. Он вбил в окошко поиска «Помпезус Бомбазус». Уши наполнил роскошный звук симфонического оркестра в полном составе, поддержанный хором и усиленный энергичной секцией перкуссии. «Помпезус Бомбазус» была любимой группой Ричарда. Очевидно, она состояла всего из одного человека в какой-то немецкой студии: оркестр, хор и все остальное создавалось синтезатором. Чувак несколько лет назад заметил, что во всех малобюджетных ужастиках саундтреком служит одна и та же музыка, «Кармина бурана» Карла Орфа. Эта кантата превратилась в клише, способное скорее насмешить, чем напугать. Немецкий чувак, который влачил голодное существование свободного художника в попытках выстроить карьеру диджея, родил гениальную мысль, преобразившую его жизнь. Судя по кинорежиссерам, есть неудовлетворенный спрос на музыку, единственным образцом которой остается «Кармина бурана». Рынок (если можно назвать так мир композиторов и музыкантов) не откликается на спрос. Почему бы не записывать собственную музыку, которая будет звучать как саундтрек к таким киноэпизодам, которые всегда идут под «Кармина бурана»? Она не должна быть такой же, но обязана вызывать те же чувства. Немец взял себе имя «Помпезус Бомбазус» и выпустил одноименный альбом, который тут же с энтузиазмом спиратили и выложили на торренты, откуда его принялись бесплатно качать начинающие режиссеры, объединенные чувством, что если еще раз услышат «Кармина бурана», то проткнут себе барабанные перепонки карандашом. С тех пор «Помпезус Бомбазус» выпустил еще пять альбомов. Все их Ричард скачал легально и слил в один длинный плей-лист. Душераздирающий надрыв этой музыки превращал разгрузку посудомойки в эпохальное событие масштаба заключительной сцены «Космической одиссеи 2001 года». В данном случае это было мягкое ехидство в адрес Си-плюса (как Додж называл Корваллиса). Он не хотел говорить этого прямо из страха, что Си-плюс неверно его поймет, но в последние годы их профессиональных отношений Си-плюс был для Ричарда не столько техническим экспертом самого широкого профиля, сколько интеллектуальным помощником и подсказчиком. Когда дело доходило до всего, что Ричард не выучил в свои исключительно бурные восемнадцать — двадцать пять лет, Корваллис был его Вергилием и его мистером Пибоди [Герой полнометражного компьютерного мультфильма «Приключения мистера Пибоди и Шермана», гениальный пес-ученый, просвещающий усыновленного им человеческого мальчика по имени Шерман.].