Норб Воннегут

Хищники с Уолл-стрит

Глава 1

Шесть недель назад я был… восходящей звездой в инвестиционном банке и брокерской фирме «белого ботинка» [Фирма «белого ботинка» — старомодная характеристика некоторых брокерских контор как почтенных, «сливок общества», пребывающих «выше» таких практик, как участие во враждебных поглощениях. Восходит к культуре юридических школ Лиги плюща 1950-х годов, когда белые ботинки были обязательным атрибутом принадлежности к студенческим братствам и клубам.]. Я был этаким Бейбом Рутом [Бейб Рут — легендарный бейсболист, прозванный «Султаном удара». Признан спортсменом века по версии «Ассошиэйтед пресс».] на пути из Бостона в Нью-Йорк, Джоном Ф. Кеннеди, единящимся с толпами во время президентских выборов. В первой половине 2007 года рынки трясло. И казалось очевидным, что в один прекрасный день я стану финансовым титаном, не сходящим с деловых страниц «Нью-Йорк таймс».

Моя профессия прежде называлась «биржевой маклер», или «финансовый брокер». Но это было за многие годы до того, как меня смог назвать так хоть кто-нибудь. От слов «биржевой маклер» веет душком. «Гленгарри Глен Росс» [«Гленгарри Глен Росс» — фильм на русском языке шел под названием «Американцы». Рассказывая о махинациях в сфере торговли недвижимостью, он в чем-то перекликается с сюжетом романа.]. Они заставляют клиентов морщиться, как от зубной боли. Даже брокерские фирмы — учреждения, наживающиеся на легионах улыбчивых, набирающих номер за номером, занимающихся навязчивым холодным обзвоном роботронов, подыскивают менее сальные титулы. У «Голдмана» финансовые брокеры — «инвестиционные профессионалы». В «Морган Стэнли» не могут решить, кто их люди — то ли «инвестиционные представители», то ли «финансовые консультанты». Еще один конкурент балуется термином «частный банкир». Проработав в этой индустрии восемь лет, я потерял чувствительность к каким бы то ни было страхам.

Я из другой оперы. На Уолл-стрит самых успешных торговцев называют «топ-продюсерами» [Топ-продюсер (top producer) — можно перевести так же, как «призовой производитель» или «рекордист». Животноводство пронизывает все сферы деловой жизни. В бизнесе можно найти кого угодно — от свиней до жеребцов. И даже сверх того: акул и прочих рыб и ракообразных — крабов, предпочитающих ходы вбок, и раков, шарахающихся от любой угрозы назад.]. Считайте нас чудотворцами, людьми, намазывающими масло на хлеб. Мы — шайка офисных наглецов. У нас свое мнение на любой счет, и говорим мы, что хотим, потому что понимаем три аксиомы нашей индустрии.

Первая. Инвесторы нанимают консультантов, отличающихся твердыми воззрениями. Чем более пылки наши убеждения, тем лучше.

Вторая. Пока мы приносим доходы, боссы терпят наши выходки и ни черта нас не достают.

Третья. Компании с Уолл-стрит платят топ-продюсерам безумные деньги. А это, дружок, замечательная вещь, если ты хоть когда-то был беден.

Я был топ-продюсером, повелителем тесной выгородки, загроможденной 21-дюймовым плоскопанельным монитором и еще бо́льшим телевизором, висящим под потолком. Вокруг моего стола высятся стопки инвестиционных исследований, зачастую возносящихся на добрых пять футов, прежде чем рухнуть, как домино, в соседние проходы.

Кому нужен простор, чтобы делать деньги?

Я навожу порядок в идеях, а не в бардаке. Моя работа состоит в том, чтобы прозреть все хитросплетения рыночного хаоса и учуять истину. Уолл-стрит отхаркивает уйму инвестиционной мокроты. Не виси я на телефоне, опекая клиентов, «моих ребят», выражаясь профессиональным арго, я бы не делал денег. Дерзкий, самовольный, к гадалке не ходи. Вы мне слово — я вам два, и даже сверх того.

О хедж-фондах: «Вы позволите чужакам играть в Вегасе на ваши деньги и дадите им двадцать процентов с выигрыша?»

