Наверху послышались шаги, затем донеслась музыка. Узнав Энни Леннокс, Шон одобрил выбор Дарси и начал подпевать, как вдруг в кухню ворвался Эйдан в толстом рыбацком свитере.

Старший брат был пошире в плечах и крепче сложением. В его шевелюре — такого же благородного темного цвета, что барная стойка из каштана, — поблескивали на солнце рыжеватые искры. Несмотря на вытянутое лицо Шона и более светлый оттенок глаз, никто не усомнился бы, что они братья.

— Чего ухмыляешься с утра пораньше? — поинтересовался Эйдан.

— Да так. У тебя такой довольный вид, как у слона после бани.

— А с чего мне быть недовольным?

— И то правда. — Шон налил брату горячего чая. — Как поживает наша Джуд?

— Временами у нее бывает тошнота по утрам, но, похоже, ее это не беспокоит. — Эйдан глотнул чаю и вздохнул. — А мне, по-честному, страшно смотреть, как она бледнеет, едва встав с кровати. Через час все проходит, но для меня это длится целую вечность.

Шон присел за стойку и взял свою кружку.

— Ни за какие деньги не согласился бы родиться женщиной. Отнести ей жаркое немного позже? Или, может, лучше что-то легкое — куриный бульон?

— Думаю, ей нужно что-то питательное, жаркое подойдет. И мы оба будем тебе очень благодарны.

— Мне нетрудно. Блюдо дня — ирландское жаркое. Можешь записать в меню. А на десерт приготовлю сливочный пудинг.

В зале зазвонил телефон, и Эйдан закатил глаза.

— Надеюсь, это не поставщик с очередной проблемой. Портера совсем мало осталось.

«Здорово, что пабом заправляет Эйдан, — подумал Шон, проводив брата взглядом. — Расчеты, планирование, — рассуждал он, прикидывая, сколько рыбы понадобится на день, — не говоря уже о необходимости общаться с людьми: просить, требовать, доказывать. Одно дело разливать пиво за стойкой и слушать истории древнего мистера Райли. А все эти бухгалтерские книги, накладные расходы, налоги — сплошная головная боль».

Шон помешал жаркое в огромной кастрюле, подошел к лестнице и, задрав голову, крикнул, чтобы Дарси пошевеливалась. Он вовсе не злился на сестру, просто они всегда препирались, и его ничуть не обескуражила ответная дерзость.

Вполне довольный началом дня, Шон вышел в зал, чтобы помочь Эйдану снять со столов стулья. К его удивлению, брат неподвижно стоял за стойкой и задумчиво таращился в пустой зал.

— Звонил поставщик? Проблемы?

— Нет, с этим все в порядке. — Эйдан перевел хмурый взгляд на Шона. — Какой-то Маги. Из Нью-Йорка.

— Из Нью-Йорка? Там же еще и пяти утра нет.

— Знаю, однако, судя по голосу, мой собеседник в здравом уме и трезвой памяти. — Эйдан почесал затылок, встряхнулся, поднес к губам чашку с чаем. — Он хочет построить в Ардморе театр.

— В смысле, кинотеатр? — Шон поставил на пол стул и оперся на него.

— Нет. Театр. Музыкальный. А может, драматический. Он сказал, что слышал о «Пабе Галлахеров» как о местном центре ирландской музыки. Хотел узнать мое мнение.

Шон поставил на пол второй стул.

— И что ты ему сказал?

— Ну, пока ничего конкретного, ведь он застал меня врасплох. Я сказал, что подумаю денек-другой. Он обещал перезвонить в конце недели.

— С чего вдруг парню из Нью-Йорка пришло в голову строить здесь музыкальный театр? Не логичнее ли выбрать Дублин, или графство Клэр, или Голуэй?

— Я тоже порядком удивлен. Он особо не распространялся, однако заявил, что его интересует именно Ардмор. Тогда я сказал: «Может, вы не в курсе, у нас тут просто рыбацкая деревня. Конечно, туристы приезжают ради пляжей, а некоторые хотят посмотреть собор Святого Деклана, фотографируют и все такое, да только народ сюда особо не ломится». — Пожав плечами, Эйдан подошел помочь Шону. — Тогда он рассмеялся и заявил, что прекрасно осведомлен и планирует нечто небольшое, камерное, так сказать.

— Хочешь знать мое мнение? — спросил Шон и продолжил, когда Эйдан кивнул: — Отличная идея. Выйдет ли, другой разговор, а вообще мысль интересная.

— Сначала надо взвесить все «за» и «против», — пробормотал Эйдан. — Скорее всего, наш американец передумает и отправится в местечко повеселее.

— А если не передумает, я бы посоветовал ему построить театр за нашим пабом. — Шон начал выставлять на столы пепельницы. — Помнишь, у нас там есть небольшой свободный участок, и, если как бы присоединить театр к пабу, мы выиграем больше всех.

Эйдан опустил последний стул и расплылся в улыбке.

— Дельная мысль. Молодец, Шон. Не думал, что тебе это интересно.

— Видишь, у меня тоже иногда бывают просветления.

