Нора Робертс
Эхо смерти
Любимая! Умолкнет шум
Военных труб и флейт пастушьих;
Но эхо наших смертных дум
Пробудит отклик в новых душах 1.
Альфред Теннисон
Для зимы печальные подходят сказки2.
Уильям Шекспир
Любимая! Умолкнет шум Военных труб и флейт пастушьих; Но эхо наших смертных дум Пробудит отклик в новых душах [Альфред Теннисон (1809–1892) — английский поэт, наиболее яркий выразитель сентиментально-консервативного мировоззрения Викторианской эпохи, 1-й барон Теннисон, или лорд Теннисон. Для эпиграфа использован отрывок из поэмы «Принцесса» в переводе Г.М. Кружкова (здесь и далее прим. перев.).].
Альфред Теннисон
Для зимы печальные подходят сказки [Строка из пьесы Уильяма Шекспира «Зимняя сказка». Перевод П.П. Гнедича.].
Уильям Шекспир
Глава 1
Она чувствовала себя бестелесным, свободным призраком.
Умерла? Парит в воздухе?
Все вокруг казалось расплывчатым, поблекшим и несущественным. Или это она стала расплывчатой, поблекшей и несущественной, а мир вокруг нее движется, полный невидимых для нее красок и неслышимых звуков?
Если так, то смерть похожа на жизнь. И правда, какая разница? Разве что… Может, смерть — это свобода?
Вот только от чего?
На краю сознания что-то царапнуло крошечными ноготками — нужно бежать, спрятаться.
Но зачем? Какой смысл? От чего прятаться, от смерти? Мертвые ведь могут спать? Просто спать, спать, спать…
И все же ощущение было такое, будто она уже пробудилась, но все еще находится в тумане после сна.
Мысли разбредались. Озадаченная, она никак не могла понять, куда попала — в рай или ад. Поблекшие цвета и расплывчатые формы казались странно знакомыми. Цвета вдруг стали резкими до боли в глазах, а очертания — острыми и грозили поранить.
Затем все снова поблекло и расплылось, и она ощутила покой. Странное, тихое успокоение.
А потом вдруг уловила запах. Да, точно, густой похоронный аромат лилий. И крови. Лилии и кровь, это ведь смерть, да?
Нужно просто лечь. Лечь и уснуть. Наверняка кто-нибудь придет и скажет, куда идти и что делать. Ангел. Или дьявол.
В мозгу промелькнул смешанный образ обоих, и она вздрогнула. Нельзя ложиться! Могут ли мертвые испытывать страх?
Женщина подошла к двери и замерла, не сводя с нее глаз. Войти или выйти? Выйти или войти?
Так ли это важно?
Кто-то потянулся к ручке двери. Она сама?.. Во всем этом было что-то неправильное. Кровь и лилии. Дверная ручка повела себя странно — ускользала, двигалась вверх-вниз, во все стороны. Это такая игра, мелькнуло в мозгу, и она слегка улыбнулась. Что ж, поиграем.
Она протянула руку, отдернула, попробовала еще раз, поводила ладонью туда-сюда. Затем сомкнула пальцы вокруг коварной дверной ручки. И рассмеялась тихим, дребезжащим смехом.
Войти или выйти? Выйти или войти?
Дверь открылась, и женщина шагнула в проем.
Мир мертвых оказался одновременно и ярким, и темным. Покорившись, она вошла.
Больше всего на свете Еве сейчас хотелось избавиться от платья и сбросить туфли на убийственно высоких каблуках. В конце концов, она исполнила свой долг и заработала жирный красный плюсик в графе «Правила счастливого брака», когда нарядилась и накрасилась, чтобы весь вечер играть роль жены успешного бизнесмена.
И кто только придумал устроить благотворительный бал зимой? Разумные люди предпочитают сидеть дома в теплой удобной одежде, когда лютый февраль поднимает безобразную голову. А такой морозной ночью даже не столь разумные давно спят, уютно свернувшись калачиком. И все же это не повод увиливать от обязанностей хорошей супруги.
По счастью, Еве с мужем удалось провести три восхитительных дня на личном острове Рорка, наслаждаясь жаркими пляжами и еще более жарким сексом. И если после всего этого нужно было пойти на маскарад, она не против, тем более что бал уже заканчивается.
В понедельник она вернется на службу, будет носить удобную одежду и ботинки. А еще полицейский жетон и пистолет.
Впрочем, жетон с пистолетом и сейчас при ней, лежат в дурацкой блестящей сумочке. Лейтенант Ева Даллас никогда не расстается с оружием и жетоном.
Наконец она скользнула в уютную и теплую машину, бросила взгляд на фешенебельный истсайдский отель. Какое счастье, что и он, и его вычурный, битком набитый бальный зал остались в зеркале заднего вида!
Рорк повернулся, взял ее за подбородок и, проведя большим пальцем по ямочке, поцеловал.
— Спасибо.
Вот так, подумала Ева, глядя в шальные голубые глаза человека, созданного богами в особо удачный день. А она почти весь вечер тайно досадовала и злилась.
— Мне понравилось.
Рорк расхохотался и еще раз поцеловал Еву, едва не выехав на обочину.