О выходцах из «Маккинси» [«Маккинси» — цитата с сайта российского представительства компании: «McKinsey & Company — ведущая международная компания, предоставляющая услуги в области управленческого консалтинга. С 1993 года McKinsey работает с лидерами российского рынка, оказывая услуги широкому кругу клиентов из России и других стран, в том числе компаниям, специализирующимся в нефтегазовом, банковском, розничном и многих других секторах. McKinsey также сотрудничает с российскими государственными органами, международными финансовыми организациями и культурными учреждениями».], бывших консультантах, просачивающихся в ряды менеджмента Уолл-стрит: «Сраная ботанская месть. Однажды эти типы выхолостят из нашей индустрии весь тестостерон [Тестостерон — мужской гормон, синоним агрессивности, прочно занявший в литературе место другого гормона — адреналина.] и все хорошее напрочь».

Об управлении активами: «Уолл-стрит — единственное место на свете, где за тридцать секунд можно прокрутить десять миллионов долларов. Попробуйте купить недвижимость за те же деньги, и успеете состариться, пока адвокаты будут обсуждать тонкости сделки».

Финансы крутятся волчком. Это безумная круговерть. А я упивался сумасшедшим темпом. Я вломился в высшую лигу капитализма и что ни день показывал в офисе матч века. То бишь так мне казалось. Последние шесть недель переменили все напрочь. Мой мир рухнул в тот вечер, когда Чарли Келемен закатил гулянку в честь дня рождения жены в «Аквариуме Новой Англии». Лучший друг, избавитель, человек, носивший костюмы от Бриони на такой же манер, как нежнейшие итальянские сосиски выпучивают свои жирные внутренности над открытым огнем, — таков был Чарли Келемен. Он сделал для меня так много. Он делал так много для всех своих друзей. Я по сей день не могу поверить в то, как Чарли уделал всех нас до единого.

Все признаки были налицо. Нам-то уж следовало предвидеть, что это грядет.

Глава 2

— Нет, Гроув. Это совершенно не годится, — непререкаемым тоном заявил Чарли по телефону.

А я упорствовал. И теперь живу с чувством вины.

— «Аквариум» — идеальное место, чтобы устроить Сэм сюрприз.

— Да ни за что. Я арендую яхту, чтобы устроить круиз вокруг Манхэттена. Это романтично. Это гламурно.

— Это скучно. Был я там. И делал это.

— Но «Аквариум» в Бостоне, — возразил Чарли.

— А тебе-то что? — Когда я спорю, мой чуть тягучий южный акцент усиливается. — Ты живешь считай что там. Ты регулярно навещаешь тестя с тещей в Бикон-Хилл.

— Родители Сэм предпочли бы прилететь сюда. Они обожают Нью-Йорк.

— Уж поверь мне. В Бостоне они играют на своем поле. Они смогут помочь с приготовлениями. Кроме того…

— Кроме того что? — перебил он.

— Это единственный способ устроить Сэм сюрприз. Насчет Бостона она ввек не догадается. Ты же ее знаешь.

— Дипломированная сыщица, — хмыкнул он с намеком на Трумена Капоте [Трумен Капоте не только был писателем, но и сыграл несколько ролей в кино.] в интонациях, а заодно, пожалуй, с капелькой Керли из «Трех балбесов» [«Три балбеса» — «The Three Stooges». Имеется в виду оригинальная версия короткометражек, так как полнометражная комедия-фарс братьев Фарелли увидела свет уже после написания романа. Керли — один из персонажей.]. Нервный смешок просигнализировал, что решимость его пошла на убыль.

— Всем известно, что она сыщица. — Повторение ключевого слова — железобетонная техника продаж. Подчеркнув слово «сыщица», я форсировал продажу, пустив в ход все испытанное временем мастерство топ-продюсера.

— Как насчет всех наших нью-йоркских друзей? — без особой уверенности поинтересовался Чарли. Его возражения пали, как люди Кастера при Литл-Бигхорне [В битве при Литл-Бигхорне индейцы поголовно уничтожили пять рот 7-го кавалерийского полка Джорджа Кастера.].

— Чарли, ты можешь набить «Аквариум» и одними своими бостонскими друзьями. Но мы все приедем из Нью-Йорка. Скажи каждому, что поездка на авто — единственный способ устроить вечеринку для Сэм как снег на голову.