Скоро в гостеприимно распахнутые двери паба полились посетители, и все умные мысли вылетели у Шона из головы. У него едва хватило времени на короткую и бурную перепалку с Дарси, которая, к его огромному удовольствию, пулей вылетела из кухни, поклявшись заговорить с ним только через шесть лет после того, как он ляжет в могилу.

Усомнившись, что сестра способна заткнуться на столь продолжительный период, Шон продолжал работу: раскладывал по тарелкам жаркое, жарил рыбу с картошкой, делал сэндвичи с ветчиной и сыром. Теперь ему составлял приятную компанию лишь неумолчный гул голосов, доносившийся из-за массивной двери. Дарси держала слово целый час: сердито сверкала глазами, прибегая забирать заказы, а новые отдавала, уставившись в стену.

Шона ее поведение забавляло, а потому, когда Дарси в очередной раз поставила в мойку пустые тарелки, он схватил ее и звонко чмокнул в губы.

— Скажи хоть словечко, сестренка. Ты разбиваешь мне сердце.

Дарси отпихнула его и шлепнула по рукам, потом не выдержала и расхохоталась.

— Я тебе сейчас как скажу! Отпусти, болван!

— Пообещай не швыряться тарелками.

Дарси тряхнула головой, откинув назад шелковую черную гриву.

— Эйдан вычтет стоимость битой посуды из моего жалованья, а я коплю на новое платье.

— Тогда я могу надеяться.

Шон отпустил сестру и перевернул лопаткой кусок рыбы, шипящий на сковороде.

— Парочка немецких туристов из пансиона хочет попробовать твое жаркое с черным хлебом и капустным салатом. Завтра они едут в Керри, а потом в Клэр. Если бы мне выпал отпуск в январе, я бы провела его в солнечной Испании или на тропическом острове, где можно ходить в одном бикини и масле для загара.

Пока Шон выполнял заказы, Дарси крутилась на кухне. Она была очень красива и сознавала это. Молочно-белая кожа, блестящие голубые глаза, сексуальные, независимо от настроения, пухлые губы. Сегодня утром Дарси накрасила их ярко-красной помадой, чтобы поднять тонус в холодный унылый день. Соблазнительные изгибы фигуры не оставляли сомнений в женственности, которую девушка, внимательно следившая за модными тенденциями, подчеркивала смелыми цветами и мягкими тканями.

Семейную тягу к путешествиям Дарси намеревалась утолить с присущим ей шиком, однако удовлетворить свое стремление к роскоши прямо сейчас не могла, а посему подхватила поднос с очередным заказом и чуть не столкнулась в дверях с Бренной.

— Куда ты опять влезла? У тебя все лицо черное.

— А, сажа. — Бренна засопела и потерла нос тыльной стороной ладони. — Дымоход чистили с папой, грязная работенка, но я вроде как отмылась.

— Не вся. Посмотрись в зеркало.

Обойдя подругу за километр, Дарси выскочила из кухни.

— Этой только дай волю, вообще от зеркала не отойдет, — заметил Шон. — Есть хочешь? Ланч готов.

— Мы с папой поели бы жаркого. Пахнет вкусно. — Бренна нацелилась на черпак, однако Шон преградил ей дорогу.

— Я лучше сам. Ты и вправду не всю сажу смыла.

— Ладно. И чай. И еще… мне нужно с тобой поговорить, когда освободишься.

Он обернулся через плечо.

— Говори сейчас. Мы оба здесь.

— У тебя сейчас полно работы. Я заскочу после ланча, если ты не против.

Шон поставил на поднос тарелки и стаканы с чаем.

— Как хочешь, я на месте.

— Да, конечно. — Бренна взяла поднос и понесла в дальнюю кабинку, где ждал отец.

— А вот и я, пап. Обед с пылу с жару.

— Пахнет просто божественно, — заметил Мик О’Тул, невысокий и щуплый, как бентамский петушок, с густой копной пшеничных кудрей и живыми сине-зелеными глазами, переменчивыми, как море.

Смех Мика напоминал ослиный рев, руки могли принадлежать знаменитому хирургу, и он всегда испытывал слабость к романтическим историям.

Бренна любила отца больше жизни.

— Как славно отдохнуть в тепле и уюте, правда, Мэри Бренна?

— Ага. — Бренна зачерпнула жаркое и осторожно подула, хотя такой вкуснотищей не жалко было и язык обжечь.

— А теперь, когда мы наконец можем порадовать свои желудки, расскажи, что тебя тревожит?

«Он все видит», — подумала Бренна.

Временами это успокаивало, а порой раздражало.

— Ничего особенного, пап. Помнишь, ты рассказывал нам, что случилось с тобой в молодости, когда умерла твоя бабушка?

— Еще бы. Я в тот день чинил раковину в пабе у Галлахеров. Хозяйничал здесь папаша Эйдана — задолго до того, как они с женой уехали в Америку. А ты была лишь мечтой в моем сердце и улыбкой в глазах твоей матери. Я работал на кухне, той самой, где сейчас трудится юный Шон, эта раковина уже давно протекала, и меня наконец позвали с ней разобраться.