Кёнсу тайно следил за ними. Он переживал, не скрылись ли они, чтобы пойти на крайний шаг. Закравшееся чувство вины не давало ему спокойно жить.

Оказалось, они поселились на вилле в часе езды от города, в горах, куда редко кто забредал, а вокруг были весьма обрывистые скалы. Родители девочки как будто решили отрезать свое прошлое и закрыться от всех — жили уединенно, не поддерживая связей даже с ближайшими соседями. Кёнсу наблюдал за их двухэтажным домом, притаившимся в глубине леса. Этот одинокий, удаленный от всех дом как будто был символом их печального душевного состояния. Он смотрел на него не отрываясь минут десять, после чего его голова сама склонилась от нахлынувшего чувства вины. Накатили слезы, не давая поднять глаз. В таком состоянии, смотря лишь под ноги, он спустился с горы, ни разу не обернувшись назад.

Каждый носит в себе грех. У всех есть неприятные для воспоминаний гложущие прегрешения: от легких, от которых лишь изредка омрачаются мысли, до тяжелых, неподъемным камнем давящих внутри. Но убийство — самый страшный грех, отличающийся от всех остальных. Кёнсу, как никто другой, знал, что такое грех убийства.

Человек, познавший грех убийства, всегда должен быть готов к тому, что его жизнь тоже могут отнять. Отобрать чью-либо жизнь — значит поставить крест на своей.

В тот день, когда Кёнсу спрятал тело девочки в горах Муаксан, он предал свои жизненные ценности и убеждения. Только так он мог обеспечить себе шанс спокойно прожить оставшиеся дни, но это касалось не только его. Это стало бременем для всей семьи. Всем пришлось начать новую фальшивую жизнь, отказавшись от прежней.

«С того момента, как я отказался от самого себя, я убил и веру в себя. А не верить себе — это все равно что не верить никому на свете. Похоже, именно тогда я потерял лицо и стал чужим самому себе», — горькое убеждение поселилось внутри.

Общение с людьми превратилось в пытку, ведь каждый раз приходилось натягивать на лицо маску. Кёнсу все время соблюдал осторожность, чтобы ни за что не выдать своих чувств и ни в коем случае не дать просочиться правде, которую он от всех скрывал. Кёнсу начал жить с фальшивым лицом, каждый раз контролируя свои мысли и эмоции.

К счастью, никто и не сомневался в нем. Наоборот, все больше коллег испытывали доверие к его профессионализму. От такого отношения Кёнсу даже приободрился и стал появляться на телевидении, где, как всегда, брал на себя роль поборника за справедливость. Хотя ему самому было неприятно смотреть на себя в телевизоре, Кёнсу решил, что, пока он так отлично притворяется, никто к нему не посмеет придраться. Сам того не ожидая, он добился того, что кредит доверия к нему в обществе рос, а пустоту души постепенно стало заполнять небольшое утешение.

В какой-то момент он стал думать, что получил соответствующее наказание, раз отказался от своей прежней жизни, считая это справедливой платой за содеянное. Но как же глупо он ошибался! Настоящее наказание только начиналось.

Все тело била крупная дрожь, а зубы громко стучали.

Он поднял отяжелевшие веки. По земле стелился густой утренний туман, а ночное небо постепенно светлело.

Кёнсу глубоко вдохнул бодрящий воздух — кровь стала разгоняться по всему телу. Он напряг руки: правая рука до сих пор была онемевшей. Он оперся на левую и медленно поднялся.

Кёнсу шел по грунтовой тропинке наугад, под ногами хрустел тонкий лед, уже схвативший мелкие лужи. Каждый шаг давался в несколько раз тяжелее, чем обычно, из-за прикрепленных к лодыжкам металлических фиксаторов. Дорога шла вниз без единого человеческого следа, земля была скользкая. Спускаться, удерживая равновесие, было очень сложно. То тут, то там виднелись замерзшие ручейки. Хоть в горле уже давно пересохло, он шел не останавливаясь.