— Ты прав, — согласился он, капитулируя по всем фронтам. — Мне это нравится.

Вот так оно все и началось. Вот так я помог своему малорослому пузатому другу с монструозной башкой спланировать злополучную вечеринку в честь дня рождения жены.

* * *

Гигантский океанский бассейн в «Аквариуме Новой Англии», вознесшийся на четыре этажа, вмещает 200 000 галлонов соленой воды и дает пристанище примерно 150 разным видам морской живности. Названия его морских обитателей свидетельствуют о буйном воображении океанографов. При словах «бычки-поросята» [Бычки-поросята и др. — это еще пустяк. Среди морской фауны хватает и такого офисного планктона, как «белогалстучники» — недоразвитый и ошейниковый, и класса пониже — «люмпен атлантический», тоже м(и)ноговидный, в том числе длиннорылый.] и «ворчун» поневоле воображаешь захолустное монтанское ранчо, а вовсе не чешуйчатых обитателей мрачной пучины. «Рыба-сержант», «морской юнкер» и «красная рыба-солдат» намекают на подзабытые военные кампании в пору расцвета британского империализма. Некоторые названия относятся к оружию, вроде «гильза» или «курок» — скверная мелкая тварь, норовящая искусать персонал во время кормления. Вкупе эти названия живописуют экзотический мир, процветающий под бескрайним кровом моря.

А может, они прорицали угрозу, исходившую из хлябей. Были там и три «обыкновенные песчаные акулы» — два самца и одна самка. Эти акулы, каждая вооруженная 3 тысячами крючковатых зубов, выстроенных в восемь неровных рядов, наверняка возглавляют список самых жутких обитателей океанариума. Их свирепые глаза — черные зрачки в окружении желтовато-серых радужных оболочек — выдают отсутствие души. Для них все, что попадется на глаза, — потенциальная трапеза. Сколь бы часто биологи ни кормили Carcharias Taurus, им ни за что не подавить природный охотничий инстинкт песчаных тигров. Время от времени более мелкая рыба исчезает без следа в угоду их безграничному аппетиту.

Я могу часами созерцать призму с соленой водой под любым углом и на любой глубине. Широкая, восходящая галерея штопором вьется вокруг Гигантского океанского бассейна, мало-помалу выводя к самой поверхности. Рыбы всякой формы и масти медленно кружат по чудовищному карибскому кораллу, порой нарушая порядок своего апатичного строя, чтобы вильнуть туда или юркнуть сюда. Они — мои Свенгали [Свенгали — герой романа Джорджа Дюморье «Трилби», обладающий гипнотической силой и делающий заглавного героя знаменитым певцом. Впоследствии вольная интерпретация романа легла в основу мюзикла «Призрак оперы».] морских глубин. Они выдергивают меня из повседневной неразберихи моего мира, увлекая прочь от гиканья и ора, перебиваний на полуслове и прочих коммуникационных инструментов с названиями, намекающими на чумовые дискурсы а-ля Уолл-стрит. Обычно я напрочь забываюсь, погружаясь в безмятежность созерцания бесконечного разнообразия зрелищ аквариума, пока хвостатые твари дружно следуют биению некоего только им слышного ритма.

Но только не в день рождения Сэм в тот пятничный вечер в середине июля. К 8.45 вечера колоссальный «Аквариум» сотрясался от смеха, джаза и флюидов вожделения, сопутствующих бесконечному струению коктейлей. Мужчины в черных галстуках зондировали ложбинки в декольте, острыми взорами обмеряя одну грудь за другой. Женщины в вечерних платьях брали на грудь «Космополитен» за «Космополитеном» [Имеется в виду популярный алкогольный коктейль (водка, апельсиновый ликер, лимонный и клюквенный соки).], подхлестывая либидо алкоголем и мускусными ароматами танцплощадки. Сомневаюсь, чтобы еще хоть кто-то во всей этой толпе воздерживался в течение последних 18 месяцев. Впрочем, толкотня и шум перечеркивали возможность долго цепляться за эти мрачные мысли. Пятьсот голосов внутри атриума грохотали, как прибой в штормовую ночь.