— Да ты ненавидела девять минут из каждых десяти!
В смеющемся голосе Рорка звучал легкий ирландский акцент, идеальное дополнение к красивому лицу, обрамленному непокорными черными волосами.
У Евы мелькнула мысль, что боги поначалу соединили лучшие черты воина, поэта, ангела (падшего, чтобы добавить чуточку пикантности), а потом обрекли свое творение на любовь к необщительной оторве-копу, чье дело расследовать убийства.
— Ну, может, только семь с половиной из десяти. Было приятно повидаться с Чарльзом, Луизой и обоими Мира. Я нормально себя вела?
— Безупречно.
— Если бы! — Ева негодующе фыркнула. — Ты, наверное, не слышал наш разговор с той особой, у которой прическа вроде башни из взбитых сливок. — Она покрутила пальцем над собственными короткострижеными каштановыми волосами. — Я сказала, что не хочу возглавить ее комитет по интеграции исправившихся преступников в общество, так как слишком занята тем, что отправляю этих преступников в тюрьму.
— Слышал. Она принялась объяснять тебе, что полиция слишком много внимания уделяет наказанию, а следовало бы заняться интеграцией. Страшно рад, что ты ее не стукнула.
— Еле сдержалась. Можешь поспорить на свою великолепную задницу, что если один из ее ИП — так она их называет, — вломится к ней в дом, шарахнет по ее завитой башке чем-нибудь тяжелым и скроется со всеми многочисленными побрякушками, она не будет читать мне лекции о том, что закону не достает любви и сострадания.
— Ну, ей не приходилось стоять над трупом или сообщать людям, что их близкий погиб. Поэтому она понятия не имеет, сколько душевных сил и сострадания требует подобная работа.
— Точно. К счастью, я ее не прибила, да и остальных пальцем не тронула. — Довольная собой, Ева устроилась поудобнее. — Теперь можно и домой, скинуть эти дурацкие тряпки.
— Я любовался тобой в этих тряпках почти с таким же удовольствием, с каким я их с тебя сниму.
— И мы поспим завтра подольше, да? Не будем никуда спешить, как парочка ленивых улиток, а потом…
Ева внезапно умолкла — наметанный полицейский взгляд заметил что-то неладное.
— Господи Иисусе! Тормози!
Рорк и сам увидел женщину, которая шагнула в свет фар перед его машиной. Обнаженная, вся в крови, незнакомка брела, глядя широко распахнутыми, пустыми глазами.
Ева выскочила из машины, на ходу стаскивая пальто, но Рорк скинул свое первым и закутал женщину.
— Она почти насмерть замерзла, — сказал он Еве, затем повернулся к незнакомке. — Все будет хорошо.
Женщина холодной как лед рукой коснулась его лица.
— Ты ангел?.. — Огромные глаза закатились, и она потеряла сознание.
— Давай ее в машину, быстрее. Одеяло есть?
— В багажнике, — ответил Рорк.
Он отнес женщину в машину и, пока Ева доставала одеяло, уложил в уютном тепле.
— Я буду с ней на заднем сиденье, — сказала Ева. — Брось мне мою сумочку. Поезжай в больницу святого Андрея, она ближе всего.
— Знаю.
Рорк кинул Еве сумочку, сел за руль и вдавил педаль газа в пол.
Ева достала коммуникатор, позвонила в больницу.
— Лейтенант Ева Даллас. — Продиктовав номер полицейского жетона, она продолжила: — Везу к вам неизвестную женщину, возраст — двадцать — двадцать пять лет, характер повреждений неясен, но, похоже, у нее сильное переохлаждение. Будем через пять минут. — Бросив взгляд на спидометр, Ева попросила Рорка: — Уложись в три.
Она сфотографировала коммуникатором лицо незнакомки и странгуляционную борозду, которую заметила только сейчас.
— Кто-то вырубил эту несчастную, придушил и, скорее всего, изнасиловал. На теле порезы, много ссадин, хотя сомневаюсь, что вся кровь принадлежит ей.
— Вряд ли она долго бродила в таком виде. Час не слишком поздний, к тому же на нее обратили бы внимание.
— Волосы в крови, — пробормотала Ева, ощупывая голову жертвы. — Ударили по затылку.
Жалея, что при себе нет чемоданчика криминалиста, она внимательно изучила руки и ногти женщины, и оторвалась от осмотра, только когда Рорк свернул к приемному отделению.
Их ждали: двое врачей или санитаров — сразу и не разберешь, — стояли с каталкой у входа. Рорк еще не успел остановиться, а Ева уже распахнула дверь машины.
— Она на заднем сиденье. Ее душили веревкой или шарфом, на голове рана, похоже, нанесена тупым орудием. И необходимо проверить, была ли она изнасилована.
Ева посторонилась, давая медикам возможность переложить женщину. Те торопливо завезли каталку в отделение, один из них (судя по виду, ему только недавно стали легально продавать алкоголь), на бегу отдавал приказы. Он оглянулся на Еву и Рорка.
— Задержитесь. Мне нужна информация.
Каталка с грохотом въехала в смотровой кабинет, где ждали еще несколько медиков.