Под ногами шуршали опавшие листья, вокруг не было ни души. Когда Кёнсу забеспокоился, а не заблудился ли он в лесу, показалась едва заметная тропинка. Далеко впереди мерцал свет уличного фонаря. Вскоре он вышел на совершенно пустынную трассу.

Кёнсу ступил на асфальт и огляделся по сторонам. Вокруг — лишь лес. На дороге не виднелось ни единой души. Он замер в ожидании, молясь, чтобы проехала хоть какая-нибудь машина. Но, сколько бы Кёнсу ни ждал, дорога оставалась пустынной, как застывшая картинка. Ни люди, ни машины, ни даже животные не появлялись в поле зрения.

От безысходности Кёнсу потихоньку заковылял вниз, надеясь дойти хотя бы до места, где установлена дорожная камера наблюдения. Тогда он попадет в обзор диспетчеров, которые наверняка вызовут полицию. Он все еще не терял надежды, что проедет какая-нибудь машина. Тем более что двигаться ему было совсем не просто. Еще чуть-чуть, и он просто рухнет на обочину. Тут внезапный звук прорезал плотный предрассветный воздух. Кёнсу обернулся.

Вдалеке показались огни фар. Они быстро приближались. Кёнсу поднял левую руку. Вдруг водитель переключил фары на дальний свет, и Кёнсу зажмурился.

Черная легковая машина, такой же модели, как и у него, притормозила и остановилась прямо перед ним. Сердце сжалось от страха, что машина просто проедет мимо. Еле дыша от волнения и усталости, Кёнсу оперся о машину, подошел к окну со стороны пассажира и наклонился — стекло медленно опустилось.

— Подвезите, пожалуйста, до ближайшего населенного пункта. Мне нужно как можно скорее убраться отсюда, пока меня не поймали.

— Что-то случилось? Садитесь быстрее.

Водитель открыл дверцу, и Кёнсу, обрадованный подвернувшейся возможностью, залез внутрь, не приглядываясь к салону машины. Откинувшись на сиденье, он несколько раз радушно поблагодарил водителя. Мужчина был в бейсболке, очках в коричневой оправе и выглядел ровесником Кёнсу.

— Можно мне воспользоваться вашим телефоном? — спросил Кёнсу сиплым голосом.

Мужчина утвердительно кивнул и потянулся за рюкзаком на заднем сиденье. Пока он вытаскивал телефон, Кёнсу взглянул в зеркало заднего вида.

Позади лежала огромная сумка для гольфа. Удивительно, но она казалась знакомой. Присмотревшись внимательнее, Кёнсу понял, что не только сумку он видел раньше. Весь салон машины напоминал его собственную машину. Сначала он просто предположил, что это такая же модель автомобиля, но затем в глаза бросились отметины на бардачке с пассажирской стороны. Это были следы от наклеек, которые давно приклеил сын.

Кёнсу перевел удивленный взгляд на водителя, затем на желтый тканевый мешок в его руках. Мужчина резко накинул его на голову Кёнсу. В ту же секунду завязки на мешке стали затягиваться, лишая возможности дышать. Чем больше Кёнсу пытался вдохнуть воздух, широко раскрывая рот, тем плотнее желтая ткань прилипала к лицу. Он сжал кулаки и стал ими размахивать, но так ни разу и не достал до незнакомца.

За секунды до того, как окончательно задохнуться, завязки ослабли. Кёнсу хрипло задышал, вытянув шею. Он был в полубессознательном состоянии и не мог пошевелиться. Настал единственный момент, когда он мог бы сбежать, но тело и разум не слушались его.

Мужчина схватил Кёнсу за запястье левой руки и задрал рукав пальто — что-то холодное коснулось кожи чуть выше локтя. Появилась тонкая игла, которая проткнула кожу и вошла в вену.

Кёнсу приподнял голову. Приложив усилия, правой рукой он убрал с лица желтый мешок и взглянул на мужчину, который вонзил в него шприц. Их глаза встретились, Кёнсу впился взглядом в черты его лица.

Но…

Человек перед ним выглядел точь-в-точь как он сам.

Жидкость из шприца быстро распространялась по всему телу.

— Не может быть! — прошептав сиплым голосом, Кёнсу погрузился в обволакивающую густую темноту.