Во всех этих беседах имелась одна константа. На вечеринках Чарли, всякий раз представлявших собой вакханальный коктейль из алкоголя и музыки, гости неизбежно теряли бдительность. Протискиваясь сквозь толпу, я невольно подслушивал это весь вечер. Без определенной последовательности, без определенного фокуса, разговоры разыгрывались, будто нарезка планов из телевизионного реалити-шоу.

— Не смотри сейчас, но скотч [Скотч — не путать с липкой лентой. Ее название в русском языке происходит от названия фирмы, представившей ее на наш рынок, как и в случае с компанией «Ксерокс», производящей фотокопиры. А вот слово «скотч» в отношении алкогольного напитка употреблять, на мой взгляд, неправильно. Виски, конечно, шотландский, но ведь французские вина никто «френчами» не называет, равно как и грузинские — «сакартвелами».] на сиськах у нее просматривается…

— Еще три бокала, и сматываемся отсюда…

— Ты слыхала про Берки? Он напялил бейсболку, как только наботоксился, и теперь у него на лбу постоянная вмятина. Выглядит он, будто клингон [Клингоны — враги человечества в культовом киносериале «Звездный путь».] хренов…

— Держу пари, эта рыжая ходит без трусиков…

— У нее такое же платье, как в прошлом году…

— Очередная ботеровская [Ботеро, Фернандо Ангуло — колумбийский художник, скульптор, работающий в технике фигуративизма. Своими формами изображаемые им женщины перекликаются с купчихами кисти Кустодиева.] задница…

— Блондинка на двенадцать часов. Мне нужен ведомый…

Когда я добрался до бара, высокая брюнетка с громадными буферами, заказав себе «Фроузен Маргариту», вещала подружке:

— Джилл, ты шикарно выглядишь. Как тебе удалось втиснуться в это платье?

— Ирригация толстой кишки, — прошептала Джилл посреди гвалта. — Кстати, раз уж об этом зашла речь, мне жутко надо найти дамскую комнату.

С информацией перебор. Джилл целеустремленно прошмыгнула мимо меня, выдавая свою единственную цель тем, что впопыхах семенила на полусогнутых походкой, знакомой всем от мала до велика. Того, что я все слышал, она явно не заметила.

Зато Сисястая поймала меня на горячем. А потом, мельком ухмыльнувшись, отпустила с миром.

— Слышь, Рыжик, — сказала она, имея в виду мои золотисто-рыжие волосы, — в понедельник на следующей неделе я свободна. Если тебе не подходит, можем сделать это во вторник, среду или четверг.

На ней было ярко-синее вечернее платье без бретелек с глубоким вырезом. При виде этого декольте я поневоле задумался, на чем же все держится?

Я тщился выдавить из себя что-нибудь остроумное, но мозги переклинило. Ни блистательной колкости, ни очаровательной чепухи. И вместо того я сверкнул обаятельнейшей из своих улыбок.

Ничуть не обескураженная Сисястая потягивала через соломинку зеленоватую пену, глядя мне в глаза своими большими карими глазами, сулившими замечательный вечер. А то и больше. Их взгляд говорил: «Выходи в штрафную и лупи по воротам». Воистину соблазнительно. Но даже спустя 18 месяцев я оказался не готов.

Честно говоря, пингвины — более интересные собеседники, чем я. В обширном сосуде, окружающем Гигантский океанский бассейн, все были заняты трепом. Малые верещали, жалуясь то ли на корюшку второй свежести, то ли на пересоленные сардины. Очковые льстиво подстрекали проходящих мимо людей свершить акт гражданского неповиновения. «Киньте нам вкусненького, — требовали они на пингвиньем наречье. — Киньте нам вкусненького». Хохлатые сплетничали о своих соседях и сетовали на ожирение. Все три вида изводили персонал непрестанными заказами. «Нам бы тут не помешала парочка шезлонгов. А заодно принесите ромовые коктейли. И уж если на то пошло, так и летающую тарелку-другую». Как и у бражничающих лестничной площадкой выше, на пингвиньем пляже не было никакой симметрии, только кинетическая пирушка, знаменующая радость жизни.

