— Вот и будем учиться, — многозначительно отрезал шотландец. — Вместе.

Пеппо нахмурился, покусывая губы, и Годелот почти физически ощутил, как тот сдерживает раздражение.

— Лотте… — Голос Пеппо прозвучал с мягким предупреждением. Так под шелковой перчаткой порой прячется сжатый кулак. — Тебе нет нужды меня опекать. Ведь ты приехал в Венецию не ради здешних красот. Не беспокойся, утонуть в канале я еще в Тревизо мог.

Годелот закатил глаза, подавляя желание швырнуть в тетивщика подсвечником:

— Снова за свое! Удаль он мне доказывает! Ну, давай, поставь кружку на кончик носа и на табурете спляши! А я погляжу!

Пеппо оскалился:

— Ничего я тебе не доказываю. В Тревизо я был один — но справился, как видишь. И здесь без няньки справлюсь.

Шотландец набрал воздуха для очередной саркастичной реплики, но тут же выдохнул и устало махнул рукой: спорить было бессмысленно. Стоило разговору дойти до этого рокового рубежа, и прагматичный проныра Пеппо превращался в готового разреветься ребенка.

…Первые дни Годелот был уверен, что никогда ничего не поймет в этом безумном городе. Венеция оказалась яркой, шумной, разноголосой и разноязыкой, грязно-красочной и отталкивающе-восхитительной. В нее, как в стоящую под прилавком корзину, ссыпались все чудеса мира, оброненные иноземными судами. Здесь говорили словно на всех языках разом и торговали всем, за что можно выручить хоть один медяк. Здесь кишели нищие, воры, мошенники и проститутки, а в крепком морском бризе, как в густом бульоне, варились запахи всех возможных человеческих радостей и грехов.

Словом, если в Тревизо Годелот был провинциалом, то в Венеции тут же ощутил себя деревенщиной, и утешало его лишь то, что Пеппо тоже порядком присмирел и порой на улице даже невзначай касался его локтем, будто опасаясь потеряться.

Однако минуло три дня, и первое ошеломление пошло на спад. Каннареджо оказался не так уж велик, и Годелот действительно заметил, что в путанице улочек и каналов есть закономерность. Лавки и мастерские быстро стали вехами в этом причудливом лабиринте. А архитектурные чудачества домов, вроде несуразно расположенных окон и неведомым бесом прилепленных в странных местах балконцев, делали их приметными уже с нескольких десятков шагов.

На четвертый день приятели выяснили, откуда до их траттории доносится колокольный звон. Открывшаяся перед ними церковная площадь Мадонны дель’Орто, безлюдная, залитая свирепым полуденным солнцем, восхитила Годелота. Выросший среди просторов полей, он чувствовал себя неуютно в тесноте городских кварталов.

Несколько минут шотландец упоенно щурился, глядя в выбеленное зноем небо, а потом оглянулся на Пеппо: тетивщик стоял у мраморной плиты возле входа в церковь, проворно водя пальцами по высеченным словам, губы его слегка шевелились, а потом дрогнули улыбкой. Годелот тоже улыбнулся — ему чертовски льстил восторг тетивщика по поводу новоприобретенного умения читать…

— Эй, Пеппо! Наигрался?

Громкий оклик гулко раскатился по площади, и торговец вином, дремавший у своих бочек в тени колокольни, вздрогнул, вскидывая голову и недовольно озираясь. Тетивщик отошел от плиты, и вскоре друзей поглотил один из сумрачных переулков за мостом. Они уже были увлечены каким-то пустячным спором, и даже Пеппо не приметил, как торговец вином пристально смотрит ему вслед…

* * *

— Так, за постой уплачено на несколько дней вперед. Арбалеты продать нетрудно, на них везде спрос есть. С аркебузами погодим, нужно разобраться, сколько за них в Венеции дают, новичков и обжулить могут. Ну и в запасе есть тетива работы лучшего мастера в Тревизо. С голоду не умрем!

Говоря это, Годелот сосредоточенно осматривал лежащее на столе оружие, выискивая повреждения. Пеппо перебирал вынутые из тюка тетивы, придирчиво ощупывая каждую и откладывая некоторые на край стола.

— Лотте, а куда ты подашься, как деньги закончатся? — спросил он вдруг.

Шотландец только взмахнул рукой:

— В наемники пойду. На мой век армий хватит. — Оторвавшись от арбалетов, он увидел, что Пеппо застегивает весту. — Погоди, ты куда это собрался?

— Я с нашим хозяином потолковал, он сказал, неподалеку есть оружейная мастерская. Хочу ее разыскать, с владельцем познакомиться, нечего мешкать. Если и не договоримся, хотя бы узнаю, какие тут порядки и с чего начинать разговор в следующий раз.

Годелот нахмурился и тоже потянулся за колетом:

— Погоди, я с тобой.

Но Пеппо поморщился:

— Да тут три квартала.

— Зато уже седьмой час.

