— Вообще-то отчетность я храню, — ответила Бетти. — Но, наверное, выбросила все, что было больше четверти дюйма в толщину.
— Отличная система архивации, — рассмеялся я.
— Я не шучу, — возразила она. — Мой брокер, что был до Чарли, просто похоронил меня в бумагах.
— Ну-ка, расскажи. В СКК одержимость отчетностью — просто кошмар. А что присылала «Келемен Груп»?
— Квартальные отчеты. На одну страничку.
— Мило.
— Дай-ка проверю свои бумаги, — предложила Бетти, поднимаясь. — Может, я сохранила и годовой отчет.
— Прежде скажи мне кое-что.
— Гроув, ты слишком серьезен. — Снова сев, она быстро наполнила мой бокал, словно подчеркивая свои слова. Может, из самозащиты.
— Меня интересует твой звонок Сэм.
Бетти улыбнулась своим стоматологическим великолепием.
— Почему ты позвонила на следующий день после похорон? — Я тотчас пожалел о вопросе — безыскусном, малость конфронтационном. — Я вовсе не задираюсь. Просто хочу понять. Сэм сказала, что голос у тебя был встревоженный.
— Я и была встревожена. Мне до сих пор не по себе из-за того, что позвонила так рано.
— Выбрось из головы. У «Келемен Груп» есть обязательства перед ее инвесторами. Поверь мне, Сэм полностью тебя понимает.
— Я знаю, как ведутся дела в маленьких компаниях, — заметила Бетти.
— Ты сама такой управляешь.
— Именно. Подстраховки почти никакой. Наверное, Сэм надо разобраться, что к чему в «Келемен Груп». — Бетти провела по столу пальцем. — А мне надо убедиться, что инвестиции в порядке.
— Несомненно, — согласился я, тщательно подбирая слова. — Сэм позаботится о «Келемен Груп». — Это правда. — К сожалению, Чарли не подпускал ее к бизнесу. И теперь она собирает сведения о делах компании с нуля. — Тоже правда. — Я распутываю дела с аудиторами и ее адвокатом по недвижимости. — Скорее правда, чем нет, но на исповедь сходить все-таки стоит.
— Мне стало намного спокойнее, Гроув.
А мне стало необходимо pronto [Быстро, срочно (ит.).] повидать монсиньора Бэрда.
Я намеревался продемонстрировать уверенность и внешнее спокойствие при сборе фактов. И вовсе незачем было приукрашивать свой прогресс и раздувать значение слов Поповски «я в деле».
— Так насчет этих финансовых отчетов…
— Ах, да. Сейчас посмотрю. — Она поднялась и тут обратила внимание на мой бокал, все еще наполовину полный. — Вино нормальное?
— Прекрасное. Просто мне опять за руль, ехать обратно в Нью-Йорк.
— Я понимаю, что двести пятьдесят тысяч долларов в твоем мире — деньги небольшие, — заметила Бетти, поднимаясь. — Но это все для Фреда. — В голосе ее сквозила нерешительность, неуверенность, имеет ли она право говорить о финансах с топ-продюсером.
— Не надо. Это настоящие деньги.
— Сейчас вернусь, — сказала она, удаляясь копаться в бумагах.
Я освободил тарелки от остатков ленча. Застекленная терраса, обшитая белыми деревянными панелями, плавно переходила в большую, привлекательную кухню, заставленную белой бытовой техникой и мебелью. Буфеты с прозрачными стеклянными дверцами были покрашены на старинный лад белой краской. Годы честной службы покрыли ее патиной, словно говорившей: «Элегантная старость». Эвелин понравился бы дом Бетти. А Финн понравился бы двор.
Вернувшаяся Бетти вручила мне квартальный отчет.
— Моя домашняя бухгалтерия в полном раздрае. Годовой отчет я еще поищу. И позвоню тебе.
— Если найдешь — замечательно. Если нет — ничего страшного. — Я мельком бросил взгляд на листок. Ее 250 тысяч долларов выросли до 300 тысяч долларов с лишком.
Чудесно.
— Гроув, — воззвала Бетти к моему вниманию, — еще одно.
— А именно?
— Чарли согласился стать опекуном Фреда, если со мной что-нибудь стрясется. Теперь мне нужно найти кого-нибудь другого.
На долю секунды мне показалось, что Бетти просит меня взять это дело на себя. Однако у нее есть несколько сестер, и я счел просьбу чересчур импульсивной. Синдром Дауна поднимает ставки. Бетти не поступила бы настолько опрометчиво.
— Я помогу, чем смогу. А где Фред?
Несколько минут спустя, обнявшись и обменявшись рукопожатием на прощание, я покинул Нью-Палц в растрепанных чувствах. К несварению привкус желчи во рту не имел ни малейшего отношения. Мой лучший друг, мистер Дотошность, подвел собственную жену. Первый страйк [Страйк — читателю, не разбирающемуся в бейсболе и предпочитающему сохранить блаженное неведение об этой игре с запутанными правилами, достаточно знать, что страйк — это штрафное очко за неотбитый мяч, посланный в пределы зачетной зоны; и после третьего страйка бьющий выбывает из игры по страйк-ауту.]. Теперь он заставил мать-одиночку тревожиться за будущее своего сына. Второй страйк.
Да расслабься ты! Ликвидация «Келемен Груп» все уладит.
Ага, именно. Образ Бетти и Фреда, махавших мне на прощание, преследовал меня всю дорогу до Нью-Йорка. Ставки выросли, переплюнув 600 долларов Сэм Келемен и распоряжение Фрэнка Курца не лезть не в свое дело.
Глава 17
В ужасный час — в пять утра в воскресенье — я сосредоточился на более неотложном вопросе, чем чудовищный бардак Чарли Келемена. У меня возникла проблема с «позывом на лежбище». Это арго велосипедистов. Он возникает, когда тепло постели увлекает спортсмена обратно под одеяло, не пуская на тренировку. Как раз тогда и там роскошные объятия простыней манили меня остаться.
Вот только сегодня я не собирался ни тренироваться, ни поддаваться. Наш клуб спонсировал летние гонки каждое второе воскресенье, семь кругов вокруг овала Центрального парка общей протяженностью 43 мили. Выстрел стартового пистолета всегда раздается ровно в 6 утра.
Нас ждала гонка. В мучительно ноющих мышцах и зрелищных завалах есть что-то завлекательное. Похвальба и подначки лопающихся от тестостерона участников превращают гонку в обязанность. В это воскресенье я прибыл к стартовой черте с 20-минутным запасом.
Элитным лосям — легким на стероидах в человеческом обличье — потребовалось менее двух часов, чтобы надрать мне задницу. Мои результаты по статистике были тоже неплохи — десятый в списке из 124 велосипедистов. Но яростный командный темп [Командный темп — ситуация, когда все велосипедисты едут друг за другом в одну линию, находясь в аэродинамической тени первого в группе.] на протяжении первых 42,5 мили выжал меня до упора. На безумный рывок в конце в баке не осталось ни капли горючего. Это меня раздосадовало. Я всегда хотел победить.
После гонки я сграбастал в «Старбакс» стакан кофе на 20 унций и изрядный кус коричного пирога со штрейзелем. Кофе и пирог послужили лишь легкой закуской, которой едва-едва хватит, чтобы не скончаться от голода под парны́м душем в моем кондоминиуме на пятом этаже. После такой изнурительной поездки у меня осталась лишь одна миссия — набить живот жареной картошкой по-домашнему, копчеными колбасками, сырным омлетом из трех яиц и стопкой банановых блинчиков за один присест. Передо мной маячила гастрономическая вакханалия, оргия на 9600 килокалорий, суля прекрасный день.
Я заблуждался.
Не успел я заскочить в душ, как в квартиру позвонил Хорхе — пылесос для чаевых и швейцар дома, неизменно пребывающий в хорошем настроении.
— Мистер Гроув, тут к вам пришли двое полицейских.
— Шутишь? — ответил я, подумав, что воскресенье — не самое подходящее время для их визита. Тем более что никто мне не позвонил.
— Они показали свои значки. — Голос у него дрожал, будто он умолял заплатить за него залог.
— Впусти их.
Не прошло и минуты, как мясистый кулак забарабанил в мою дверь, напрочь порушив безмятежность утра. Оглушительный грохот взбеленил меня. В нем не было ни малейшей нужды, ведь Хорхе меня предупредил.
— Минуточку! — рявкнул я, направляясь к двери.
Один из офицеров возвышался на 6 футов и 4 дюйма и тянул на добрых 275 фунтов с гаком. Его габариты мигом заставили меня прикусить язык. Он выглядел на все 9600 килокалорий что ни день. Второй напоминал прямоходящего хорька с глубоко посаженными глазами. На обоих были помятые спортивные пиджаки, рубашки с расстегнутыми воротничками, а виндзорские узлы галстуков были приспущены, будто флаги в знак траура. Еще и не пробило 9 часов воскресного утра, а оба уже выглядели измотанными. Оба синхронно козырнули своими значками — этакий ксив-канкан фараонов.
Левиафан с курчавыми каштановыми волосами, голубыми глазами и багровой физиономией провозгласил:
— Я детектив Майкл Фитцсиммонс, а это офицер Маммерт. Мы из Бостонского департамента полиции. — Говорил он с классическим бостонским акцентом — гласные растянуты, а буква «р» погулять пошла. Торс у него был просто чудовищный, с практически отсутствующей шеей тяжеловеса и грудной клеткой, как бочка, способной вместить пару-тройку аквалангов.
Брюхо Фитцсиммонса нависало на вычурную бронзовую пряжку. Ему наверняка есть что порассказать о ней в баре. Может, какой-нибудь несчастный механический бык рухнул под его весом.
— Бостонская полиция, — эхом откликнулся Маммерт. У него даже голос был как у хорька.
— А почему бостонская? Я думал, вы, ребята, из нью-йоркской полиции.
— Это убийство в юрисдикции Бостона, — пояснил Фитцсиммонс. — И пока мы работаем в Нью-Йорке.
Я пока не сдавал позиций, стоя на пороге.
— Вы не ответили на мой звонок в пятницу.
— Виноват, — извинился Фитцсиммонс. — У нас длинный список на допрос. Мы пытались дозвониться вам в офис в субботу и оставили сообщение. Звонили и сюда, но никто не ответил.
Он был прав. Я не включил автоответчик; наверное, фрейдовские штучки, связанные с Эвелин и Финн. Первым намеком на трагедию стало сообщение. «Мистер О’Рурк. Это офицер Риццо из Нью-Хейвена. Не будете ли добры мне перезвонить?» С той поры автоответчик, даже в мобильном телефоне, стал для меня предвестником беды.
— Но тем не менее вы явились сюда в воскресенье? — стоял я на своем.
— Как я сказал, — ответил левиафан, — список у нас длинный.
Я провел офицеров через переднюю мимо моего велосипеда — карбоново-титанового «Кольнаго», прислонившегося к стене под старыми фото Бернара Ино и Жака Анкетиля. Ино выиграл «Тур де Франс» пять раз, и его прозвище — Le Blaireau (Барсук) — объясняется репутацией животного, славящегося тем, что ни за что не позволит жертве улизнуть. Анкетиль — второй великий велосипедист — позировал перед камерой с манекенщицей под правой мышкой.
— Нам нужно расспросить вас о Чарли Келемене. — Фитцсиммонс крутанул головой по обширной орбите, словно желая подчеркнуть свое заявление. Раздавшийся при этом скрежет кости о кость заставил меня поморщиться.
— Так я и думал.
Мы сгрудились в кухне вокруг трех табуретов. При обычных обстоятельствах я бы проявил чарльстонское гостеприимство, предложив им кофе. Но сейчас я оголодал, и меня снедал скорее голод, чем любопытство. А чего ж еще ждать после сорока трех миль на велосипеде?
— Кофе есть? — осведомился Фитцсиммонс.
О, прекрасно. Они уже обживаются.
— Да, — ответил я, не предлагая сварить. На самом деле я хотел поесть блинчиков с бананами и кленовым сиропом. Только не с этой поддельной дрянью. Непременно с настоящим кленовым сиропом из Вермонта.
— Мне обычный.
Ничего себе нахальство!
— А вам? — спросил я у хорька.
— Ага, обычный. — Маммерт подергал носом.
За шесть лет в Кембридже я узнал, что «обычный» означает со сливками и двумя ложками сахара.
— Лицо у этого типа кажется знакомым, — заметил Фитцсиммонс, указав на фотографию велосипедиста напротив кухонного стола.
— Знакомым, — поддержал Маммерт. — Я никогда не забываю лица.
— Грег Лемонд. Первый американец, выигравший «Тур де Франс».
— А почему он хмурится?
— Потому что был гостем на моем званом обеде, — пошутил я.
Фитцсиммонс поморгал, не улыбнувшись. И не сказал ни слова. Джо Фрайдей [Джо Фрайдей — вымышленный детектив департамента полиции Лос-Анджелеса, герой ряда радиоспектаклей, телесериалов, пьесы и кинофильма.] плюс 125 фунтов. Офицер Маммерт с ввалившимися карими глазами, острым носом и мелкими зубами сглатывал слюну или что-то другое, и его кадык прыгал вверх-вниз в такт перистальтике. И не сказал ни слова. Джо Фрайдей минус 125 фунтов. Слушатели дали мне форменную отставку.
— Это Лемонд после завершения этапа «Тур де Франс». Он морщится, — пояснил я, — потому что 30 километров проехал с диареей, стекавшей по ногам.
— И почему это? — В вопросе Фитцсиммонса было больше любопытства, чем отвращения.
— Порой остановиться нельзя.
— При поносе? — уточнил Фитцсиммонс, позабавленный моим двусмысленным комментарием.
— Смешно.
— Это наделяет выражение «понеслись» новым смыслом. — Фитцсиммонс со щелчком вывернул головой вправо. Потом с другим — влево.
Ненавижу, когда люди делают это дерьмо.
Маммерт, не заинтересованный этим, уже изъерзался. Его взгляд шнырял по комнате, в силу привычки устраивая визуальный обыск моего кондоминиума. Его помятый спортивный пиджак выглядел так, будто не раз послужил пижамой.
— Насколько хорошо вы знали мистера Келемена? — спросил Фитцсиммонс.
— Лучший друг.
— А враги?
— Однажды он достал йельца по фамилии Херли. На этом всё.
— Бывшего Лайлы Приоло, — подтвердил Фитцсиммонс.
Его дотошность произвела на меня впечатление.
— Вы говорили с Лайлой?
— И что вы думаете о Херли? — вместо ответа выпалил Фитцсиммонс, перехватывая инициативу.
— Полный лузер. Бил жену. Но сомневаюсь, чтобы он кого-нибудь убил.
— Почему это?
— Этот тип — рохля. Мы не видели его много лет.
— Вы сообразительны, — заметил Фитцсиммонс.
Ненавижу, когда начинают с подобного.
— А жертва — ваш лучший друг. Вы должны кого-нибудь подозревать.
— Чарли был ходячей картотекой, — сказал я.
— Низенький и квадратный? — встрял Маммерт.
— И это тоже. Он знал чуть ли не каждого, куда больше народу, чем я, а это что-нибудь да значит. Все мои друзья обожали Чарли Келемена.
— А кто-то — нет…
После этой реплики оба фараона начали обстреливать меня вопросами. И после каждого выстрела почти не дожидались моего отклика.
Фитцсиммонс: «Давно ли вы знакомы с жертвой?»
Маммерт: «Что вам известно о его работе?»
Фитцсиммонс: «Кто был его ближайшими коллегами?»
Маммерт: «Где вы приобрели свой южный акцент?» — Запретных тем для них явно не было.
Фитцсиммонс: «Вы видели что-нибудь странное в “Аквариуме”?»
— Ну да, — ответил я. — Двести пятьдесят мужчин в черных бабочках и паранджах.
Маммерт: «Вы видели кого-нибудь, толкающего тележку из нержавейки?»
Фитцсиммонс: «Где были вы, когда мистер Келемен упал в резервуар?»
Маммерт: «Он пил?»
Фитцсиммонс: «Вы заметили что-нибудь необычное перед приемом?»
Я отсмотрел свою долю повторов «Закона и порядка» [«Закон и порядок» — американский телесериал о работе «убойного» отдела нью-йоркской полиции.]. Вопросы звучали как по накатанной программе. Однако Маммерт попробовал более персональный подход. Мне это пришлось не по душе.
— Чудесная квартирка, — заметил худой офицер низким, гортанным тоном. — Великовата для холостяка. — И поерзал на табурете.
— Вдовца, — поправил я и поднял левую руку, чтобы продемонстрировать обручальное кольцо с надписью «Гроув, ты моя истинная любовь. Эвелин» внутри.
— Прошу прощения, — извинился Маммерт и заметил: — Нигде ни одного семейного фото, только эти парни с велосипедами.
— Я убрал фотографии жены и дочери. Тяжеловато в пустом доме.
Услышав упоминание о дочери, оба полицейских приподняли брови.
Месяцы спустя после инцидента на I-95 «Север» я упрятал все воспоминания о Финн и Эвелин под карантин. Их женские ароматы безжалостно держались в шкафах и комодах. Их фотографии, разбросанные повсюду, вгоняли меня в тоску. Я затолкал все девичьи вещи — одежду, драгоценности и все такое — в спальню Финн. Так началась угрюмая миграция во имя собственного спасения. Иначе я бы нипочем не справился. От этой участи я избавил только снимок на работе — Эвелин и Финн на пляже.
Каждые два-три месяца Чарли предлагал, чтобы я отдал драгоценности Эвелин на благотворительность.
— Вот как я это вижу. Эвелин была янки. Бережливая. Практичная. Логичная. У тебя там одних камней, наверное, тысяч на четыреста долларов. Получи налоговый вычет. Эвелин бы одобрила. Это наличные в твоем кармане. Вот если б ты отдал их другой, тогда она точно рассердилась бы.
— Другой, Чарли?! Я даже о свидании-то подумать не могу.
— Ага, ага. День придет, — отмахнулся он. — Я могу позаботиться о драгоценностях — квитанции и всякое дерьмо тебе для налоговой. Я знаю нужных ребят на Сорок седьмой улице.
— Вот уж не знаю, Чарли…
— Да чего тут знать?
— Я подумаю.
— Я только о том и прошу. Но только потом не жалуйся мне на налоги.
Возможности пожаловаться Чарли хоть на что-нибудь давно и след простыл. Шкатулка Эвелин с драгоценностями все стояла на комоде в детской, все такая же полная, все так же под вопросом.
Маммерт, Фитцсиммонс и я сидели, не говоря ничего, в атмосфере безысходности. Наконец, Фитцсиммонс перебил настроение.
— Как бы вы описали отношения миссис Келемен с мужем?
— В каком это смысле? — искренне озадаченно спросил я.
— Они кажутся странной парочкой.
— Очень странной, — согласился Маммерт.
— Он толстый, — продолжал Фитцсиммонс, — а она…
— Обалденная красотка, — досказал я. — Офицер, вы мужчина крупный. Как у вас с половой жизнью?
Фитцсиммонс — могучий человек, непривычный к нагоняям, резко осадил.
— Я не хотел вас оскорбить. — Он раскрыл ладони и склонил голову к плечу. Слова его звучали успокоительно, но тело говорило: «Я знаю, что тебе пришло в голову».
— Чарли поклонялся Сэм.
— А она?
— В каком это смысле?
— Благочестива ли миссис Келемен? — растолковал Фитцсиммонс.
— Ни разу не пропустила мессу.
— Я не об этом, — огрызнулся амбал.
— Без дураков. Понятия не имею.
Фитцсиммонс склонил голову налево, и шея у него захрустела, как кукурузные хлопья.
— Слушайте, — вскинулся он. — У меня на руках убийство. У меня жертва с глубокими ранами на руках и сервировочным столиком, привязанным к ноге. У меня полный аквариум живой приманки. От такой уймы крови три акулы впадают в неистовство, хотя именно этот вид ни разу на людей не нападал. До сих пор. У меня целая нация смотрит весь инцидент от начала до конца в вечерних новостях и приходит в ужас. Люди хотят ответов. Никому не нужен очередной низкобюджетный сиквел к «Челюстям». А уж мне меньше всех. Босс мне плешь проел. Я двадцать пять лет на службе, но еще ни разу его таким не видел. Он хочет знать, кто превратил голову вашего дружка в бургер. И куда бы я ни пошел, мне все говорят, каким замечательным парнем был Чарли Келемен. «Он святой. Никаких врагов. Соль земли». У меня ни единой зацепки. Сочтите сами. Служащие аквариума стоят на рогах. Им до сих пор является в кошмарах то, что стряслось в их дежурство. И мэр, и губернатор требуют ответов. Один из наших сенаторов настаивает на национальных слушаниях. Такими темпами я скоро стану завсегдатаем на «Встрече со сраной прессой» [«Встреча с прессой» (Meet the Press) — еженедельная передача на Эн-би-си, самое рейтинговое субботнее ток-шоу. Эпитет детектив добавил от себя.]. — Фитцсиммонс перевел дыхание. — Так поведайте же мне, мистер О’Рурк, как складывался их брак? — Он принялся буровить меня взглядом.