* * *

В 9.15 вечера солист ансамбля постучал по микрофону, призывая к вниманию. Его черные волосы выглядели так, будто их причесывали каким-то садовым инвентарем — то ли граблями, то ли, что более вероятно, культиватором.

— А теперь передаем слово нашему хозяину, — невнятно промямлил он с флегматичным безразличием музыканта.

Из каждого уголка и закоулка «Аквариума Новой Англии» 500 человек устремили взгляды на Чарли Келемена. При росте 5 футов 6 дюймов и весе 230 фунтов Чарли не ходил, а скорее переваливался. Ну и плевать. Друзья и фанаты прозревали сквозь наслоения. Его звездный характер сделал бы честь самому стройному из кумиров дамочек 1950-х. Как только он приблизился к микрофону, все смолкли.

Пингвины же, напротив, при его появлении разразились хриплыми приветственными воплями. Походка Чарли вразвалочку, черные брюки и белый смокинг уподобили его царящему среди них альфа-самцу. Пингвины улюлюкали. Гикали. Они возглашали Чарли осанну, вереща: «Еще вкусненького, Повелитель! Еще вкусненького!»

Чарли зарделся — то ли разгорячившись от многотрудной ходьбы, то ли от осознания, что пребывает в центре внимания. Розовый, будто этакий херувимчик, он излучал обаяние и источал доброжелательное тепло.

— Спасибо, — произнес он. — Спасибо, что пришли отпраздновать сегодня день рождения Сэм. Я знаю, что это было полнейшим сюрпризом.

Он изобразил для толпы выражение «правда-правда», и по циклопическому залу раскатился смех, отдаваясь гулким эхом. Несомненно, она все разнюхала. Никто не сомневался, что Сэм — сыщица.

Рыба, методично кружащая в колоссальном аквариуме, отвлекла меня. Большой электрический скат волнообразно струился сквозь воду. За ним — дородный групер. Со своими толстыми, вечно выпяченными губами он смахивал на жертву экспериментов с коллагеном.

— Сэм, где ты? — взвизгнул Чарли. — Иди же сюда, милая!

Толпа расступилась. Мы нашли Сэм. Угольно-черные волосы, кобальтово-синие глаза и снежно-белая кожа — расцветка сибирской хаски. Сегодня Сэм надела светло-зеленое платье, круглящееся над ее подтянутыми, точеными ножками этакой луковицей. Шелковистая ткань, пристроченные лепестки из «Сада Эдемского» [«Сад Эдемский» (The Garden of Eden) — сеть бутиков одежды, благодаря невежеству PR-менеджеров и местных представителей известная русским пользователям под названием «Сад Эдена».] являли взору живительную альтернативу похоронной гамме оттенков черного, характерной большинству официальных нарядов.

Чуть раньше Сэм уже посмеялась над своим туалетом.

— Гроув, я чувствую себя какой-то капустой. Но ты же знаешь Чарли!

— Он обожает тебя украшать.

На этом месте Сэм подчеркнуто-заботливо поправила мне бабочку.

— Мистер О’Рурк, — начала она кокетливо, — вам тридцать два года. Вы хороши собой. У вас дивные узкие бедра.

— Пожалуй, спасибо, миссис Келемен.

— Все девушки судачат о тебе, — продолжала она. — Если хочешь меня осчастливить, пригласи кого-нибудь на свидание. Здесь. Сегодня. Это приказ.

Теперь весь верхний свет выключили, и луч единственного прожектора торжественно вел Сэм по залу. Подружки чмокали ее в щеки, пока она шествовала к сцене, будто Анджелина Джоли [«Касабланка» — на этот фильм в американской культуре не ссылается только ленивый. Сидни Гринстрит играл в нем роль сеньора Феррари.] на вручении «Оскара». Мужчины присвистывали. А со стороны Гигантского океанского бассейна по нашим лицам проносились тени, напоминающие живых существ. Несомненно, ставить свет Чарли нанял профессионалов экстракласса. Он всегда тяготел к зрелищности.

— Сегодня вечером, — продолжал Чарли, — к нам присоединилась особая гостья, прибывшая с оживленных базаров Турции. Зовут ее Нейлан, что означает «осуществленное желание», — эти слова Чарли произнес прямо-таки сладострастно.