Нина Линдт

Говорящая с призраками. Демониада

Я не для ангелов и рая
Всесильным богом сотворен;
Но для чего живу страдая,
Про это больше знает он.

М. Ю. Лермонтов

Глава 1

Люцифер был огромен и мощен, от страха перед падшим ангелом внутри худощавого и увертливого существа все замирало, а лысый хвост с острым, как нож, кончиком нервно бился о землю, случайно вонзился в нее и долго дергался, прежде чем освободиться.

— Когда?

Язык такой древний, что существо расшифровывало его с трудом. Язык стихий и ветра.

Услужливо поклонившись, существо шепнуло:

— Скоро, повелитель. Она почти наша.

— Поторопитесь.

Люцифер отвернул свою чешуйчатую уродливую голову от вертлявого шайтана. Скоро, Самаэль… Скоро твоя власть кончится. И ты заплатишь за все зло, что причинил ангелам и демонам.

В окно загородного дома светило солнце, в открытую форточку рвался, надувая паруса тонких занавесей, свежий весенний воздух и дышал в лицо женщине, которая спала на большой двуспальной кровати. Она лежала на одной ее половине, а вторая была свободна. Ощущая сквозь сон прохладу и свежесть утра, она все больше куталась в пуховое одеяло, отворачиваясь от света, но понимала, что придется встать. Нехотя отбросила одеяло, захлопнула форточку и тут же вернулась в постель, ежась и греясь в теплом уютном гнездышке.

Едва она улеглась с блаженной улыбкой и затихла, послышался шорох возле двери. Кто-то скребся в нее, пытаясь открыть, и наконец дверь подалась. В комнату вошла серая кошка и тут же прыгнула на хозяйку, устраиваясь на одеяле. Она мяла его лапами, словно проверяя на мягкость и нащупывая место поудобнее, и в конце концов устроилась на животе.

Хотелось лежать так как можно дольше, продумывая дела на день, и ничего не делать, чувствуя легкую негу во всем теле. Но нега постепенно сменялась усталостью, которая бывает по утрам, если долго лежать в постели, и она нетерпеливо пошевелилась. Надо было спускаться вниз, готовить кашу детям, кормить кошку… Она представила себе запах утреннего горячего ароматного кофе и даже улыбнулась от удовольствия. Эта фантазия дала ей сил на то, чтобы сбросить кошку, откинуть одеяло и встать, схватить халат и завернуться в него. Она вышла в коридор. Комнаты детей были закрыты, в коридоре царил приятный сумрак и было теплее, чем в комнате. Не спеша умылась, спустилась вниз по деревянной лестнице и стала готовить кашу и кофе. Кошка побежала вслед и теперь терлась об ноги, приподнимаясь на задних лапах и волной своего гибкого тела ласкаясь о хозяйку.

Кошке было два года, и она напоминала несуразного подростка, этакого гадкого утенка, и Ирина улыбалась, когда шелковистая шкурка скользила по ее обнаженным ногам. Вскоре кошка подала голос, требуя завтрак, но хозяйка игнорировала ее, продолжая несложные неторопливые манипуляции с туркой. И только когда кухня заполнилась ароматом кофе, Ирина подошла к холодильнику. Бросив кошке рыбы, она включила радио, нашла музыку погромче, такую, что выбивает ударными все мысли из головы, и начала пританцовывать, запихнув в рот кусочек сыра. Напевая себе под нос, она разложила тарелки на столе, нарезала хлеб, расставила еду, стаканы с кефиром и наконец присела, чтобы насладиться своим кофе до того, как разбудит детей.

Это было первое утро, когда ей стало казаться, что жизнь начинала налаживаться после стольких мрачных зимних дней, горестных событий и пролитых слез. С приходом весны Ирина ощутила в себе новые силы, желание справиться со всеми трудностями и заново начать жизнь вместе с детьми и этой серой глупой кошкой. Она воспользовалась тем, что бухгалтеру позволяли брать работу на дом, и на школьные весенние каникулы поехала с детьми за город, чтобы отдохнуть и закончить некоторые дела.

Когда кофе оставалось совсем немного, она поднялась и, подойдя к лестнице, крикнула детям, чтобы они вставали.

Дом, в котором они жили, был большим, трехэтажным, со спальнями на втором этаже, гостиной на третьем, кухней и просторным холлом — на первом. Вскоре наверху послышалась музыка, это проснулась Наташа, старшая дочка Ирины. Наташе шел шестнадцатый год, она училась в школе и занималась балетом, и Ирине стоило каждый раз больших трудов заставить ее нормально питаться. Ее талант и легкость хвалили все учителя и в один голос пророчили ей большое будущее.

Ирина слушала музыку и представляла свою дочь, в розовой маечке и шортиках делающей зарядку, слышала, как она время от времени в перерывах между песнями забегала в комнату Саши и пыталась его разбудить. Саша, в отличие от Наташи, был соней и вставал с трудом, раньше его мог поднять только отец, а теперь Ирине и Наташе стоило больших усилий повторить подвиг папы, потому что Саша не принимал во внимание их требование «встать сию же минуту».

Ирина сделала глоток и с наслаждением зажмурилась. Кофе не только пробуждал, он давал ей уверенность в каждом дне. Она совсем недавно вновь пристрастилась к этому напитку, он успокаивал, маленький утренний ритуал вдохновлял на трудовую и повседневную суету. Эта страсть, зависимость, как она с удовольствием его называла, была ее единственным грехом, но грехом, помогающим забыть горе. Она открывала пакет кофе, вдыхала аромат молотых зерен, ставила турку, наливала воды… Иногда она пробовала разнообразить напиток и готовила его по рецептам разных стран. Ей нравилось поджаривать сахар в кастрюле, когда он начинал плавиться, словно лед, превращающийся в воду, а потом желтел, и начинало пахнуть жженым сахаром, когда она готовила такой кофе, никуда не ехала на машине, потому что эффект от него был сродни двум бокалам хорошего вина — от него приятно кружилась голова и появлялось ощущение легкого полета.

На втором этаже слышались шаги Наташи, которая ходила из ванной в комнату, из комнаты в ванную, и все это (Ирина улыбнулась) на носочках и с поворотами и взмахами рук, будто она плывет, а не ходит. Наташа всегда отличалась раздражительностью и хрупким здоровьем, и мама считала, что причина этому — постоянная суровая диета, которой истощала себя девочка. Но в то же время на щеках ее всегда играл легкий и здоровый румянец, каскад темных блестящих крепких волос, стянутых в строгий хвост, доставал ей до ягодиц, и, когда она резко поворачивалась, волосы сочной волной разлетались по воздуху, и Ирина не раз замечала в глазах окружающих мужчин восхищение. Но Наташа была равнодушна к мужскому полу, она была слишком увлечена танцами и учебой, чтобы тратить время на ранние романы.

Девятый час. Ирина поставила чашку на блюдце и поднялась к кастрюле с кашей, пыхтевшей на плите. Послышались быстрые шаги, Наташа всегда слетала вниз, так быстро перебирая ногами, что напоминала Джульетту в исполнении Улановой, столько волнения и тревоги, столько врожденной грации было в девочке, спускавшейся с лестницы. В декабре дочь выиграла конкурс и теперь готовилась к первому в своей жизни серьезному спектаклю. И хотя было заранее понятно, что девочка вряд ли станцует партию Жизели — она была пятой в очереди на замену главной исполнительницы Стаси Волиной, — Наташа добросовестно разучивала ее.

Не раз она признавалась маме, что с большим удовольствием станцевала бы в любом другом спектакле — мрачная история Жизели ей была не по душе. Но возможность была единственной, и Наташа уцепилась за нее, побеждая трудолюбием и рвением то, к чему у нее не лежало сердце.

Девочка подскочила к маме и красиво забросила руки ей на шею. Глядя на ее личико, Ирина вдруг подумала, что так обычно обнимают героев-любовников в фильмах, ей вспомнился момент из «Унесенных ветром», и она улыбнулась, целуя ребенка в нос.

— А Саша?

— Спит. — Наташа села за стол и взяла стакан с кефиром.

Ирина вышла в коридор и, как обычно, крикнула, что они садятся завтракать и, если он не спустится, будет завтракать в одиночестве и после мыть посуду. Саша что-то пробурчал в ответ, и женская половина дома приступила к завтраку.

Ирина выключила радио.

— Что тебе снилось? — спросила Ирина, отрезая сыр тонким ножом. Наташа улыбнулась и запихнула в рот ложку с кашей.

— Опять снилось, что я вышла на сцену, забыв причесаться и в каком-то немыслимом костюме. Вроде как торопилась и не успела загримироваться, чувствовала себя ужасно, но потом партнер меня не подвел, и мы все станцевали. А тебе?

Ирина вспомнила интерьеры в своем сне: прозрачные стены, через которые были видны другие комнаты, люди, которые, как и она, были заключены в ледяном плену. Она касалась холодных стен, шла вдоль них, под теплом ее ладоней стены таяли, но не настолько, чтобы пропустить ее в соседние комнаты. Кто-то из заключенных обреченно сидел на полу и пытался согреться, кто-то учащенно дышал на стену, пытаясь сделать отверстие, кто-то бился, кто-то кричал. Ирина не спешила освободиться, ей некуда было идти. Она понимала, что, даже проломив стену, она лишь окажется в соседней камере и это ничего не даст ни ей, ни тому, кто заключен там. Неожиданно она услышала голос Андрея, своего мужа, и рванулась к стене, возле которой он стоял. У них появился смысл бороться со льдом — они хотели быть друг с другом. Оба начали растапливать лед, как могли, но стены становились только толще, и им было все хуже видно друг друга. Соседние стены таяли, а стена, разделяющая ее с мужем, увеличивалась в ширину. Наконец Ирина оказалась окружена людьми из соседних камер, а мужа даже уже не было видно за толстой глыбой льда.