Итальянец слегка повысил голос, сматывая отобранную тетиву:

— Я до темноты вернусь!

— Но, Пеппо…

— Отстань! Сказал — я сам!

— А знаешь, так и катись! — потерял терпение шотландец и, не оглянувшись на хлопок двери, снова склонился над арбалетом.

* * *

Полтора часа спустя Пеппо вышел из мастерской и потер виски. Ему казалось, он чувствует, как внутри камертоном вибрирует мозг.

Отыскать оружейника, пусть и руководствуясь подробными указаниями, оказалось делом муторным — как ни хорохорился Джузеппе перед другом, а в незнакомом городе одному было страшновато. Немудреный путь в пресловутые три квартала занял у него почти сорок минут, ведь если лавировать между людьми Пеппо умел безупречно, то столбы и углы часто обнаруживались лишь вытянутой рукой, а то и попросту болезненным тычком. Найдя же мастерскую, пропитанную до отвращения знакомыми запахами, подросток угодил в лапы подвыпившего субъекта, болтливого, как попугай. Тот осмотрел принесенную тетиву, попутно раздавая указания подмастерьям, и обрушил на Пеппо шквал вопросов. Слеп от рождения? Ах, после ранения! Как это печально в такие юные годы! Откуда родом? Падуя! О, прекрасный город! Джузеппе католик? Любит ли выпить? Живы ли родители? Почему оставил прежнего хозяина? Превосходная тетива, юноша, превосходная. Так почему не поладил с прежним хозяином? Откуда на щеке шрам?

Пустопорожние расспросы сыпались, как из рога изобилия. Пеппо натянуто улыбался, пытаясь оставаться любезным. Через час, когда он выложил оружейнику массу бесполезных сведений, тот хлопнул ладонью по столу:

— Итак, юноша, ты действительно недурной мастер, что крайне необычно в столь молодом возрасте. Но, увы, тетивщик у меня есть. Желаю тебе удачи, Джузеппе.

— Благодарю, — процедил Пеппо, вставая и чувствуя, как голову затапливает уксусная волна злости. Болтун отнял у него уйму времени вместо того, чтоб отказать еще с порога. Но самообладанию Пеппо научился еще в детстве, а потому сейчас с трудом сглотнул теснящуюся на языке брань. Он уже знал, как трудно жить с испорченной репутацией, и не мог позволить себе надерзить мерзкому негоцианту, источающему запах вина, корицы и самодовольства.

Выйдя на улицу, тетивщик глубоко вдохнул, силясь погасить рвущееся наружу бешенство. Пеппо опасался таких минут, зная, что способен затеять ссору с первым встречным. Вот и сейчас руки чесались подраться, и подросток еще раз глубоко и медленно вздохнул, поднимая лицо к небу.

Вечерело. Воздух уже утратил дневной жар, но разогретым фонарным маслом еще не пахло. Значит, солнце уже скрылось за крышами, но до темноты далеко. Продолжать поиски сегодня было поздно, однако являться в тратторию в таком настроении Пеппо тоже не хотелось. Он знал, что сдуру обидел Годелота перед уходом, и сегодня еще предстояло мириться…

Неподалеку гулко забил колокол. Восемь часов. Поразмыслив еще с минуту, Пеппо решил, что самым разумным будет пропустить где-нибудь глоток вина, вернуться в тратторию в полном душевном равновесии и извиниться за грубость. Тетивщик терпеть не мог просить прощения, но на сей раз было всерьез стыдно. Его изрядно ободряло знание отходчивой натуры друга.

Питейных заведений в Венеции всегда было вдоволь, поэтому не составило труда найти дверь, откуда несся запах горелого жира и нестройный гомон голосов. Осторожно лавируя меж длинных столов, Пеппо приблизился к стойке, заказал дешевого вина и сел у стены — привычка никогда не привлекать лишнего внимания неизменно заставляла его искать уединения.

Вино оказалось неплохим, ни один излишне пристальный взгляд не жег спину, и злость начала отступать, сменяясь задумчивостью. Только не засиживаться. В шестнадцатом веке после наступления темноты города становились не менее опасными, чем лесная чаща. Скупо освещенные чадящими огнями улицы кишели грабителями и прочим опасным людом.

Уже допивая вино, Пеппо окончательно затоптал в душе неприятный осадок от знакомства с бесцеремонным торгашом и не без удовольствия размышлял об ужине, представляя, как посмеется Годелот над мерзким «попугаем», если умело пересказать ему их беседу.

— …вот просто дотла. Камня на камне не осталось. От замка будто бы груда развалин, а уж мертвецы по всей округе валялись!

Эти слова вдруг донеслись до Пеппо. Они были произнесены многозначительным тоном хорошо осведомленного сплетника. Вынырнув из своих раздумий, тетивщик заметил, что гомонящая неподалеку стайка подмастерьев покинула тратторию, поэтому теперь ему слышен разговор сидящих у противоположной стены посетителей. Пеппо поневоле прислушался. А рассказчик старался вовсю: